Ист Виндзор (Нью-Джерси) — Противогазы, которые выдали мне и другим советским первоклассникам в 1987 году, остались со Второй мировой войны. Сделанные из жесткой резины, они были слишком велики для наших лиц. Противогаз накапливал влагу, а мир в нем уменьшался до двух запотевших кругов, которые прыгали у меня перед глазами. Учительница не сказала заранее, что у нас будут учения с противогазами — она просто раздала их, и мы слепо ходили в них строем вокруг школы, после чего вернулись в класс. Никто из нас не спрашивал, для чего мы тренируемся. В этом не было необходимости.
Еще до школы мы знали, что Соединенные Штаты Америки и их западные союзники планируют причинить вред нам, ученикам школы № 3 украинского города Харькова. Единственное, что нам оставалось, это надеть противогазы.
Грядущее нападение капиталистов было одной из множества угроз, к которым должен был готовиться советский ребенок, причем даже в последние годы существования Советского Союза. Для выживания в условиях диктатуры были свои стандартные правила: не доверяй никому, кроме семьи; никогда не привлекай внимание милиции; всегда будь патриотом. А еще были правила только для евреев: не произноси на людях такие слова, как синагога; не рассказывай семейные истории соседям, которые не евреи. Антисемитизм шел в ногу с общей обеспокоенностью общества; к 1989 году моя семья и тысячи других людей были вынуждены покинуть страну.
В советской жизни было бесчисленное множество «нельзя». Не было особой разницы между опасностями видимыми и невидимыми, реальными и вымышленными. Будешь играть с ножом — порежешься. Передашь другу нож вместо того, чтобы положить его на стол, после чего он возьмет его — и ваша дружба зачахнет. Ты был незащищен и уязвим — на людях, у себя в квартире, в собственной голове. Несчастья, приметы, работающие над секретным оружием американцы и ищущий предателей КГБ — все это было неотъемлемой частью недоброжелательной атмосферы.
Единственное облегчение давала язвительная и циничная сатира, которую называли анекдотами. Это были анонимные шутки, распространявшиеся с головокружительной скоростью, зачастую как ответ на текущие события, типа сегодняшних мемов. В чем разница между оптимистом и пессимистом? Пессимист считает, что жизнь будет хуже. А оптимист знает это. «Обе хуже» — таков был типичный ответ на вопрос о том, какая вещь лучше. Ответ этот мог быть искренним, саркастическим, или и то, и другое одновременно. Это был мрачный механизм преодоления, но анекдоты помогали.
Мне всегда было трудно объяснить такой фатализм американцам, по крайней мере, до 2016 года.
Ровно 25 лет назад Советский Союз, где не задающие вопросов первоклашки послушно бегали в противогазах, а цензоры изо всех сил старались защитить граждан от самих себя, развалился. Ученые до сих пор спорят о том, в чем именно причина его гибели. Но нет сомнений, что в этом сыграло свою роль разрушительное коллективное чувство мучительного беспокойства.
Сегодня я прихожу в изумление, видя признаки похожего невроза в США, куда переехала моя семья. Он проявляется не в правомерных дискуссиях о реальных угрозах национальной безопасности, а в неумолимом приступе беспомощности, о которой кричат СМИ и социальные сети. Я наблюдаю это в призывах некоторых групп и организаций ввести санкции против нечетко определенных пророссийских СМИ; в навязывании приложений, блокирующих вебсайты, якобы играющие на руку Кремлю (типа талисманов 21-го века, защищающих американские умы от инфекции). Я читаю это в колонках, предупреждающих о неудержимой информационной войне России, о разрушении демократии и о кончине правды. Я вижу это в постоянных уверениях в том, что мы проигрываем. Как и в Советском Союзе, здесь не имеет никакого значения, как мы проигрываем, почему и кому.
Особенно больно наблюдать такое пораженчество в Америке — стране, чей оптимизм охватывает целые континенты. Моя семья приехала сюда с многочисленными стереотипными представлениями об Америке. В основном они оказались ложными, однако представление об Америке как о стране, которая зиждется на оптимизме, было верным. Пожалуй, заметнее всего это человеку со стороны; но когда ты живешь в стране, способной найти решение любых проблем, нескончаемая паранойя прессы создает очень тревожный и очень неамериканский вакуум.
«Надежда необходима — это необходимая идея, — заявила Мишель Обама в интервью после выборов. — Что мы дадим своим детям, если не можем дать им надежду?»
Первая леди хорошо знает свою страну. Одни культуры полагаются на надежду больше, чем другие. Величайшее преимущество русского народа в его способности все выдержать и перетерпеть, несмотря на сильные и зачастую прозорливые подозрения в том, что завтра будет хуже, чем сегодня.
Но американское общество черпает силы в своей способности увидеть лучшее будущее, какие бы ужасы ни возникали сегодня. В этом оно лучше страны, которая всегда следит за своими движениями и словами, и где оболваненные дети ходят в противогазах.
Лев Голинкин — автор книги A Backpack, a Bear, and Eight Crates of Vodka (Рюкзак, медведь и восемь ящиков водки).
