Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Судьба нашей цивилизации еще не предрешена. Пока у человека будет стремление к свободе, он будет, осознанно или нет, опираться на христианско-иудейские корни. Христианам же предстоит показать, что они достойны своего наследия, продемонстрировать способность веры сдвигать горы и приносить спасительное и освободительное новшество.

В книге «Упадок» Мишель Онфре (французский философ) пророчит конец христианской цивилизации. Венсан Морш в свою очередь утверждает, что ее судьба не предрешена, хотя христианство действительно по своей природе хрупко, потому что основано на слабости и свободе человека.

Христианство как религия опирается на веру в возрождение и божественность Иисуса из Назарета. Эта вера, которая зародилась у порога гробницы и выстраивалась на границе допустимого, по целому ряду причин всегда находилась в агонии. Из-за заклятых врагов, гонений со стороны римских императоров и республиканских фанатиков в 1793 году, груза собственных ошибок (взять хотя бы коррупцию в Риме при Борджиа)… Не проходит и века, чтобы она не оказалась в смертельной опасности. «Триумфа христианства» никогда не было и не будет. Главным новшеством открывшегося за Французской революцией периода стали постоянные заявления о его неизбежной гибели: христианство должно было погибнуть под давлением новой религии (Робеспьер, Гюго), науки (Конт, Маркс) или нового человека (Ницше). Таким образом, когда Мишель Онфре (Michel Onfray) говорит о смерти христианства в книге «Упадок», он лишь становится продолжателем долгой традиции. Только вот христиане все еще существуют, несмотря на бесспорный упадок Запада. Более того, их достаточно, чтобы заполнить улицы крупных французских городов, к огромному удивлению тех, кто уверовали в их кончину. Но что это? Последняя стадия агонии? Или предпосылки к возрождению?

Христианство родилось у могилы. И останется там навсегда. Вот уже два тысячелетия оно без конца метается между царством мертвых и небесным царством, между мглой небытия и светом спасения. Провозгласив распятого мессию, оно не ведет привычную игру, которая лежит в основе человеческих жизней, игру успеха и власти. Оно не потворствует инстинктам. Оно не разжигает аппетиты. Оно ставит откровение всемогущего Бога между слабостью новорожденного и страшным зрелищем жертвы невинного. Это религия слабости. И поэтому она по своей сути хрупка. Это проявляется тем сильнее, что она утверждает свободу человека, в том числе по отношению к ней самой. В беседе с Понтием Пилатом Христос не пытался сломить его, представ перед ним во всей своей славе. Он позволил отвернуться тому, кто спрашивал, где истина, хотя он сам был воплощением истины. Он оставил все на волю его совести, ума и сердца, несмотря на грозившее распятие и смерть.
 
Христиане считают, что Христос спас мир, полностью отдавшись человеческой свободе. Эта реальная свобода нашла материальное воплощение в кресте, но вышла за пределы намерений и понимания благодатью пасхального утра. Их религия представляет собой небывалый и решительный прорыв в истории человечества, бесконечно ценное для него наследие. Не стоит забывать, что она возникла в мире, где доминировавшая греко-римская культура утверждала, что люди и боги подчинены неумолимой воле рока. Этот религиозный институт положил начало трагическому театру, где зрители наблюдали за интригами с известным им финалом. Что бы ни делал Эдип, в конце он всегда убьет отца и женится на матери. Кроме того, этот институт в совокупности с интеллектуальным гением Греции породил науку. Мышление, логос, стало концептуализацией рока: цепь неизбежностей, которой невозможно ничего противопоставить. Если на песке нарисован треугольник, то сумма его углов непременно равна двум прямым углам. Безболезненный в математике, этот принцип становится весьма проблематичным по мере расширения науки на области, которые затрагивают конкретное существование людей, в первую очередь политику и историю.
 
По факту, самым значимым следствием отступления христианства в сфере идей стало распространение фаталистской риторики. Нас повсеместно пытаются убедить, что все уже было написано: место рождения определяет всю нашу жизнь, глобализация неизбежна, капитализм обречен на провал, Великобритания останется в ЕС. Ислам же отвечает «духу времени» как раз потому, что представляет собой фаталистскую религию. Он является своеобразным религиозным отражением мышления, которое стремится поставить судьбу всего человечества в жесткие рамки нерушимых правил. Тем не менее, несмотря на все эти призывы, последние события говорят, что сознание бунтует и что этот бунт (пусть даже его проявления могут оказаться абсурдными и опасными) говорит о сильнейшем стремлении к свободе. Объективную практическую свободу можно понять лишь с помощью философии свободы, которая могла зародиться только в христианско-иудейской среде. Наша цивилизация носит христианско-иудейский характер в том плане, что верит в свободу человека, которая может проявляться и в критическом отношении к собственным корням.

Что бы ни говорил Мишель Онфре, судьба нашей цивилизации еще не предрешена. Пока у человека будет стремление к свободе, он будет, осознанно или нет, опираться на христианско-иудейские корни. Христианам же предстоит показать, что они достойны своего наследия, продемонстрировать способность веры сдвигать горы и приносить спасительное и освободительное новшество.