ЛОНДОН — Как показал 2016-й год, либеральную демократию больше нельзя считать чем-то незыблемым, даже на Западе. Более того, во многих западных странах доверие общества к демократии снижается и уже достаточно долгое время (это следует из данных «Всемирного опроса о ценностях», которые проанализировал политолог Гарвардского университета Яша Монк).
Чем объяснить эту тенденцию? Из политических потрясений 2016 года можно сделать вывод, что многие люди разочарованы демократическим бездействием. Медленный рост доходов, безработица, неравенство, иммиграция, терроризм — власти, как кажется, не занимаются всеми этим проблемами достаточно решительно. Политический истеблишмент демократических стран, похоже, оказался в состоянии перманентного ступора, что повышает спрос избирателей на сильных лидеров, обещающих вырваться из политического тупика и сломить сопротивление бюрократов смелой, новой политике.
Подобных лидеров (утверждающих, что они в одиночку могут решить проблемы своих стран) часто ищут — и находят — в корпоративном мире. Многие относятся к успешным руководителям компаний как к людям, способным достичь чётко обозначенных целей, поэтому они делают вывод, что бизнесмен способен решить социальные проблемы, которые политику не по силам.
Однако это заблуждение, потому что политическое лидерство фундаментально отличается от корпоративного. На языке экономистов речь идёт разнице между анализом общего и частичного равновесия. Корпоративные лидеры должны работать на своих акционеров, их не должно слишком сильно беспокоить всё, что происходит с остальным обществом. Если максимизация прибыли требует сокращения затрат и персонала, корпоративный лидер может ликвидировать рабочие места, выплатив лишним работникам выходное пособие. Что происходит с этими работниками дальше — забота кого-то другого, а точнее говоря, государства.
Политические лидеры, со своей стороны, связаны принципом «один человек, один голос», они обязаны заботиться в равной степени как об имущих, так и неимущих, о занятых и безработных. Политик обязан гарантировать, чтобы у безработных появлялись новые возможности, иначе он рискует потерять их голоса.
Это не означает, что работать руководителем компании проще; однако несомненно, что его работа определена намного чётче. Лидеры, которые подходят к политическим задачам с корпоративным менталитетом будут скорее фокусироваться на эффективности, чем на инклюзивности. Однако если их реформы будут игнорировать или отчуждать слишком многих избирателей, эти реформы могут быть затем отменены.
Как мы увидели в 2016 году, западным странам срочно нужно найти способы компенсации или помощи тем, кто потерялся в современной глобальной экономике. Этот болезненный урок посткоммунистические страны выучили ещё в 1990-х. По данным последнего выпуска ежегодного доклада о переходном процессе («Реформы для всех»), подготовленного Европейским банком реконструкции и развития, первые годы рыночных реформ нанесли урон подавляющему большинству населения этих стран.
Интересно, что многие люди, поддерживавшие реформы, были сторонниками «сильных лидеров». Они считали, что, раз эти реформы непопулярны, их надо навязывать обществу, а не тормозить их проведение избытком демократических процедур. К сожалению, этот аргумент привёл к обратному эффекту. Некоторым сильным лидерам действительно удалось быстро провести реформы, однако эти меры принесли выгоды лишь меньшинству; многие из этих реформ были со временем отменены.
Типичным примером является приватизация. Государственные предприятия почти всегда являются неэффективными; как правило, у них имеется переизбыток работников. После приватизации их эффективность повышается, но при этом они увольняют персонал. С точки зрения компании, то есть частичного равновесия, это позитивно. Однако это может оказаться не так, если задуматься о положении уволенных работников и последствиях их увольнения для общества с точки зрения общего равновесия.
Если приватизация лишает работы слишком многих людей, причём без компенсации, тогда большинство граждан начинают считать её нелегитимной, что потенциально ослабляет их поддержку частной собственности на производственное имущество. Именно так и случилось во многих посткоммунистических странах, где приватизация стала ругательным словом.
Ущерб, причинённый некоторыми непопулярными реформами, оказался более длительным, чем сами реформы. Во многих посткоммунистических странах причинённая ими боль создала политические условия для прихода к власти сильных лидеров-популистов. И когда некоторые из этих новых лидеров начали отменять реформы, они также занялись ликвидацией институциональных сдержек своей власти, чтобы затруднить возможность оспаривания принятых решений. Консолидировав власть, они стали перераспределять богатство страны в пользу приближённых «друзей». Неудивительно, что уровень неравенства доходов во многих из этих стран сегодня выше, чем в тот момент, когда они отказались от политики приватизации и от других реформ.
Именно поэтому демократические институты так важны. Они дают возможность тем, кто пострадал от реформ, получить компенсацию. Если действует принцип «один человек, один голос», тогда голоса «проигравших» столь же важны, как и голоса «победителей». Подлинно демократическая политика должна быть инклюзивной, поэтому проведение реформ в демократической стране требует времени и усилий; однако болезненный процесс создания широкой коалиции в поддержку реформ гарантирует, что данные меры окажутся долговечными.
В долгосрочной перспективе инклюзивные реформы остаются, а проведённые на скорую руку — нет. Черепаха демократии обгоняет зайца диктатуры благих намерений.
