Однажды декабрьской ночью шел проливной дождь, и я стоял под зонтом в одном из темных переулков Манилы возле здания известного наркопритона, ожидая ночную смену криминальных фотографов и репортеров, в надежде на удачу «засветиться» на месте преступления. Мы знали эту историю только в общих чертах: четверо мужчин на втором этаже готовились раскурить марихуану, когда к ним вломился злоумышленник и всех расстрелял. Единственным свидетелем убийства оказался шестнадцатилетний мальчик, который из-за шока не смог ничего рассказать.
Пока полиция обследовала комнату наверху, мы проверяли переулок. Но особо ничего не обнаружили. Лишь на стене кто-то неразборчиво написал два синонима к слову «марихуана» на местном языке: «dubie» и «chongkee». Это был притон для употребления марихуаны. Теперь, прежде чем передать тела любому имевшему лицензию похоронному бюро, на месте работала группа криминалистов. В таких вопросах установлен определенный порядок действий.
Из здания вышел человек и, повинуясь какому-то порыву, остановился возле меня. В отличие от нас, одет он был строго. Его сопровождал местный полицейский, и я решил, что он и сам является представителем власти, возможно, капитаном местной полиции. «Извините», — сказал он торопливым и суетливым тоном, — «согласно информации… согласно информации, здесь произошло что-то ужасное». У него был подавленный вид, на что я сразу же обратил внимание — такое лицо может быть только у человека, который видел нечто, чего не видели мы: кровавую бойню, например.
«Согласно информации», — повторил он так, как будто эта фраза была единственной, на что он мог опереться, когда сказать было нечего, «согласно информации, что-то ужасное произошло в этой стране». Затем он собрался уходить, и я решил поблагодарить его за потраченное на разговор со мной время. Кивнув в сторону комнаты на верхнем этаже, я спросил: «Вы можете рассказать, что именно там произошло?» Он с ужасом оглянулся на место преступления, откуда только что ушел. Казалось, он хотел произнести одно лишь слово, но передумал и произнес модный теперь акроним, который оскорблял его естественную взыскательность. «EJK», — выдал он, «EJK!» и ушел. (EJK — внесудебная расправа, казнь без суда и следствия — прим. пер.)
В Маниле в эти дождливые ночи происходят два вида убийств. Существует операция, называемая «бай-баст» (покупка и облава — прим. пер.), когда преступник не знает, что покупает наркотики у замаскированного полицейского. Он начинает паниковать, хватается за оружие, например, пистолет или какое-то самодельное ружье, но, прежде чем успевает им воспользоваться (как прописано в сценарии), его застреливают. С тех пор, как в начале июля президент Родриго Дутерте начал вести войну с наркотиками, в стране произошло примерно две тысячи убийств подобного рода. Убивают и дилеров и наркоманов. По мнению Дутерте, наркоманы автоматически причисляются к наркоторговцам. И даже не являясь дилерами, наркоманы, употребляющие местный наркотик «шабу», он же очищенный метамфетамин, в скором времени утрачивают право называться людьми. Они лишаются душ. И все, что остается, —их убивать.
Это кошмарная клоака. Я узнал об этом, даже и не спрашивая, прямо в день моего приезда на Филиппины. Сбитые с толку и бесчеловечные наркоманы, употребляющие «шабу», видят членов своих семей и любого приближающегося к ним человека как свору диких животных. Такой человек доходит до безумия. Либо он, либо они, победа или смерть. О правах человека и говорить нечего, если перед вами такой зомби. Взгляните правде в глаза. Убейте его прежде, чем он убьет вас.
Но посмотрим на это с другой стороны: также как Валиум, который получил прозвище «мамин маленький помощник» в одноименной (и, честно сказать, довольно лицемерной) песне группы Rolling Stones, в малых дозах «шабу» помогает малоимущим немного легче выносить трудности жизни и больше работать. Мы узнали об этом на поминках местного водителя велотакси от его беременной вдовы. Раз в неделю он употреблял «шабу» именно под таким предлогом. Его жена, по ее же словам, говорила ему, что раз он в состоянии содержать детей, то ничего страшного в этом нет. Расчет был лишь на его способность кормить семью. Но в расчет вкралась ошибка, потому что он пал жертвой внесудебной расправы.
Второй вид убийств — это казнь без суда и следствия, количество случаев которой в декабре 2016 года превзошло «бай-басты», о которых говорилось выше, в соотношении примерно два к одному. Убийство в ходе «бай-баста» всегда кому-то приписывается. Ответственность за конкретное убийство, как всегда списанное на самооборону, берет на себя конкретная группа полицейских и, хотя их повторяющийся из раза в раз рассказ может быть поставлен под сомнение, тайны из того, кто в деле замешан, не делают. Людей, расстрелянных полицейскими «при самообороне», относят к категории «nanlaban», что означает «оказавшие сопротивление». Но сам Дутерте в своей рождественской речи, которую он произнес на смеси английского и тагальского языков, подразумевал, видимо, что найденное на местах такого рода преступлений оружие было подброшено тоже по его приказу:
«Я сказал: боже, если они там, уничтожьте их. Особенно при попытке оказать сопротивление. O ‘pag walang baril, walang-bigyan mo ng baril. [Если у них нет оружия, дайте его им]. Вот заряженный пистолет — сражайтесь, потому что мэр сказал давайте сражаться».
Правила «бай-баста» могут быть откровенной выдумкой, а вот практика внесудебных убийств расценивается как террористический акт. Существенным условием в данном вопросе является анонимность. Никто не знает, кто является организатором этих операций и кто их выполняет. Многие замечания Дутерте относительно убийств двусмысленны. Говоря об убийствах, совершенных с особой жестокостью, когда жертв находят с обмотанными полиэтиленовой пленкой головами (смерть предположительно в результате асфиксии), Дутерте заявил следующее:
«Мы этим не занимаемся. Это грязная работа. Связывать кого-то недостойно мужчины, а заворачивать в пленку — это уже пытка… Этого не делают ни полицейские ни даже солдаты. Зачем создавать себе лишние хлопоты и заворачивать кого-то, если можно просто убить? Мы не делаем мумий».
То, что мы слышим, и то, что можем вычленить из однообразных монотонных речей президента, звучит как (и должно звучать как) обрывки секретных инструкций для полиции: если у жертвы нет оружия, дайте ему пистолет; не тратьте силы на пытки — убивайте. Но как только президента упрекают в подобного рода замечаниях, рядом с ним обязательно появляется помощник, который заявляет, что, говоря так, президент сгущает краски и что его слова следует воспринимать серьезно, но не буквально, или президент сам в другой своей речи осуждает критикующих его лиц, называя их самыми разными словами. Между тем, его послание к широкой общественности звучит так: чтобы ни случилось, Дутерте везде приложил свою руку; и не существует особой разницы между «бай-бастами» и внесудебными убийствами.
Одно из внесудебных расправ, которые я освещал, произошло так: была ночь и вся семья спала. Вломились люди в масках. «Где Фернандо?» — спросил один из них. Женщина ответила: «Здесь таких нет». В этот момент восьмилетняя девочка разбудила своего отца Эрнесто. Он проснулся и успел произнести лишь «эй», как тут же был убит выстрелом в голову. Злоумышленники исчезли.
Они почти всегда сбегают с места преступления. Один из таких случаев произошел на севере Манилы: человек был убит выстрелом в голову в лабиринте настолько узких коридоров здания, что там едва ли могли разминуться два человека. Выход там был только один — конструкция из неудобных ступенек. Осматривая эту лестницу, я думал о том, как самонадеянно со стороны планировавших убийство преступников было выбрать место, из которого так трудно выбираться. Потом мне рассказали, что говорили соседи, а говорили они следующее: «Когда началась стрельба, мы все закрыли двери».
Конечно, закрыли. Вы закрылись и ждали. И убийцы знали, что вы так сделаете. Говоря о дверях, кстати, имеется в виду не более чем кусок старой фанеры, предназначенной явно для чего-то другого и абсолютно неподходящей для того, чтобы заменить собой дверь. В другом доме бедной семьи в одной из таких входных дверей с обеих сторон была щель, через которую убийца мог выстрелить внутрь. Вторая пуля нашла человека, кому была предназначена. А первым выстрелом был убит его шестилетний сын.
Вы открываете глаза. Ваш сын мертв. Следом убивают вас. Это и есть казнь без суда и следствия (EJK).
На поминках гробы с телами убитого мужчины и его сына были выставлены на всеобщее обозрение. Сочувствующие пришли поддержать семью убитых и (как это принято) поиграть в карты — мужчины и женщины за разными столами. Лица погибших было видно через стекло или прозрачный пластик. На гроб ребенка поместили только что вылупившихся цыплят и насыпали им корма. Согласно местной традиции, цыплята, таким образом, заклевывают совесть убийц. Люди смотрели на лицо умершего ребенка сквозь стекло, измазанное птичьим пометом. У гроба сидела беременная мать с маленьким ребенком на коленях — оба выглядели болезненно и были бледны. А цыплята продолжали клевать корм.
Внесудебное убийство происходит мгновенно. Камеры видеонаблюдения с одного из мест преступления показали, что в 01:58 в дом одного мужчины ворвались люди в масках. Убив его, они вышли, а таймер по-прежнему фиксировал 01:58. Он был полностью исправен. Убийцам потребовалось меньше минуты, чтобы ворваться в дом и сделать свое дело. Так произошло отчасти потому, что дом жертвы представлял собой, как и многие дома бедняков, лачугу, занимавшую около 180 см в длину и не более 120 в глубину.
Было видно бережное отношение хозяина к этой постройке, сделанной частично из остатков старого покрашенного в синий и белый забора. Решетка в маленьком окошке была самодельной, из детских пластиковых счетов, создавая хоть какую-то видимость личного пространства. Зрелище могло бы быть и радостным — множество ветхих, но красочных и веселых жилищ, а в это время года еще и украшенных рождественскими игрушками — если бы не труп и криминалисты, а также приехавшие гробовщики, на одном из которых была футболка с надписью: «Крематорий и колумбарий матери Терезы».
Среди всей этой толпы есть и скорбящие. Рядом со мной двое мужчин среднего возраста, на одном из них футболка как у местных полицейских, другой обнимает своего друга за шею. Глядя на то, как они опираются друг на друга и поддерживают, можно предположить, что они пара. Но я думаю, это только поддержка. Один из мужчин плакал, и время от времени слезы снова наворачивались ему на глаза. Его уродливое от горя лицо, как это часто бывает, стало еще уродливее. Оно уродливо и в то же время трогательно, безразлично к толпе — лицо, повернутое в сторону дома, в тесноте которого сотрудники крематория пытаются упаковать тело в принесенный ими мешок.
На место преступления прибывают ночные репортеры и фотографы, и вместе мы быстро идем вдоль трущоб, а люди, наблюдающие за нами сквозь дверные проемы, точно знают, зачем мы здесь. В толпе я не могу не заметить зевак, переодетых в одежду противоположного пола, и трансгендеров, чьи волосы торчат в разные стороны и окрашены в самые дикие цвета (индустрия красоты — единственное место, где они могут найти работу). Кто-то считает их агрессивными под стать внешнему виду, но ведут они себя скромно и стоят как можно дальше от места убийства.
За забором журналисты задают вопросы дочери убитого, которая не верит, что это как-то связано с наркотиками. Ее отец их не употреблял и не продавал. Но он ссорился с кем-то из-за денег, доверенных ему в связи с каким-то строительным проектом. А еще ее отцу угрожали расправой, но уже по какой-то другой причине. Поэтому если ее слова были правдой, то данное конкретное убийство обусловлено сведением счётов и подстроено как схожая с ним казнь без суда и следствия. Борьба с наркотиками становится прикрытием для других форм мести.
Как говорил герой Гилберта Кита Честертона отец Браун, «где умный человек прячет камешек? На морском берегу». А где умный человек прячет труп? На поле боя. На этом берегу было спрятано много камешков. А теперь представьте себе всё разнообразие причин для мести: старые обиды, соперничество, оскорбление чести достоинства, любовные дела и другое. А потом из ниоткуда может возникнуть ярость, например, вследствие долгой пьянки или ухудшения психического и физического состояния в результате употребления наркотиков.
Вот вам загадочный случай, когда трупы были спрятаны на видном месте: рядом с телами были найдены обычные картонные плакаты, что помогло идентифицировать погибших как «зазывал». Зазывала — это человек, который призывает пассажиров прокатиться на местном виде транспорта, джипни. В этой работе нет ничего позорного или антиобщественного — это действительно древняя профессия, намного древнее самого джипни. О произошедшем можно строить лишь догадки: к примеру, зазывала мог оскорбить кого-то из пассажиров, да так сильно, что тот решил отомстить сразу всем представителям данной профессии.
В двух случаях за короткий промежуток времени, когда я регулярно выходил в ночные смены, мы приезжали на места происшествий, где никто, казалось, по убитым не горевал. Однажды к северу от города, на самой, казалось, его окраине, мы оставили машины и пешком отправились по грунтовой дороге. Слышалось пение птиц, запертых в клетки. У меня возникло сильное желание вернуться к сельской жизни в пригороде, после многих проведенных в городе лет (какое-то время я жил в отдаленном уголке острова Лусон).
Люди ждали, прижимаясь к оградительной ленте. Мы пригляделись к дому, принадлежавшему, по словам соседей, человеку, хобби которого было накачиваться наркотиками и открывать беспорядочную стрельбу. Соседям это, естественно, не нравилось, и они не раз обращались в полицию. В ту ночь их наконец-то услышали. Когда прибывшие на место полицейские приблизились к дому, мужчина открыл по ним огонь и ранил одного из офицеров в голову (сначала показалось, что насмерть). По данным полиции, разъяренный мужчина сидел дома, а рядом стояло полное пуль ведро. Он и трое его товарищей были убиты. Никто, насколько мы могли судить, по ним не плакал.
В другую ночь мы приехали на место происшествия, где дежурный полицейский с гордостью объявил о проведении «бай-баста». Покойный оказался наркодилером, нелюдимом и, как мы узнали от соседей, человеком с темным прошлым, который, как поговаривали, убил собственного сына. Защищался он, как нам сказали, с помощью самодельного ружья. Он был мертв, но пробраться к нему мы не могли, так как нужно было преодолеть опасную лестницу. Мы уселись дожидаться погрузки тела в мешок.
Та часть города, в которой жил наркодилер, на первый взгляд казалась таким же скоплением лачуг, которые я повсеместно встречал в свои ночные смены. Но при ближайшем рассмотрении она совершенно затмила другие. Дома были сделаны из шлакоблоков и настоящей древесины, а в высоту имели два и более этажа. Многие из них были хорошо выкрашены и, хотя назвать эти места чистыми (или без крыс) было бы преувеличением, выглядели они опрятными и убранными. Чем больше вы всматривались в эту картину, тем больше видели доказательств ежедневных усилий живущих здесь людей сделать жизнь хоть немного лучше ожидаемой. И, конечно же, вдоль узкой главной пешеходной улицы были развешаны рождественские гирлянды. Повсюду стояли горшки с сампагитой — филиппинским жасмином. Люди оказались дружелюбны и гостеприимны и дали мне зонт и стул.
Если в том, с чем я сталкивался в свои ночные смены, и было что-то, что в какой-то степени оправдало ожидания голосовавших на президентских выборах в мае за Дутерте людей, это были как раз два этих случая. Дутерте был и остается очень популярен, как и его война с наркотиками на сегодняшний день. Люди ее одобряют, но не чувствуют себя комфортно. Они не считают, что жертвам этой войны нужно умирать (хотя это по сей день остается определяющим фактором). Зато если речь идет об особо опасных лицах, как в двух вышеописанных случаях, люди всегда готовы сказать: «Он это заслужил».
В опросе, проведенном станцией социального климата, 69% респондентов оценили уровень частоты возникновения случаев внесудебных расправ как очень или в некоторой степени серьезный. Только 3% вообще не считали это серьезной проблемой. На вопрос о том, верят ли опрошенные полицейским, которые утверждают, что подозреваемые были убиты при попытке оказания сопротивления, количество голосов разделилось поровну: 28% считали, что полиция однозначно или возможно говорит правду, а 29% считали наоборот. Подавляющее большинство, 88%, полностью или частично согласно, что в их районе проблем с наркотиками стало меньше после прихода к власти Дутерте. И осознание этого превалирует над всем остальным.
Проблем с наркотиками стало меньше. Говорят, можно будет даже гулять ночью по улицам. Поражает то, какой ценой это достигается. На вопрос о том, стали бы люди беспокоится, если бы они сами или кто-то из их знакомых пал бы жертвой убийства без суда и следствия, 45% ответили, что беспокоились бы сильно, а 33% — лишь в некоторой степени. Иными словами, четыре человека из пяти сказали, что их в значительной степени обеспокоило бы то, если бы они сами или их друзья могли оказаться связанными в канаве с кляпом во рту или быть убитыми проезжающим мимо на велосипеде человеком в маске, или, проснувшись рано утром, получили бы пулю в лоб.
Обоснованы ли их волнения? Если опираться на статистические данные, то нет. Если же вы молодой бедный мужчина, то да. Ведь для Дутерте эта война по большей части против бедных. И чем выше вы поднимаетесь по социальной лестнице, тем меньше вас это касается.
Такого рода рассуждения, однако, скорее игнорируют факт распространения терроризма. Целенаправленные убийства адресованы наркодилерам и наркоманам. Безумные и, казалось бы, бессистемные внесудебные расправы, трупы, замотанные в упаковочную пленку и брошенные на обочине дороги с жестокими надписями на картонных плакатах (на одном из них был нарисован смайлик) адресуются всем и каждому: никто не в безопасности.
На другой день двумя мужчинами на мотоциклах был застрелен студент. Когда стрелявший возвращался к подельнику, было слышно как он сказал: «Это не тот».
Эта скорость действует на нервы. Убийца уже прицелился, а в момент выстрела понимает, что ошибся.
Но такие ошибки тоже играют роль в этом масштабном процессе: никто не будет в безопасности, пока не погибнут многие и многие другие.
Исследования для этой статьи предоставлены Пулитцеровским центром освещения кризисов. Эта первая из двух статей.
Джеймс Фентон — британский поэт и литературный критик. С 1994 по 1999 год являлся профессором поэзии в Оксфорде. В 2015 году был награжден премией английского ПЕН-клуба. С 1986 по 1989 проживал на Филиппинах и писал об этой стране для The New York Review.
