Я вот что скажу вам: книга Светланы Алексиевич «Время секонд хэнд» — это нечто потрясающее. Мне даже трудно объяснить это словами. Это изустная история жизни в постсоветской России. Алексиевич просто дает возможность людям выговориться — людям самым разным. В США большинство из нас полагало, что все россияне, за исключением функционеров из коммунистической партии, очень рады гибели Советского Союза, что они счастливы, обретя новую свободу. Но это не так. Больше всего в этой книге поражают беседы с людьми, которые знали, что коммунизм — это обреченное на гибель зло, однако все равно скучали по нему — или по каким-то его элементам. Почему? Причин — огромное множество, но в основном это связано с тем, что коммунизм давал людям ощущение порядка, цели и смысла. Читая записи этих бесед, ты как бы лицом к лицу сталкиваешься с людьми из плоти и крови, которым трудно разобраться в том, что случилось с ними и с их страной.
Возьмем в качестве примера 57-летнего врача Маргариту Погребицкую. Она вспоминает детство, наполненное яркими красками, страстью и патриотизмом. Для нее это была чудесная и прекрасная страна. Она плачет, вспоминая Москву советской эпохи из ее детства и молодости.
В школу мы ходили с дешевыми пеналами и ручками за сорок копеек. Летом наденешь парусиновые тапочки, начистишь их зубным порошком — красиво! Зимой — в резиновых ботиках, мороз — подошвы жжет. Весело! Верили, что завтра будет лучше, чем сегодня, а послезавтра — лучше, чем вчера. У нас было будущее. И прошлое. Все у нас было.
Любили, безгранично любили Родину — самую-самую! Первый советский автомобиль — ура! Неграмотный рабочий изобрел секрет советской нержавеющей стали — победа! А то, что этот секрет уже давно известен всему миру, мы потом узнали.
Итак, врач Погребицкая знает, что советская история была приукрашена, была ложью. И тем не менее, она ужасно скучает по тем временам.
И — да! Да! Да! Самая большая мечта — умереть! Пожертвовать собой. Отдать.
Она продала свою душу партии с пламенной убежденностью фанатика. Она обожала Сталина. Даже боготворила его.
Спросите… Вы должны спросить, как это сочеталось: наше счастье и то, что за кем-то приходили ночью, кого-то забирали? Кто-то исчезал, кто-то рыдал за дверью. Я этого почему-то не помню. Не помню! А помню, как цвела весной сирень, и массовые гуляния, деревянные тротуары, нагретые солнцем. Запах солнца. Ослепительные парады физкультурников и сплетенные из живых человеческих тел и цветов имена на Красной площади: Ленин — Сталин. Я и маме задавала этот вопрос…
Погребицкая вспоминает, как мать рассказывала ей о голоде на Украине, который был искусственно создан Сталиным для истребления кулаков. О голодающих матерях, которые убивали собственных детей и кормили своих соседей их мясом. Об украинцах, копавшихся в земле и поедавших найденных там червей. О советских солдатах, которые окружали украинцев и обращались с ними как в концлагере. И тем не менее:
Я любила Сталина… Долго его любила…. Я долго была сталинской девочкой. Очень долго. Очень… Да, это было! Со мной… с нами… и без той жизни я останусь с пустыми руками. Ни с чем, … нищенка буду!
Она снова вспоминает молодость, тех идеалистов, которые отправлялись строить социализм в удаленные уголки России. А власти им лгали:
На целину они не попали, а строили где-то в тайге железную дорогу, таскали на себе рельсы по пояс в ледяной воде. Не хватало техники… Ели гнилую картошку, все переболели цингой. Но они были, эти ребята! И была девочка, провожавшая их с восторгом. Это — я! Моя память… Я ее никому не отдам — ни коммунистам, ни демократам, ни брокерам. Она — моя! Только моя.
А теперь я должен оговориться. Мне говорят, что многие россияне не любят Алексиевич. Один из них сказал мне об этом так: «Эта дама из той категории людей, которые любят правду и демонстрируют свою любовь ежедневно и еженощно (пока кто-то видит ее в темноте)». Я не уверен, означает ли это, что она (в их глазах) виновна в нравственном самодовольстве или в искажении правды. Очень хотелось бы услышать мнение российских читателей этого блога на сей счет.
Если предположить, что процитированный материал верен и точен (в том, что он правдиво отражает взгляды определенного советского врача), то это очень многое говорит не только о русском характере, но и о человеческой природе.
Врач Погребицкая отдавала предпочтение советской жизни, потому что она давала ей смысл, цель, самосознание и порядок. Для нее не имело значения то, что такой порядок означает массовые убийства, что в таком порядке существует архипелаг ГУЛАГ. Точнее, это имело значение, потому что она знает, что просто не может отрицать его существование. Однако она делит свои впечатления на части, чтобы ужасы советской эпохи не могли бросить тень на ее светлые воспоминания о Советском Союзе.
Здесь можно вспомнить свидетельства некоторых вышедших на свободу заключенных, которые провели большую часть жизни в тюрьме, и освободившись, обнаружили, что не могут сладить со своей свободой. Я думал о том, каково было белым на американском Юге после поражения в гражданской войне. В какой-то степени они должны были понимать, что весь этот социально-экономический порядок мог существовать только за счет чудовищной несправедливости. И тем не менее, ностальгия по такому порядку была несомненно сильна, даже непреодолима, как и тоска Погребицкой по советскому миру, который уже не вернуть. Полагаю, это весьма банальное наблюдение, но мне вот что интересно в этих двух случаях: я полагаю, что подобно Погребицкой, многие южане не смогли бы оправдать институт рабства, если бы их об этом попросили. Но как и Погребицкая, они бы разделили это на части, чтобы не отравлять свои воспоминания, свою ностальгию по ушедшим временам с их порядком и определенностью. Я до конца не уверен, но полагаю, что такое возможно.
Хочу подчеркнуть: я не утверждаю, что в связи с этим Погребицкую и моих предполагаемых послевоенных конфедератов невозможно осуждать. Вовсе нет. Я просто утверждаю, что человеческое сердце — это вещь неизмеримо мудреная и сложная.
Исходя из своего личного опыта, я нахожу, что прочитанный мною в этой книге материал в некоторой степени имеет отношение к тому, какие ощущения возникли у многих католиков в связи с сексуальными скандалами. Я никогда не мог понять, почему многих рядовых верующих эти истории как будто не трогают, хотя все средства массовой информации только и говорят о них. Почему они не требуют добраться до самой сути этих преступлений, почему не настаивают на том, чтобы привлечь к ответу епископов и священников? Я никогда не считал, что они безразличны к страданиям жертв и их семей. Скорее, эти люди не могли в полной мере признать весь ужас совершенных злодеяний, потому что им надо было сохранить те идеалы, на которых во многом зиждется их жизнь. Поэтому они поступали как ностальгирующий советский врач, признавая, что случилось нечто ужасное, и что пострадали невинные люди, но в то же время приуменьшали трагизм произошедшего, чтобы защититься эмоционально и психологически.
Я наблюдал, как такая динамика проявляется в семьях. Я вспоминаю школьного друга, у которого мать была алкоголичкой. Но он обожал свою мать, потому что отец от них ушел, и кроме нее, у него никого не было. Он хотел, чтобы мама была лучше, чем на самом деле, и поэтому мой товарищ исключил из своего сознания самые отвратительные ее черты и поступки.
Если вы по сей день в замешательстве, не зная, как люди могли проголосовать за Трампа, вспомните врача Погребицкую. Позавчера в своей статье о книге Алексиевич я привел слова некоего безымянного россиянина, сказавшего, что он тоскует по величию Советского Союза, хотя слишком молод, чтобы помнить его. Он знает, что его страна была великой, но больше таковой не является. Люди могут перенести огромные муки и страдания, если знают, что являются частью чего-то, что больше и значимее, чем они сами. И они с легкостью (с чрезвычайной легкостью) поверят тем политикам, которые скажут, что вернут им утраченное величие.
С другой стороны, политики и лидеры, считающие, что политика сводится к выработке такого курса, который обеспечивает максимальную эффективность и материальные удобства, тоже должны извлечь из этого урок. Было бы интересно задуматься о том, почему проект по созданию единой Европы посредством ЕС не завладел умами европейских народов (если не считать элиту еврократов). Может, потому что ЕС — это империя, которая не объединена кровью и религией (а СССР был формой такой религии)? Джордж Уэйгел (George Weigel) говорит об этой проблеме в своей короткой книге «Куб и храм» (The Cube And The Cathedral).
Никто не хочет погибать за куб. Но никто и не живет ради него.
Примечание: Кто-то из вас может спросить, как 57-летняя женщина могла быть «сталинской девочкой», учитывая то, что диктатор умер в 1950-х годах. Я должен был упомянуть о том, что беседы в книге Алексиевич происходили с 1991 по 2012 годы. Даты беседы с врачом Погребицкой нет. Если беседа состоялась в 1991 году, значит, она родилась в 1934-м.
