Мы никогда не думали, что наша поездка в Россию приобретет политический характер, и это стало нашей главной ошибкой с самого начала. Но когда в марте 2016 года мы с моим парнем Форрестом бронировали билеты в Санкт-Петербург и Москву, мы поддались ощущению, что мы живем в не слишком трудные времена, когда такие решения, как 10-дневный отпуск на территории бывшего Советского Союза можно объяснить литературным или интеллектуальным любопытством, а вовсе не политическими мотивами.
Как же мы ошибались. За те восемь месяцев, которые прошли с момента бронирования билетов и до момента, когда мы поднялись на борт самолета компании «Аэрофлот», мир безвозвратно изменился, и мы до сих пор не можем разобраться в том, каким именно он стал.
За 32 дня до голосования и за 48 дней до нашего отъезда в Санкт-Петербург Министерство внутренней безопасности и аппарат директора Национальной разведки выступили с совместным заявлением, в котором они выразили уверенность в том, что Россия предприняла попытки повлиять на ход выборов в США, склонив чашу весов в пользу Дональда Трампа. Сегодня масштабы российского вмешательства по-прежнему остаются под вопросом, а генеральный прокурор Джефф Сешнс (Jeff Sessions) стал очередным членом команды Трампа, солгавшим о своих контактах с российским послом Сергеем Кисляком, состоявшихся до инаугурации президента. Ранее советник президента по вопросам национальной безопасности Майкл Флинн (Michael Flynn) был вынужден уйти в отставку в связи с тем, что он тоже солгал о своих контактах с россиянами, сделав себя уязвимым перед возможными попытками шантажа со стороны Москвы.
В досье, содержащем непроверенные материалы, собранные заслуживающим доверия шпионом британской разведки, есть данные о том, что у Кремля, вероятно, гораздо больше марионеток, чем мы думаем: возможно, даже сам президент США питает страх перед российским разведывательным сообществом и его лидером, президентом Владимиром Путиным.
Однако в конце ноября американской общественности еще только предстояло узнать все подробности этого скандала. Большинство американцев все еще пытались привыкнуть к фразе «избранный президент Дональд Трамп» в тот самый день, когда мы с Форрестом проходили таможенный контроль в Москве и поднимались на борт старого дребезжащего самолета, направлявшегося в Санкт-Петербург. Только когда мы начали обменивать американские доллары на разноцветные российские рубли в аэропорту, я испытала первый укол чуждой американцам вины, что напомнило мне об одной истории, рассказанной моим отцом: в 1973 году, когда он ездил в Восточную Германию, на контрольно-пропускном пункте «Чарли» его заставили положить все марки Восточной Германии в коробку с надписью: «Вьетнам».
Но все мои сомнения рассеялись, когда ранним утром мы въехали в город, окутанный туманом. Санкт-Петербург! Это совершенно удивительный город, сохранивший царское великолепие и дух, которого нет ни в одной европейской стране. Это уникальный, самобытный город. Легкий пушистый снег кружился над его извилистыми каналами, неизменно сопровождая нас на протяжении всего нашего пребывания там. Я чувствовала себя так, будто нахожусь внутри снежного шара — или в сказке. Даже заброшенные здания и обветшалые дома XIX века излучали очарование волшебства — и легко можно было поверить в то, что в них живут лягушки, ожидающие своего превращения в принцев, и гадкие утята, готовые стать лебедями.
Наш американский акцент и совершенно непонятный русский тоже быстро обрели черты преобразующей магии. Каждое «спасибо» и «привет», которое мы произносили, указывали не только на то, что мы туристы, но и на то, что мы американцы. За все время мы не встретили ни одного американского туриста, хотя, когда мы попадали в музей или церковь, я внимательно прислушивалась к голосам вокруг.
Возможно, именно из-за этого я ощущала себя представительницей всей американской нации. Это приводило к одностороннему смущению каждый раз, когда мы вступали во взаимодействие в окружавшими нас людьми — от заказа кофе (по-советски сладкого с жирным сгущенным молоком) до приветствия швейцара в нашем отеле. Любой зрительный контакт снова и снова поднимал в моем сознании вопрос, который я не хотела задавать и не хотела, чтобы задавали они.
Вы пытались нам навредить? Мы пытались навредить вам?
***
В наш первый день пребывания в России умер Фидель Кастро. Мы воспользовались этим предлогом, чтобы отправиться в бар в коммунистическом стиле, посвященный Фиделю, который был расположен недалеко от бара «СССР».
Бармен в баре Фиделя не говорил по-английски, но он понял, что мы хотели взять коктейль «Куба Либре», оказавшийся очень сладким. Мы сели за столик рядом с группой молодых людей примерно нашего возраста, которые весело поднимали тосты за Кубу. Как и большинство посетителей этого бара, мы с Форрестом родились почти сразу после распада Советского Союза. Поднимая тосты за коммунистического диктатора вместе с россиянами, которым было слегка за 20, мы не ощущали бремени довольно жуткого опыта холодной войны и могли свободно предаваться ностальгии по советским временам, не понимая тех трудностей, которые сопровождали ту эпоху.
Спустя несколько дней, сидя в ресторане за хачапури и бокалом грузинского вина, наша русская знакомая Катерина сказала, что, когда она услышала о победе Дональда Трампа, она расплакалась. Катерина и ее друзья очень хотели навсегда переехать в Америку при помощи программы гринкарт, в соответствии с которой ежегодно США принимали около 2 тысяч россиян — весьма привлекательная перспектива для молодых, образованных и общительных людей из Санкт-Петербурга, которая может оказаться под угрозой из-за политики Трампа.
Но даже Катерина и ее друзья признали, что им было очень интересно следить за выборами в США издалека. Для них эти выборы стали первыми выборами, на которых царило такое напряжение и дух конкуренции. Когда Форрест спросил, когда в России пройдут следующие выборы, повисла неловкая пауза. Выяснилось, что, когда ваш голос не имеет никакого значения, нет смысла запоминать такие подробности, как дата следующих выборов. Путин — это просто данность, с которой нужно смириться, своеобразный российский эквивалент смерти или налогов.
Путин в России — везде и нигде. Когда позже мы с Форрестом сели на ночной поезд до Москвы, мы в конечном итоге оказались в отеле, в котором, как выяснилось, часто останавливались дети Трампа, занимавшиеся бизнесом в столице (мы воспользовались сезонными скидками на проживание). Роскошная гостиница «Националь» расположена прямо напротив Кремля, и, кутаясь в шарфы на бодрящем ветру, мы ходили на Красную площадь, а потом наблюдали за восходом солнца, розовые лучи которого освещали замерзшие стены бывшей крепости. В какой-то момент, проходя мимо Кремлевского дворца я задумалась над тем, насколько близко я в этот момент находилась от Путина. Но, если честно, разве есть в России такое место, над которым не нависает незримое присутствие вездесущего Путина?
В наш последний день в России Катерина показала нам лофт, где мы посмотрели «Доктора Стрейнджлава» на стене кофейни. Потягивая латте и вслушиваясь в диалоги на английском, теряющиеся в потоке русской озвучки, я ощутила иронию того, что я смотрю фильм о свихнувшемся американском генерале Джеке Риппере, приказавшем нанести превентивный ядерный удар по Советскому Союзу.
Только в аэропорту Санкт-Петербурга, готовясь к вылету обратно в Нью-Йорк, мы наконец встретили первого нашего соотечественника, учителя китайского языка из Массачусетса, которому удалось купить совершенно фантастический аккордеон в антикварном магазине. «Вы разговаривали с кем-нибудь о Дональде Трампе?» — сразу же просил он нас.
Он объяснил, что таксист, который вез его в аэропорт, очень хотел поговорить о Трампе и о выборах. «Я счастлив, — сказал таксист. — Может, теперь мы наконец сможем подружиться».
***
После возвращения в Нью-Йорк я постоянно думаю о России. Когда кто-нибудь придерживает для меня дверь, мне так и хочется сказать «спасибо». Меня раздражают нью-йоркские поезда метро, которые по сравнению с их московскими эквивалентами кажутся очень грязными. Я очень скучаю по интеллектуальным беседам с петербуржцами, для которых характерен черный юмор и невероятная находчивость. И когда меня спрашивают о моей поездке, я чувствую, что не могу передать свои впечатления словами.
«Россия, — подсказывают мне мои собеседники. — Теперь это довольно интересный выбор».
Обычно я говорю, что я хочу снова туда поехать, что вызывает у моих собеседников еще больше удивления. Потому что — хотя лично я этого не почувствовала — такова странная реальность путешествий: как можем мы осуждать «русских» за вмешательство в наши выборы и при этом, встречаясь глазами с официантом, подающим нам кофе с жирным молоком, осознавать, что вопрос об их злонамеренности кажется таким же диким, как генерал Джек Риппер?
В этот момент есть только один вопрос, и неважно, озвучивается он или нет, передается ли он посредством универсального языка улыбок и любопытных взглядов или нет: может быть, мы все же станем друзьями?
