Россию отличает непредсказуемость и тенденции движения общества в ту или иную сторону просматриваются, однако они в любой момент могут рассыпаться в прах, утверждает известный российский писатель Роман Сенчин. По его словам, он пишет о непростой жизни людей, поскольку о простом писать не стоит.
Роман Сенчин — автор романов «Минус», «Нубук», «Елтышевы», «Информация», сборников рассказов «Иджим», «День без числа», «Абсолютное соло» и др. В 2009 году роман «Елтышевы» — история одной семьи в период больших перемен в истории России после распада СССР, вошел в шорт-листы главных российских литературных премий — «Большая книга», «Русский Букер», «Ясная Поляна», «Национальный бестселлер» и получил много критических отзывов. В 2011 году этот роман вошел в шорт-лист премии «Русский Букер десятилетия». В 2015 году роман Сенчина «Зона затопления» получил третью премию «Большая книга».
По словам писателя, художественная литература в России должна осмыслить девяностые годы прошлого века, что пока еще не произошло. Сенчин, по собственному признанию, боится истории, однако утверждает, что нынешнее руководство постоянно предлагает оглянуться назад, однако внятной идеи нынешней России не предлагает. «В России сейчас авторитаризм, но Путин не вечен, и что там будет после него — очень туманно. Это холодный, тревожный туман…», — утверждает он.
«Так оно и было — самый конец 80-х и все 90-е — были очень трудным временем»
Delfi: История Елтышевых в вашей книге — это рассказ о трагедии людей целого поколения. Многие после распада СССР оказались не у дел, не смогли сориентироваться в новой реальности, ценности, которыми они жили раньше, рухнули, в то время как адаптироваться к новым понятиям жизни многим не удалось, людям приходилось просто выживать. Вам не кажется, что люди, оказавшиеся в расцвете своей жизни, пришедшейся на период распада СССР, пережили очень сложные времена и о них в общем-то, равно как и об их судьбах, сказано и говорится очень мало?
Роман Сенчин: Не только кажется, но так оно и было — самый конец 80-х и все 90-е — были очень трудным временем. Многие не смогли его пережить, погибли, умерли от стресса, переживаний… Для некоторых эти тяжелые времена до сих пор продолжаются… Говорится действительно мало, хотя постоянно возвращаться к тому периоду невозможно, нужно двигаться вперед. Впрочем, художественная литература обязана осмыслить 90-е годы. Пока, в основном, этот период осветили авторы полицейских романов, боевиков. Думаю, произведения серьезные, глубокие еще появятся. И они появляются, хотя и в небольшом количестве.
— В чем, на ваш взгляд, в данный момент состоит особенность жизни среднего россиянина или потенциального для вас прототипа героя книги? Почему вы выбрали предметом описания обыденность жизни?
— Ну какая особенность… Для большинства главное — выжить. Многие работают на нелюбимых работах, занимаются делом не по душе ради денег. В России, к сожалению, до сих пор мало что производят, поэтому существует огромное количество организаций-посредников, которые передают друг другу, упрощенно говоря, китайские тапочки по пути от пошивочной фабрики до магазина… От этого бесцельного, в общем-то, существования, у многих людей тоска, томление… Хочется чего-то настоящего. И я пытаюсь это настроение показать в своих книгах. А обыденность… Жизнь вообще состоит в основном из обыденности. Что-то из ряда вон, какие-то приключения случаются редко. Поэтому мне и интересна так называемая обыденность, мелкие дела, проблемы… Хотя в «Елтышевых», «Зоне затопления», некоторых других моих вещах обыденности не так уж много.
— В одном из интервью вы сказали, что ищете необыкновенное в обыденном. Что необыкновенное в обыденной жизни россиян вы видите на сегодняшний день?
— Тут дело не в россиянах. По сути, у любого человека европейской цивилизации день складывается одинаково. Посмотреть на этот день через прозу мне интересно и важно. На самом деле каждый день чем-то необыкновенен. Даже самый пресный, бесцветный. Он уже не вернется, не повторится… Я бывал во многих странах Европы, но коротко, поверхностно. Живу в России и пишу о ней, о людях, которые в ней живут.
— В «Зоне затопления» вы пишете о сибирской деревне, отношениях власти и людей. Что сейчас по вашему мнению является индикатором таких отношений? Как нынешний россиянин воспринимает власть — как нечто свое и близкое или же как некую безличную машину?
— Про особенности рассуждать не могу — как сказал выше, другие страны практически не знаю… Государство в России с давних пор, со времен Древней Руси стремилось подчинить себе каждого человека, живущего в его — государства — границах. Поэтому так много в России всегда было тех, кто стремился уйти подальше от столицы, жить укромно, самому для себя. К этому добавлялись религиозные аспекты. Вспомним староверов, духоборов, которые выезжали из России многими тысячами… Но в годы советской власти границы закрылись, практически все были учтены, все приставлены к делу, полезному для государства. А в 1992 году россиянам объявили — вы свободны, делайте, что хотите. Это стало трагедией для народа. Русские, по крайней мере, да и многие другие народы разучились быть без опеки государства, без его кнута и пряника. Поэтому не получились у нас ни кооперативное движение, ни фермерство, ни малый бизнес…
Укрепление «новой» России как государства началось еще при Ельцине — он понял, что Россия может развалиться точно так же, как развалился Советский Союз. Укрепление включало в себя в том числе и социальные гарантии для людей. Путин эту политику развивает, чем и объясняется его большая популярность. Хотя мы живем еще при той стадии капитализма, когда государство не может быть крепким. Должно пройти или еще лет сто, или нужно взять многое из социалистической системы, что, в общем-то, сделали многие страны Европы.
— Вас связывают с «новым реализмом». Есть еще «метафизический реализм» Юрия Мамлеева. Эти два реализма может быть пересекаются?
— Любое направление, литературное, художественное, даже философское — во многом условность. Новый реализм пришел как сила, стремящаяся потеснить с литературного поля постмодернизм, концептуализм и прочие другие течения, являвшиеся главенствующими в 90-е годы… Появилось поколение молодых людей, которые хотели в достоверной форме — в форме реализма — рассказать о своей жизни, о жизни близких людей, о событиях, свидетелями или участниками которых они стали. Причем с большей, чем у традиционного реализма, а тем более соцреализма свободой. Это поколение и провозгласило новый реализм… Что такое метафизический реализм, мне объяснить сложно. Но пересечения есть. Они есть повсюду, во всех течениях. А какие именно — пусть разбираются литературоведы, филологи.
— Можно ли сказать, что произведения, затрагивающие актуальные проблемы повседневной, обыденной жизни современной России находят широкий отклик у читателя?
— Широкого отклика я не вижу, не слышу. Все равно куда больший читательский интерес вызывают книги фэнтези, любовные романы, детективы, боевики… Но есть те, кто читает и о современной жизни. Их постепенно становится больше. Это радует.
— Сибирь близкий вам мир. Чем Сибирь отлична от остальной России? Чем вообще живет российская периферия, как называют все, находящееся вне пределов Москвы? И почему, по вашему мнению, в шутку или на полном серьезе в публичном пространстве звучит мысль о переносе столицы России в Сибирь?
— Я не могу перечислять отличия сибиряков от остальных россиян. Да и дело здесь, скорее, не в людях, а в земле. В географии. Каждый район России оказывает влияние на тех, кто там живет, кто туда приезжает на продолжительное время. Сибиряк, или уралец, или северянин, переехавшие на жительство в Москву, рано или поздно становятся москвичами — Москва подчиняет их себе… Вообще мегаполисы — это ненормальное явление в человеческой цивилизации. Город в русской литературе почти всегда является врагом человека, жизни, нравственности… Я тоже сторонник того, чтобы столицу — административную столицу — переносить с места на место. Десять лет, например, в Томске, десять лет — в Хабаровске, потом в Брянске или Курске… Москва пусть будет духовной столицей, а правительство, парламент пусть перемещаются. Может быть, и жить будут аскетичней, чем нынче.
«И мы послушно оглядываемся»
— Недавно исследование Комитета гражданских инициатив Алексея Кудрина выявило, что россияне воспринимают прошлое как две параллельных истории. Одна история — консервативный миф, навязываемый государством, что не может помешать формированию альтернативной памяти основанной на изучении реальной истории своих семей и малых родин. Что в плане отношения к прошлому вы могли бы выделить для себя важным?
— Случилось ли в России осознание собственной советской, недавней и происходящей сейчас истории?
— Как я замечаю, все-таки еще большая часть россиян воспринимают Октябрьскую революцию как великое событие. Но вот каким образом строился социализм, тут много разных точек зрения, непримиримых позиций. Большинство, и я в том числе, до сих пор с ужасом вспоминают 90-е годы — страшное, гибельное для России время. Отсюда и ностальгия по брежневской эпохе, терпимость к тому, что происходило в 00-е и происходит сейчас… Про осознание сказать сложно. Все-таки многие живут сегодняшним днем. Борются за существование. Сейчас для значительной части людей существование относительно благополучное, хотя даже крупные бизнесмены в частных разговорах соглашаются, что капитализм, это не лучшая форма общественного устройства. Есть и те, кто поддерживает социалистические, а то и левацкие течения.
— Каждая страна имеет свои мифы. Удается ли российскому руководству выстраивать ориентиры для своих граждан? И если да, то как вы их оцениваете?
— Что-то выстраивается, но как-то странно и хаотично. Я не могу ответить на этот вопрос. Сейчас все больше внимания обращается на православие, создается миф, что именно православие стало основой создания России. Не знаю. Любой серьезный историк может противопоставить этому множество фактов. Да и вообще христианство и государство, это взаимоисключающие формы. Но государство еще со времен Римской империи и Византии подстроило под себя христианство и подстроилось само, и для большинства верующих это стало данностью… Ориентиры выстраиваются, но я пока не могу их объяснить и оценить. Это тема для целого романа, а не для интервью.
— Международные неправительственные организации, отдельные политики и общественные деятельности упрекают Россию в нарушениях свободы слова. Хочется спросить вас как писателя — есть ли в России свобода слова?
— В художественной литературе — абсолютная. Если и были кое-какие попытки осудить писателя за его книгу (в основном, порнография, наркотики), то это заканчивалось по большей части ничем. Но в сложном положении издатели. Хотя смелых книг выходит немало… О СМИ достоверно не могу сказать — лично мои статьи, даже очень острые, печатались и печатаются. Никаких преследований я не ощущал. С телевизионной кухней я почти не знаком… Огромному числу россиян доступен интернет, и там можно узнать все, что угодно и написать тоже все, что хочешь. Бывают скандалы и даже суды, но это касается совсем уж действительно экстремистских текстов. И в Европе такое тоже случается. Впрочем, список экстремисткой литературы у нас все длиннее, и это тревожит… Но, понимаете, я все-таки человек, который пишет прозу — рассказы, повести, романы, — и для меня, честно говоря, все хорошо: и свобода, и ущемление, и даже запреты. Потому что все может стать материалом для книги. В абсолютной свободе любое искусство хиреет. К тому же, я считаю, что книга прозы, это потенциально очень сильное орудие. Если бы не считал, стал бы политиком или журналистом, правозащитником…
— События на Украине во многом провели своеобразный водораздел между всеми слоями общества. Как это сказалось на писательской среде и в общем на атмосфере в сфере культуры? Из-за несогласия с политикой власти страну покидают в том числе и известные писатели, режиссеры, актеры. Что вы думаете по этому поводу?
— Да, события на Украине если и не раскололи, то серьезно растрескали общество. Я тоже высказывался по этому вопросу посредством публицистики, но тогда, когда, по моему мнению, еще что-то можно было исправить — в конце 2013 — первой половине 2014-го. Потом написал, как мне казалось, тенденциозную повесть под названием «Помощь» (журнал «Знамя», 2015, №5 и книга «Напрямик»), о которой меня потом часто спрашивали: «Это памфлет или панегирик?» Проза всегда глубже публицистики — в ней даже помимо авторской воли взгляд шире… Меня в событиях на Украине и с Украиной волнует сильнее всего будущее России. Понятно, что так называемое мировое сообщество Крым России не забудет и не простит, конфликт в Донбассе — на десятилетия. В России сейчас авторитаризм, но Путин не вечен, и что там будет после него — очень туманно. Это холодный, тревожный туман…
Насчет писателей… Покидать страну из-за несогласия с политикой власти, это некое лукавство. Эти писатели не уезжают так, как уезжали, скажем, Аксенов, Войнович, Виктор Некрасов, их не высылают, как Александра Солженицына… Акунин, Улицкая часто бывают в России, книги их издаются. Но они позиционируют себя некими политическими эмигрантами. Это, конечно, не так. Может, это некоторое оправдание того, что они выбрали для жительства Европу. Как пел Высоцкий: «Там у них пока что лучше бытово». Политика власти тут ни при чем. Вернее, она — повод жить не здесь.
Хотя многие политики, экономисты, журналисты, общественные активисты уезжают действительно из-за риска оказаться в заключении. Таких людей немало и в других странах. Любое, даже самое либеральное государство, борется с инакомыслящими. Это напрасная борьба — инакомыслящие в любом случае оказываются победителями, а суды, даже срока заключения идут им в плюс.
Непредсказуемая Россия
— Какие тенденции в общественном сознании россиян вы могли бы отметить? В какую сторону движется современное российское общество? Что определяет его движение?
— Чем интересна Россия — тем, что она непредсказуема, что ее не измерить общим аршином, как заметил некогда Тютчев. Тенденции вроде бы просматриваются, но они в любой момент могут рассыпаться в прах. Народ может развернуться в иную сторону. Посмотрим на Россию 2011 года, когда огромное число людей было против Путина и его окружения, а уже в 2014-м чуть ли не все за Путина и то же (в основном) окружение. Через два-три года вполне может произойти новый разворот на 180 градусов… Русский народ, да и многие другие народы России любят на что-либо надеяться, во что-либо верить. Надеяться и верить могут довольно долго, а потом — взорваться знаменитым русским бунтом…
— В чем главная, по-вашему, как писателя, мнению, проблема современной России?
— Главную проблему современной России определить не решаюсь. Тем более что это проблема не современной России, а какая-то давняя, может, и вечная. Над поиском ее бились великие философы, писатели, политические деятели… Но со своей проблемой или массой проблем Россия существует как государство уже довольно долго в масштабах всемирной истории…
— Сибирь дала России мощнейший пласт в плане музыки, панк-рока. Вы тоже не чужды музыки и занимались ею. Есть ли сейчас нечто похожее на то движение, что мы наблюдали на закате СССР и в начальные годы уже новой России?
— Насчет рок-музыки. Я до сих слушаю те группы, на которых вырос, — «Аквариум», «Зоопарк», «Кино», «Алиса», «Гражданская Оборона», «Инструкция по выживанию»… Сам участвовал в рок-группах… Но это течение временно или насовсем уходит в историю. Сейчас на месте рока, по крайней мере, в социальном, экзистенциальном плане — рэп. Но как музыка рэп мне неинтересен… Музыка необходима обществу. Сейчас, после недавних в историческом масштабе сломов и потрясений 90-х годов людям хочется покоя, упрощения, поэтому так популярна попса.
— После прочтения ваших книг остается ощущение трудного существования, где ничего от человека в России не зависит. Вы так полагаете?
— А где зависит? По-моему, повсюду человек — песчинка, которую гоняют ветры обстоятельств, забивают в какую-нибудь щель, которую принято называть социальной нишей. Существование у моих героев непростое, но о простом и писать не стоит… Судя по современной (не буду уходить в толщу времени) литературе, кинематографу многих других стран, везде людям не очень-то хорошо и уютно.
— Не поступало ли вам предложений о переводе книг на литовский язык? И каковы ваши планы сейчас, над чем вы работаете?
— В Литве я побывал в прошлом году, привез с собой несколько книг, которые очень быстро разобрали пришедшие на встречу. Судя по вопросам, интерес в современной русской и лично моей прозе большой. Предложений о переводе не было… Пишу рассказы и небольшие повести, потихоньку движется крупная вещь о — грубо говоря — проблеме сужения русского мира внутри России. Но подробно рассказывать заранее не буду. Все может получиться не так, как задумывалось изначально.
