Когда приезжаешь в столицу Грузии Тбилиси, создается впечатление, будто совершил путешествие во времени. Это удивительный город, с петляющими улочками и окружающими его горами. Но едва солнце садится, в глаза сразу бросается общий упадок. За последнюю четверть века Тбилиси перенес развал Советского Союза, гражданскую войну и революцию. Все это оставило после себя лабиринты потрескавшихся тротуаров, стихийных жилых сооружений, которые наверняка задумывались как временные, и протянутых между ними веревок для сушки белья: детская одежда, мужские штаны, огромные стеганые одеяла — все донельзя застиранное.
В сердце города расположен концертный зал Тбилиси, округлое здание на 2200 мест, отдающее угасшим модернистским духом. За кулисами — огромный коллаж из черно-белых фотографий с первого рок-фестиваля в СССР, как гласит надпись, сделанная из вырезанных от руки букв. На первом этаже находится закусочная в американском стиле под названием «Элвис», она закрыта, быть может, из-за мероприятия, которое пройдет в концертном зале — десятого Всемирного конгресса семей. На конференции из более чем 50 стран соберутся вместе делегаты, каждый из которых отстаивает принципы «защиты семьи, веры и свободы».
Их основная риторика состоит в том, что семье — «естественной семье», то есть таковой, которая состоит из мужчины и женщины и их биологических детей, основе человеческой цивилизации — угрожает триада опасностей: однополые браки, «гендерная идеология», (подразумевается, что сама идея гендера является общественным конструктом), контрацепция и аборт. Все три элемента являются частью «культуры смерти». В то время как Всемирный конгресс семей является воплощением «культуры жизни».
За несколько минут до запланированного начала конгресса его знаменитые участники с красными ламинированными бейджами расхаживают за кулисами. Православный священник невероятно высокого роста выступает перед аудиторией, говоря на американском английском. Это отец Джозиа Тренхэм (Josiah Trenham) из Риверсайда, Калифорния, основатель и директор организации Patristic Nectar Publications и неустанный активист и борец против того, что он называет «идеологией ЛГБТ», что подразумевает принятие однополых браков. Он болтает с дородным блондином из Вашингтона. Это Брайан Браун (Brian Brown), глава Национальной организации брака, отец восьмерых детей, вскоре ожидающий пополнения семьи. Его организация ведет борьбу против законодательства в сфере гражданского брака на Бермудах.
Это уже путешествие во времени другого рода, но на тот момент я еще этого не осознала. Я здесь нахожусь на условиях проведения договорного эксперимента по оценке широты взглядов. Я представитель нетрадиционной сексуальной ориентации, еврейка, придерживающаяся антипутинских взглядов, а также противник института брака. Я эмигрировала из России в США дважды, вначале, чтобы избежать советского антисемитизма, а потом — чтобы сбежать от кремлевской политики, направленной против геев. Придерживающиеся правых взглядов защитники семейных ценностей приводили мое имя в качестве примера врага, причем такого, который лично нацелен разрушить естественную семью.
Май 2016 года. Практически никто еще не слышал выражения «правая альтернатива», и мало кто верит, что Дональд Трамп может стать кандидатом в президенты от республиканской партии, одержать победу на выборах, назначить гомофобов, расистов, антиправительственных активистов на посты в кабинет министров. На этой встрече с Запада приходят плохие новости: рядом со мной сидит Аллан Карлсон (Allan Carlson), основатель Всемирного конгресса семей, он сочувствует британскому ультраконсерватору Полу Даймонду (Paul Diamond) в его оценке продвижения прав трансгендеров в Америке и Великобритании. Приглашенные американцы, британцы, европейцы — это люди, живущие в осаде. Они приехали в Грузию, чтобы отвести душу.
Зато русские, грузины, поляки излучают уверенность. Польша успешно провела закон об ограничении абортов и запретила слово «гендер» в школах, а Россия и Грузия побеждают в своей борьбе против представителей гомосексуальных меньшинств. Леван Васадзе, богатый грузинский бизнесмен, который привез в этом году Конгресс в Тбилиси, раньше был игроком в регби. Алексей Комов, россиянин, представляющий Всемирный конгресс в ООН, выглядит столь лощено, как может выглядеть лишь человек при деньгах.
Комов — первый, кто меня узнал. «Ну, здравствуйте», — приветствует он меня по-русски, его голос звучит полунасмешливо-полураздраженно. Он не рад меня видеть.
Несколько минут спустя прибывает Святейший и Блаженнейший католикос-патриарх всея Грузии архиепископ Мцхетский и Тбилисский, митрополит Пицунды и Цхум-Абхазети Илия II, одним словом глава грузинской православной церкви, имеющей паству в 3 миллиона человек. Концертный зал, забитый до отказа участниками Конгресса, который посетило, в том числе, более тысячи жителей Грузии, умолкает, когда патриарх произносит свою приветственную речь. «Семья — это краеугольный камень процветания государства, его силы», — говорит он, опираясь своим субтильным телом на толстый посох с золотым набалдашником. Через пять минут он заканчивает свою речь и покидает концертный зал, как и большинство местных жителей.
Ларри Джейкобс (Larry Jacobs), управляющий Всемирного конгресса семей, произносит свою речь после Илии. Он два часа носился туда-сюда за кулисами, и это бросается в глаза. Его мешковатый двубортный пиджак расстегнут, красная рубашка свободного кроя плохо заправлена, а галстук несколько более темного оттенка красного, свисает ниже, чем должен. Он вспоминает слова Г.К. Честертона о семье: «Единственное место, где хороший человек может перенести плохое правительство». Именно Джейкобс принял противоречивое решение пустить меня на Конгресс и даже удостоить меня бейджем «VIP». Здесь присутствуют корреспонденты с российского телевидения, местные грузинские репортеры, американские блоггеры от правой альтернативы, но я являюсь представителем правящего западного либерального истеблишмента, и я могу сказать, что Джейкобсу льстит мой интерес. Есть нечто безусловно приятное в учтивости, с которой он открывает передо мной это собрание. Как будто война окончена, и мы учимся жить бок о бок друг с другом.
Несколько часов спустя я иду на пышный обед, устроенный для около сотни VIP-гостей в расположенном на вершине горы ресторане, где когда-то ела советская номенклатура. Напитки подают на бесконечной террасе с панорамой на город и горы, ужин — традиционная грузинская трапеза из семи блюд. Джейкобс умолял русских гостей поговорить со мной, но они игнорируют его. Алан Карлсон (Alan Carlson) со своей стороны приглашает меня присоединиться к нему и его жене за их столиком.
Карлсону 67 лет, это изящный усатый мужчина с коротко постриженными седыми волосами. Он носит твидовые пиджаки и брюки свободного кроя, и весь его облик представляет собой нечто среднее между двумя ипостасями его жизни — преподавателя и фермера со Среднего Запада. Карлсон провел большую часть своей профессиональной жизни в сфере образования в высшем учебном заведении правого толка, работая в мозговых центрах и преподавая в весьма консервативном Хилсдейл-колледже в Мичигане.
В начале 1990-х годов два социолога из Московского Государственного университета связались с Карлсоном и пригласили его прочитать лекцию. В то время российские ученые стремились воскресить социальные науки, область, уничтоженную за 70 лет цензуры, чисток и ссылок. Многие ориентировались на западных академиков, которые обращались к трудам изгнанных российских интеллектуалов. Исследования Карлсона отчасти основывались на трудах Питирима Сорокина, изгнанного из России по личному распоряжению Ленина и основавшего социологический факультет в Гарварде. Его многочисленные труды включали в себя предупреждения о движении западной цивилизации к распаду, и Карлсону были созвучны эти мрачные предсказания.
В 1995 году Карлсон принял предложение социологов и отправился в Москву. В то время Восточная Европа была охвачена демографической паникой. После распада Советского Союза некоторые национальные государства то ли возникали, то ли возникали заново и понимали, насколько они малы. Вдобавок многие, включая и саму Россию, наблюдали снижение количества их населения; Карлсон и пригласившие его российские ученые были убеждены, что корень проблемы кроется в распаде естественной семьи. Всемирный конгресс семей был учрежден для спасения этого института. Карлсон сам не ожидал такого успеха нового предприятия: первый Конгресс, состоявшийся в Праге в 1997 году, посетили 700 человек.
В течение следующих 15 лет Всемирный конгресс семей существовал ради того, чтобы каждые несколько лет собирать конференцию. Небольшой штат, базирующийся в Иллинойсе, организовывал собрания в Женеве, Мадриде и Варшаве. Однако, несмотря на то, что каждое собрание посещало все больше активистов-ультраконсерваторов, худшие опасения Карлсона оправдывались: большинство западноевропейских стран признали однополые браки. В Восточной Европе дела тоже обстояли не самым радужным образом. Даже консервативная Польша, страна с подавляющим количеством католиков, будучи членом ЕС, принимала законы против дискриминации членов ЛГБТ-сообщества и давала разрешение на ежегодное проведение гей-парада в Варшаве.
Всемирный конгресс семей получил широкую известность в Америке благодаря России. В 2012 году Владимир Путин, которого до того времени, казалось, не слишком беспокоил вопрос личной жизни в российских субъектах, заговорил о «традиционных ценностях». В 2013 году Россия приняла запрет на «пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений», а на следующий год — об усыновлении детей однополыми парами. Одна за другой стали появляться организации, занимающиеся защитой традиционных ценностей с такими названиями как «Святость материнства», «Семейная политика» и т. п. Постоянные участники Всемирного конгресса семей приглашались для выступлений в российском парламенте.
Когда российские организации как попугаи стали повторять риторику Конгресса, создалось впечатление, будто американские ультраконсерваторы, проигрывавшие сражение у себя в стране, успешно провели свои беседы в России. Вскоре после этого правозащитная организация Southern Poverty Law Center определила Всемирный конгресс семей как ксенофобскую организацию.
В реальности, Всемирный конгресс семей и его российских партнеров связывали не наставнические, а взаимовыгодные отношения. Смутное представление Кремля о «традиционных ценностях» составляло единое целое с американским; российская кампания против геев придала вес организации в глазах всего мира. Однако дела в альянсе пошли не так гладко. В 2014 году съезд Конгресса должен был состояться в Москве, в Кремлевском дворце съездов. В это время Россия вторглась на территорию Украины, а США и ЕС отреагировали, наложив на нее санкции. Всемирный конгресс семей отменил конференцию, по-видимому, не желая, чтобы его ассоциировали с этим конфликтом. Вместо запланированного был быстро организован другой съезд. Он прошел под видом местной российской инициативы как Международный форум «Многодетная семья и будущее человечества». К нему были привлечены все те же участники Всемирного конгресса семей, которые произносили свои все те же речи.
Я представляла конгресс как зеркальное отражение конференции ЛГБТ-сообщества, куда съезжаются сотни активистов со всего мира, проводятся панельные обсуждения, которые бесконечно тянутся, пока каждый человек повествует о своем опыте борьбы, напрасно кажущемся всем уникальным. Съезд Всемирного конгресса семей был устроен иначе. Во-первых, это было мероприятие гораздо меньшего масштаба. Создалось впечатление, что многими местными его посетителями были сотрудники Васадзе, то есть учителя и психологи, работающие в его христианской воскресной школе. Остальными посетителями были иностранцы, которые из года в год ездят на съезды конгресса. Их выступления, в целом, не являются докладами о проведенной ими работе. Вместо этого они произносят идеи и лозунги, в которых излагается суть вопроса и звучат призывы к борьбе. Целый ряд выступающих предупреждают о грозящей «демографической зиме». «Если дела будут и дальше люди перестанут существовать», — заявляет Дон Федер (Don Feder), бывший бостонский журналист, теперь работающий на Конгресс. «Рождаемость во всем мире упала более чем на 50% меньше чем за 50 лет», — говорит он. «Рождаемость будет падать с каждым поколением, безвозвратно усугубляя демографическую ситуацию».
Мне кажется, что это звучит нелепо, потому что человечество далеко от своей гибели; другой выступающий демонстрирует слайды, отражающие прирост населения, несмотря на то, что в развитых странах уровень рождаемости ниже уровня воспроизводства населения. Я понимаю, что для присутствующих на конференции мои слова прозвучат так же, как идеи противников климатических изменений — для меня; я заявляю: представляется «очевидным», что научные данные искажаются. Но мне очевидно и кое-что еще: идея о том, что человечество ожидает гибель, подпитывается паническими расистскими страхами.
Различия очевидны даже в языке, который используют жители Запада и Востока Европы: последние говорят о расе открыто и применяют такие эпитеты как «извращенцы», в то время как первые используют слово «ЛГБТ». Один делегат даже извинился передо мной за произнесенное на сцене слово «извращенцы». Когда участники из западных стран хотят сказать «белые люди», они говорят просто «люди».
Лучшую речь на конференции произнес житель Восточной Европы: Васадзе. Он рассказал историю подростка, который связывал большие надежды с будущим и был влюблен в Запад, когда одно, казалось, неразрывно связано с другим. Советская империя рушилась, он сделал вывод, что за этим последуют слава, счастье и справедливость. Он приехал в США на программу MBA в университете Эмори. Но со временем его мечта о славном будущем по западному образцу развеялась.
«Наша древняя страна, — говорит он, — снова разрывается в битве сверхдержав». Он подробно перечислил, что произошло с Грузией со времени распада Советского Союза: гражданская война, революция, вторжение России, экономически либертарное правительство, которое развязало руки полицейскому беспределу. «Вы хотите, чтобы я рассказал о положении семьи в Грузии?» — спрашивает он. «Я только что это сделал! Это не миновало ни одной семьи».
Теперь в Грузии новое правительство, но и оно оказалось в заложниках у Запада, который пытается распространять свои губительные ценности, рассказывает Васадзе. Грузию, говорит он, вынудили одобрить антидискриминационное законодательство и введение в школах «программы сексуального образования, основанной на гендерной теории». Здесь также реформируется система ювенальной юстиции, чтобы дать государству право забирать детей из их семей. Государство оплачивает кесарево сечение, вынуждая больницы проводить слишком много этих операций. Васадзе утверждает (и это неправда), что эти операции пагубно влияют на будущую фертильность женщины.
«Вместо свободы, которую мы ожидали от Запада, мы получили тюрьму, беспредел, извращение и несправедливость», — говорит он. В заключение он обратился напрямую к западным либералам: «Мы восхищаемся вашим недолговечным 200-летним успехом, — говорит он. — Поверьте, вы неубедительны, когда думаете, что можете научить нас нравственности».
Речь Васадзе выходит за пределы широко принятой риторики, связывающей постсоветскую неустроенность с бедностью, социальной и экономической нестабильностью и общим ощущением утраты ориентиров. Васадзе никогда не был ни беден, не страдал ни от нестабильности, ни от утраты ориентиров. Его история — это другой крик души: он связан с тем, что мы называем свободой, и с тем, без чего ее появление невозможно — с достоинством. Ханна Арендт описывала жизнь при тоталитаризме как существование, в котором пространство между людьми исчезает, а общество превращается в нечто невразумительное. Люди в Советском Союзе отвоевывали свое пространство для того, чтобы дышать, говорить, читать, заниматься сексом, но это пространство всегда было взятым взаймы и постоянно сужалось.
Население получало правила существования от государства, которое, в свою очередь получало указания от Москвы. Теперь, говорит Васадзе, правила диктует государство, получающее предписания с Запада. Советский опыт приучил людей к недоверию, прежде всего, в отношении государства, и особенно, когда оно вмешивается в их крошечное, отвоеванное тяжелой кровью пространство. Васадзе, как и другие выступающие из этого региона мира, не забывает о службах защиты детей, столь же страшной угрозе, как и «гомосексуальное лобби», потому что они забирают детей из семей без каких бы то ни было на то причин. По западным стандартам, здесь службы защиты детей слишком часто оказываются пассивны и безучастны, но при этом совершенно очевидно опасение людей, что какой-то чиновник может взять и зайти к тебе в дом. Я это знаю не понаслышке: мы с семьей собрали свои вещи и уехали из России, как только государство намекнуло на то, что может забрать у меня детей из-за того, что я гомосексуальна.
Жалобы Васадзе о том, что Запад лишает грузин их свободы и достоинства, пара сотен присутствующих из западных стран в аудитории приветствует, аплодируя стоя. Это представители традиционных ценностей на Западе, они солидарны с принимающей их стороной в оппозиции к либеральному будущему. Им также кажется, будто политкорректность не дает им высказываться, что из-за нее они лишились своей национальной гордости. Они, как назвала этот феномен социолог Арли Хохшильд (Arlie Hochschild) «чужаки на своей собственной земле». В мае 2016 года они, в отличие от Васадзе, живут в странах, где их пристыдят за открытое выражение их скорби. Поэтому они скорбят вместе с Васадзе здесь, в Тбилиси.
Комов, невероятный россиянин, представляющий Конгресс в ООН, выступает с речью «Мировые элиты, неомарксизм и гендерная идеология», где он утверждает, что понятие прав ЛГБТ-сообщества является следствием большевистского заговора. В 1917 году, говорит он, революция в России изменила мировую историю, декриминализировав содомию и введя понятие свободной любви. Маркс выступал против семьи, и тогда большевики стали преследовать церковь. Россия пришла немного в себя, изгнала Льва Троцкого и других радикалов, основавших Франкфуртскую школу на Западе, объединив их безбожные представления с сексуальными понятиями Фрейда. Все вместе они решили завоевать мир, превратив элиты в «культурных марксистов», использующих Голливуд и телевидение для распространения своих идей.
Комов бегло говорит по-английски, потому что, будучи выпускником, прожил какое-то время в Нью-Йорке и получил MBA в британском заочном вузе Open University. Представляемая им историческая риторика являет собой смесь из дезинформации, выдумки и ревизионизма. Большевики, в действительности, очень быстро устали от свободной любви и никогда не узаконивали содомию. Они упразднили имперские законы лишь для того, чтобы вскоре их восстановить. Нет никаких доказательств, что участники Франкфуртской школы придавали большое значение трудам Троцкого. Однако Комов делится своим обобщающим вариантом истории с западной аудиторией.
«Надежда еще жива», — говорит он. «Идет волшебное возрождение». Он рассказывает, что в странах бывшего Советского Союза были открыты заново или отстроены 30 тысяч церквей. Теперь Запад находится под угрозой нового тоталитаризма, и страны восточного блока должны ответить услугой за услугу и помочь их освободить.
В мае 2016 года это произносимое всерьез описание коммунистическо-розово-еврейского заговора звучит как безопасное безумие. Я не могу себе представить, что теории заговора и сфальсифицированные новости вскоре будут доминировать в политических обсуждениях в Америке. Я не могу представить, что два кандидата в президенты вступят в телевизионную перепалку о том, кто же из них является кремлевской марионеткой.
Второй день конгресса выпадает на 17 мая, этот день его святейшество объявил Днем семейных уз и почитания родителей. У отеля, где в тот день проводились заседания, начинается демонстрация, которая проходит по улицам Тбилиси. Мы стоим некоторое время за вывеской Всемирного конгресса семей. День тусклый, утомительный, жаркий. Затем звучит сигнал, который я не заметила, и мы начинаем идти. И тут я начинаю понимать, как это происходит. Внезапно повсюду оказываются люди: передо мной подростки в тренировочных штанах, справа от меня — женщины в платках, слева — мужчины в деловых костюмах. Эта процессия — одновременно и марш, и гонка, толпа пахнет духами, потом и бедностью. Скандируются лозунги, есть цель, светит солнце. При желании я бы могла почувствовать себя заодно с этим маршем.
Васадзе возглавляет участников Конгресса, и по пути я спрашиваю его о термине, который уже много раз здесь фигурировал — о тоталитаризме. Один защитник семейных ценностей определил его как «полный отказ от религии и религиозного мышления». Другой выступавший процитировал определение тоталитарной идеологии Арендт, назвав его противоречащим логике, и заявил, что «ЕС повсюду навязывает идеологию ЛГБТ, которая включает в себя консьюмеризм и права геев». Неужели, спрашиваю я у Васадзе. Гомосексуальный тоталитаризм?
«Неужели так сложно представить себе, что люди с определенными идеями хотят добиться мирового господства?», — отвечает Васадзе. Нет, это легко можно себе представить, это происходит постоянно.
Васадзе — супергерой в сфере защиты семейных ценностей в Грузии. Он не только один из богатейших людей в стране, он финансирует также собственную школу и команду регби и, как кажется, почти всю организацию Конгресса. Большинство жителей Грузии, однако, до 17 мая 2013 года ничего о нем не знали.
17 мая — Международный день борьбы с гомофобией, учрежденный в память о том, как в 1990 году Всемирная организация здравоохранения вычеркнула гомосексуальность из списка заболеваний. В некоторых странах День борьбы с гомофобией — это более скромная разновидность акции Гей-прайд. В Грузии отнеслись к этому дню осторожно, в 2011 году собралось несколько людей, которые запустили по реке свечки. В 2012 году на мероприятие собралось уже большее количество активистов, которые подверглись нападкам. В 2013 году на них напала группировка, которая превосходила по силам полицию. В поисках укрытия одна из групп демонстрантов вбежала в полицейский автобус, полиция вывезла их за пределы города и привезла обратно по одному. Другая группа оказалась в ловушке в желтом микроавтобусе. Группировка их атаковала, раскачивая автобус, разбив в нем окна и поранив тех, кто в нем находился, до того, как в дело вмешалась полиция. «Это был самый большой шок в моей жизни», — вспоминает Магда Каландадзе, 30-летняя ЛГБТ-активистка. «Я увидела десять тысяч людей, которые хотели меня убить».
Когда погром наконец закончился, нападавшие устроили празднование в огромном соборе Святой троицы. Именно тогда Васадзе стал публичной фигурой, внезапно он оказался повсюду: рядом с патриархом и на телевидении, он объявлял о новых начинаниях, в том числе об учреждении Фонда демографического возрождения, цель которого — борьба с уменьшением населения страны. Для активистов ЛГБТ-сообщества он воплощает нападения 2013 года. Говоря о 17 мая, он описывает его как день, когда грузины схватились с агентами западной «тоталитарной диктатуры либерализма». Вспоминая этот день на сцене, он сказал: «К счастью, никто не был убит».
Всемирный конгресс семей заявляет о том, что не приемлет насилия, но риторика в Тбилиси предполагает некоторые расхождения по части убийств. Произнося свою речь, отец Джозиа цитирует священные тексты ислама: «Убей того, кто это делает и того, с кем он это делает». Это не совсем призыв к действию: он лишь делает (сомнительное) утверждение, что сакральные тексты всех аврамических религий и буддизма содержат запреты на гомосексуальность. Но люди аплодируют. Их немного, но судя по звуку, их больше 20 и меньше 100.
Игорь Белобородов, рыжебородый российский социолог, идет рядом с грузином, одетым в черный костюм. Я слышу их разговор не с самого начала, но вполне ясно, что они говорят о геях, празднующих во всех странах мира Международный день борьбы с гомофобией.
«Все это уже запрещено в России», — хвастается Белобородов.
«Их сразу оштрафуют? На 20 тысяч?»
«На 50».
«Так много с одного человека?»
«Да».
«А иностранца могут депортировать?»
«Не "могут", а депортируют. Если не обвинят еще в чем-нибудь. Иначе посадят».
На самом деле, самым ощутимым последствием российского запрета на «гей-пропаганду» стало не правопринуждение (хотя был наложен ряд штрафов, и, по меньшей мере, одна группа активистов действительно была арестована), а катастрофический рост насилия против геев. Грузин-собеседник Белобородова явно остался под впечатлением.
Мы идем под палящим солнцем сначала по одной улице, потом по другой, потом идем на крутой подъем вдоль Плачущей скалы, как ее называют грузины из-за того, что она постоянно сочится водой. «Она плачет из-за наших грехов», — говорит Васадзе. Пройдя три мили, участники марша достигают пика горы, и в поле зрения попадает огромный, великолепный, почти люминесцентный ярко-бирюзовый на черном фоне плакат, рекламирующий концерт британского поп-певца Робби Уильямса.
Мы заворачиваем за угол и проходим еще десять минут до Собора Святой Троицы, где проводит службу патриарх. К концу марша, как минимум, одному человеку, пожилой американке, стало плохо из-за теплового удара.
Я покидаю марш и иду на другой конец города в здание суда, перед которым должны предстать десять активистов. Их задержали в четыре часа утра за попытку нанести при помощи трафарета надписи ЛЮБОВЬ РАВНОЗНАЧНА и ДОЛОЙ ГОМОФОБИЮ И ТРАНСФОБИЮ в нескольких местах города, в том числе на заборе у патриархата. Таковы тактики ЛГБТ-сообщества в Грузии теперь, когда оно оказалось в подполье.
Активистов отпускают на свободу спустя несколько часов задержания, их слушания отложили, и они присоединяются к группе, ожидавшей их перед зданием суда. Разговаривая со мной, они все еще пытаются понять, что же с ними произошло: несколько лет назад они заявляли о себе в медленно начинавшем жить по западному образцу государстве, а теперь превратились в изгоев в своем родном городе. Они все уезжают, говорит Екатерина Агдгомелашвили, которая в свои 47 является главой местного движения. Молодые гомосексуалы, особенно, активисты эмигрируют. «Я это понимаю, — говорит она. — У них впереди целая жизнь».
Я тоже уехала, как и многие мои друзья. Это решение приветствует и Белобородов: «Очевидно, что гомосексуалам гораздо удобнее жить в Голландии и Германии», — говорил он в интервью одному российскому сайту в 2014 году. «Поэтому нам надо просто экспортировать их скопом туда».
Проблема с решением об эмиграции состоит в том, что оно касается реальных людей, проживающих свои реальные жизни: у них есть дом, друзья, родители, братья, сестры, карьеры, грузинские горы, или российские леса, или польские озера, от которых они могут не хотеть уезжать. «А как же мы?», — спрашивает Агдгомелашвили. «Мы не политическая сила. Мы просто камень, которым они друг в друга кидают». Пока не выбросят нас за забор.
В мае 2016 года ее самоощущение огорчает меня, потому что мы обсуждаем привязанность к дому, желание остаться в своем родном уголке мира, как бы враждебен он ни был. И лишь несколько месяцев спустя мне приходит в голову, что мы, возможно, говорили о том, что в мире нет ни одного места, где бы мы чувствовали себя в безопасности.
За кулисами концертного зала я беру интервью у Брайана Брауна, главы Национальной организации брака. Я задаю ему вопрос об упоминании отцом Джозией постулата из ислама, в котором предполагалось, что у людей может возникнуть желание меня убить. «Отец Джозиа не обидит и мухи!», — убеждает он меня. Браун, был воспитан в сообществе квакеров и перешел в католичество, учась в магистратуре в Оксфорде, потом он стал штатным активистом. Он терпеть не может, когда его ставят на одну полку с агрессивными молодчиками и недоброжелателями, поэтому он всеми силами старается выражать не только идейную составляющую, но и говорить о слабости.
«Мы плохо организованы, у нас мало сил», — говорит он. Любимый пример Брауна — это группа по защите прав ЛГБТ-сообщества Human Rights Campaign, штат которой состоит из 45 человек против четырех во Всемирном конгрессе семей. В 2013 году Human Rights Campaign заявили о выходе на международный уровень. Браун видит в этом знак деятельности могущественного гей-лобби. На данный момент эта международная работа состояла в многочисленных конференциях, отправке четырех людей на форум в Давос на участие в одной панельной дискуссии в 2014 году (я была одной из этих четырех) и публикации доклада под названием «Разоблачение: Всемирный конгресс семей, американская организация, экспортирующая ненависть». Я уже была готова сказать Брауну, что естественной семье на мировом уровне не стоит опасаться активистов Human Rights Campaign.
В тот момент я воспринимаю себя как журналиста, берущего интервью у маргинального политического активиста для популярного американского журнала. В тот момент я думаю, будто у меня есть власть. Но через несколько недель Браун станет президентом Всемирного конгресса семей, а в ноябре он будет радоваться победе Дональда Трампа и начнет преследовать его в Twitter, требуя, чтобы он выступил против однополых браков. В мае 2016 года Россия отвечает за международное обсуждение вопроса, Комов является представителем Всемирного конгресса семей в ООН. Вскоре мы увидим, как легко может измениться баланс власти. Одним из первых избранный президент назначит постоянного представителя США в ООН, им станет губернатор штата Южная Каролина Никки Хэйли (Nikki Haley), не имеющая никакого международного опыта, но участвовавшая в борьбе против защитников прав ЛГБТ-сообщества и репродуктивного права. Если она займет эту должность, годы тяжелой работы по защите прав ЛГБТ в ООН пойдут прахом, и России не надо будет предпринимать никаких лишних стараний.
Но в мае 2016 года я задаю Брауну теоретический и несколько снисходительный вопрос в заключение нашего интервью за кулисами: «Существуют ли, по-Вашему, условия, которые позволили бы нам с Вами сосуществовать в одном обществе?» Я говорю ему, что могу отказаться от права на брак, я в любом случае отношусь к этому вопросу неоднозначно. Но у меня есть дети, и я никому не позволю забрать их у меня. В знак того, что у меня действительно широкие взгляды, я даже смирюсь с унижением в общественных уборных, как это было в последние 35 лет.
«Если мы сможем договориться, — спрашиваю я, — существуют ли условия, в которых Ваша и моя семья смогут мирно жить в одном обществе?»
«Не знаю». Браун улыбается, как мне кажется, из-за неловкости, и давит рукой на колено, которое дергается уже десять минут. «Нет».
