С некоторым запозданием я выучил украинский достаточно для того, чтобы использовать его в бытовом общении (но еще не настолько глубоко, чтобы применять его в профессиональной коммуникации). Я использую украинский язык при любой возможности.
Но подозреваю, что для меня это куда проще, чем для многих украинских граждан, выросших русскоязычными. Когда я делаю ошибку в произношении, грамматике или идиомах, на это или вообще не обращают внимания, или, если и заметят, то исключительно дружелюбно. Украинцы все равно восхищены тем, что иностранец хоть как-то говорит по-украински, терпеливо поправят меня и в шуточной манере объяснят ошибку.
В другой ситуации находятся русскоговорящие украинцы, лишенные природного таланта быстро учить языки — ценная способность, которой одни люди обладают в большей степени, а другие (иногда даже высокообразованные ученые) — в меньшей. Фонетические, грамматические и стилистические ошибки в украинской речи гражданина Украины вызывают — насколько я наблюдаю — намного меньше сочувствия у украиноязычных украинцев. В определенных ситуациях, такие языковые ошибки могут стать источником скрытого позора или даже глубокого стыда для одной или обеих сторон — то есть и для человека, совершившего ошибку, и для того украиноязычного, кто с ним разговаривал и заметил ошибку.
Более того, многие с детства русскоязычные украинцы, полагаю, иногда не столько боятся ошибиться, говоря по-украински, как опасаются смешно ошибиться — и самому не заметить этого. Хорошо владеть языком — а не просто уметь как-то говорить — один из ключевых социальных навыков, определяющих позицию человека в разных коммуникационных ситуациях, отношениях и сообществах.
Поскольку я — как иностранец — не являюсь полноценным членом украинского общества, мои языковые навыки не играют значительной социальной роли. Мое положение и признание на Украине заранее определено фактом, что я гражданин другой страны, для которого украинский язык по определению не является основным (а мой четвертый язык). Но для украинского гражданина может быть очень неприятно не уметь умело говорить по-украински, произносить украинские слова неверно, и постоянно бояться сказать что-то не так.
Иногда, конечно, эта проблема может не играть существенной роли — в особенности в регионах, где говорят на суржике, и где лингвистические правила и так являются гибкими. Но, к примеру, в Киеве доминирующие стандарты высокой культуры могут привести к такому ощущению, что ты должен либо идеально знать украинский язык, либо его вообще не использовать. На самом деле, способность выражаться на хорошо сформулированном и правильном русском может в некоторых ситуациях быть более полезной для социальной самоидентификации и позиционирования, чем говорить на корявом украинском.
Для сравнения с моей родиной, для юго-восточных немцев из Саксонии и Тюрингии их сильный акцент иногда становится статусной проблемой в других регионах Германии, где саксонский и тюрингский диалекты считаются примитивными, провинциальными или даже признаком «низшего класса». И все же это только различия в рамках одного языка.
На Украине же существуют два очень богатых и сложных разных языка — каждый со своей поэзией, прозой, мелодичностью, культурными традициями, исторической основой, региональными различиями и разнообразными диалектами. Некоторым людям хватает способностей и энергии на то, чтобы овладеть обоими. Но другие будут в состоянии полностью постичь только один из них. Эти вопросы слишком сложны в социальном и психологическом плане, чтобы их легкомысленно политизировать.
Наконец, полностью принять аргументы в пользу жесткой украинизации, видимо, имеют право только те украиноязычные граждане, которые выучили украинский не в детстве, а позже, приложив для этого определенные усилия. Украинцы, которые без особого труда выучили украинский в детстве и не выучили ни одного другого языка уже в зрелом возрасте, настаивая на жесткой украинизации, сталкиваются с этической проблемой: как можно требовать от других того, чего ты сам не добился, возможно, никогда не пытался добиться или даже не в состоянии добиться?
Людей, требующих полной и быстрой украинизации, для которых украинский язык — родной, всегда можно заподозрить в попытке протолкнуть эгоистическую повестку дня, в которой их языковые навыки поставят их в более выгодную социальную позицию по сравнению с теми, для кого украинский не является родным. Часто, возможно, дело может быть вовсе и не в этом. Но такие подозрения тем не менее могут возникнуть у некоторых русскоговорящих.
Бурные эмоции, которые вызывает языковой вопрос, связаны с этим вызовом: само по себе справедливое патриотическое требование полной и быстрой украинизации задевает очень личные вопросы социальной позиции, интеграции, конкуренции и ассимиляции русскоговорящих. Проблема усугубляется тем, что в таком требовании можно увидеть личное и совсем непатриотичное стремление украиноязычных реализовать свои скрытые или даже неосознанные социальные интересы. Всегда останется непреодолимое подозрение, что украинизация продвигается не только и не столько в пользу общего отечества, но в пользу тех, для кого родным языком является украинский — и которые, по сравнению с русскоговорящими, выиграют от полной унификации языковой сферы.
Андреас Умланд, кандидат исторических и политических наук, старший научный сотрудник Института евро-атлантического сотрудничества в Киеве и главный редактор книжной серии «Советская и постсоветская политика и общество» издательства «Ибидем» в Штутгарте.
