Это иной мир и, разумеется, иное соперничество, однако, следя за чемпионатом мира по шахматам и матчем между норвежцем Магнусом Карлсеном (Magnus Carlsen) и россиянином Сергеем Карякиным, которые после 12 партий, сыгранных вничью, должны будут решить судьбу чемпионства на тай-брейке, довольно трудно не возвращаться мысленно к великим шахматным битвам эпохи холодной войны.
В июле 1972 года, когда в Рейкьявике Бобби Фишер (Bobby Fischer), не слишком известный, блестящий, эксцентричный американский шахматист сел играть против Бориса Спасского, наследника 24-летней гегемонии Советского Союза в шахматах, на карту было поставлено гораздо больше, чем титул чемпиона по шахматам. Холодная война была в самом разгаре, а советская шахматная машина должна была демонстрировать умственное и физическое превосходство СССР над переживающим упадок Западом.
Тот матч стал первым шахматным матчем, который транслировался телевидением в США, и его смотрели миллионы телезрителей. В телестудии в Олбани никому не известный гроссмейстер из Нью-Йорка по имени Шелби Лайман (Shelby Lyman) передвигал фигуры на примитивной демонстрационной доске, когда игроки делали ход, и заполнял паузы своими пространными комментариями.
Это был «матч века», и, подобно победе американцев над советской хоккейной командой на Олимпийских играх 1980 года, в нем была заключена неопровержимая идея: молодые таланты начинают наступление на безжалостную машину советского спорта и побеждают.
Идеология пронизывала весь советский спорт, включая шахматы. В июне 1981 года, находясь в Москве, я написал для The New York Times статью о Борисе Гулько, советском чемпионе, которому запретили участвовать в крупных турнирах, после того как он попытался получить разрешение на то, чтобы эмигрировать в Израиль. Когда ему позволили принять участие в московском открытом чемпионате в июне того года, он победил, но во время церемонии награждения его слова вызвали гробовую тишину в зале, когда он попросил Шахматную федерацию СССР поспособствовать эмиграции жены и сына Виктора Корчного, советского гроссмейстера, который бежал на Запад.
Корчной дважды бросал вызов советскому чемпиону Анатолию Карпову, который сохранил верность Кремлю и который получил титул чемпиона мира в борьбе против Фишера. Однако их матчи запомнились в первую очередь странными спорами — от требований просветить стулья рентгеновскими лучами до жалоб на попытки гипноза и использование секретных кодов.
Следующим соперником Карпова стал Гарри Каспаров, 21-летний агрессивный игрок, который бурей пронесся по рядам российских гроссмейстеров. Они оба были советскими гражданами, поэтому здесь не шла речь о каком-то противостоянии Запада и Востока. Однако Карпов был поборником стандартов советского истеблишмента, а Каспаров стал любимцев диссидентов и Запада, когда они боролись друг с другом в рамках шахматного марафона.
Я освещал этот матч для The New York Times из Москвы, и напряжение ощущалось почти физически, когда Каспаров делал смелый ход, и зрителей охватывало едва сдерживаемое восхищение, а присутствовавшие там агенты КГБ начинали пристально вглядываться в толпу, чтобы увидеть, кто смеет аплодировать.
В нынешнем соперничестве Карлсена и Карякина в Нью-Йорке уже нет такой мощной политической интриги, хотя президенту Международной шахматной федерации, российскому бизнесмену Кирсану Илюмжинову запретили приезжать в США из-за его предположительных связей с режимом Асада в Сирии. А Карякин — самый молодой шахматист, получивший звание гроссмейстера — в 2009 году отказался от украинского гражданства, получив российское.
В этот раз все сосредоточились на шахматах, хотя, вероятно, так и должно быть. Однако этот матч не будет таким же запоминающимся, как те матчи, когда короли, королевы и их свиты выстраивались на противоположных сторонах идеологического разрыва.
