Древний город Пальмира лежит в руинах. Эти слова многое значат, ибо Пальмира уже была городом руин (не с самого начала, конечно, но вы меня понимаете). Огромный ущерб этим древним строениям, входящим в список Всемирного наследия ЮНЕСКО, нанес «культурный геноцид» «Исламского государства» (запрещенная в России организация — прим. пер.). Эта группировка проводит целую кампанию по уничтожению культурного наследия Сирии, чтобы деморализовать сирийское население и привлечь внимание к своей деятельности. Храм Баала исламисты превратили в руины, оставив на его месте лишь пустой дверной проем. Триумфальная арка неестественным образом расколота надвое, как будто она обрезана ножом.
Эхо разрушений разносится по всей Сирии, заставляя мировое сообщество выступать с призывами восстановить древние руины. Как бы давая толчок созданию абсолютно новой Пальмиры, Институт цифровой археологии в Оксфорде в 2016 году воспользовался достижениями 3D-печати и воссоздал Триумфальную арку на Трафальгарской площади в Лондоне, а также парк Сити-Холл в Нью-Йорке. Но может быть, создание копий памятников древности это абсурд? Ведь в первую очередь мы ценим древность архитектуры. Современные точные копии вряд ли станут адекватной заменой тем историческим объектам, ценность которых заключается в их возрасте. Художественный критик Джонатан Джонс (Jonathan Jones) на страницах Guardian заявил, что Пальмиру «нельзя превращать в поддельную копию былой славы», подчеркнув, что «восстановление древних памятников с использованием современных материалов взамен утраченных деталей неправомерно». А археолог Билл Финлейсон (Bill Finlayson) из Совета британских исследований Леванта выступил с предостережением, заявив: «Этот опасный прецедент как бы говорит о том, что если какой-то объект уничтожить, его можно потом восстановить, и он будет обладать такой же подлинностью, как и оригинал».
Эти критики исходят из того, что смысл исторической реставрации заключается в аутентичной замене. Но это необязательно должно быть так. Историческая реставрация должна быть не просто воссозданием утраченного. Она может углубить нашу связь с историей и привести к тому, что мы начнем больше заботиться о сохранении памятников материальной культуры. Более широкое понимание культурного наследия выходит за рамки обычного восхищения древними объектами. Оно заставляет нас осознавать нашу связь с историей. Цель исторической реставрации не в том, чтобы воссоздать материальную подлинность, а чтобы восстановить наши взаимоотношения с прошлым.
Это предложение о реставрации в какой-то мере связано с дебатами экологов о воссоздании деградировавших природных участков посредством экологической инженерии. Речь там идет о человеческом вмешательстве в природу с целью восстановления того, что уничтожили люди. В своей статье Faking Nature (Подделывая природу) (которая потом стала книгой) философ Роберт Элиот (Robert Elliot) утверждал, что восстановление окружающей среды содержит в себе внутренние противоречия. Вмешательство человека в природу «неестественно», и, следовательно, человек может лишь подделать естественные процессы, которые регулируют пространство природы. Он считал, что ценность природы заключается в ее независимости от человеческого контроля. А поэтому вмешательство в природу непременно снижает ее ценность. В ответ на это философ Эндрю Лайт (Andrew Light) написал, что восстановление окружающей среды надо понимать не как идеальную ликвидацию экологического ущерба, а как способ возродить нашу связь с природой. Такой принцип следует применять и в отношении реставрации исторических памятников.
Но что это значит? Во-первых, это вопрос повышения информированности. Многие археологи жалуются на то, как мало людей, которые заботились и даже знали о Пальмире до нападения на нее. Теперь, когда этот город привлек к себе внимание всего мира, его восстановление потребует огромных усилий. Это намного сложнее, чем страшный спектакль бессмысленного разрушения. Если воссоздать детали города посредством 3D-печати, мы лучше поймем то, что было разрушено. Люди смогут увидеть и потрогать эти копии, и лучше осознают масштаб потерь. Такая осязаемость даст гораздо большее представление, чем учебники и статьи. Чем больше люди почувствуют силу этих памятников и артефактов, тем лучше они поймут мотивы тех, кто все это разрушил. В обстановке беспрецедентных технологических и экологических перемен имеющие историческое значение памятники и артефакты оказываются в серьезной опасности. Важно дать людям толчок, чтобы они не допустили дальнейшего разрушения.
Но речь здесь идет о чем-то большем, нежели о сохранении памятников материальной культуры. Даже когда люди считают, что прошлое это важно, они обычно обращают внимание на победы и достижения, игнорируя при этом несправедливость. Та-Нехиси Коутс (Ta-Nehisi Coates) написал в 2013 году на страницах The Atlantic: «„Прошлое" — это все то, что увеличивает нравственные обязательства общества. „Наследие" — это все остальное». А Дэвид Лоуэнталь (David Lowenthal) в своей книге «Крестовый поход наследия и трофеи истории» (The Heritage Crusade and the Spoils of History) отметил: «История пытается убеждать правдой и поддается лжи. Наследие преувеличивает, делает опущения, открыто выворачивает наизнанку и откровенно забывает, наживаясь на невежестве и страхе». Соответственно, кое у кого возникает беспокойство, что проекты реставрации исторических памятников не формируют интерес к истинной истории, а представляют вместо этого «мультяшную» версию археологии. Вместо того, чтобы воссоздавать прошлое, реставрация сирийских древностей может стать нежелательной пропагандой в интересах режима Асада (который в равной степени причастен к их разрушению) и отвлечь внимание от тех страданий, которые причиняет государство в ходе гражданской войны.
Но так быть не должно. Наследие представляет собой особый вид взаимоотношений с прошлым, а реставрация может заставить нас по-новому взглянуть на них. Вместо сокрытия правды реконструкция может наглядно показать значимость истории в наше время, и отношение различных сообществ к прошлому.
Чтобы это дало эффект, данные проекты должны осуществляться в контексте, в сотрудничестве, и быть самокритичными. Они должны ставить вопросы и вызывать сомнения, а не просто отдавать дань прошлому. К сожалению, многие проекты восстановления Пальмиры не соответствуют данным критериям. Институт цифровой археологии не смог придать контекст своей восстановленной посредством трехмерной печати Триумфальной арке. У него не было соответствующих программных средств и информационных указателей, и он не сумел связать памятник с тем насилием и жестокостью, которые привели к его созданию. В сотрудничестве с сирийскими археологами этот проект можно было использовать для того, чтобы рассказать Западу о колониализме в Сирии и о его сохраняющихся по сей день последствиях. Но вместо этого данный памятник был просто зрелищной достопримечательностью. (Здесь уместно вспомнить работы американского художника иранского происхождения Морешина Аллахьяри (Morehshin Allahyari), который создает в трехмерной печати древние статуи, чтобы привлечь внимание к эпохе колониализма.) Сирийцы, живущие в городах, где есть разрушенные памятники из списка Всемирного наследия ЮНЕСКО, весьма изобретательно восстанавливают и ремонтируют здания. Что бы они могли сделать, получив те миллионы, которые западные страны тратят на 3D-проекты? Тот факт, что Пальмира и Босра внесены в список Всемирного наследия ЮНЕСКО, является всемирным призывом к тому, чтобы критически подумать о нашей связи, о наших взаимоотношениях с этими историческими местами, о их прошлом и о том, какую ответственность накладывают на нас эти связи и взаимоотношения.
К худу ли, к добру ли, но у Запада есть интерес к древностям, и изготовленную в трехмерной печати триумфальную арку можно использовать в образовательных целях. Усилившееся в последнее время внимание к защите культурного наследия (здесь уместно вспомнить поддержку и поощрительные акции Национального фонда гуманитарных наук в США, а также тему Глобального коллоквиума ректоров университетов, прошедшего в 2016 году в Йеле) приковано в основном к технологиям и к артефактам. Но это внимание можно использовать и в других целях. Если забыть на минуту о навязчивой идее материальной подлинности, станет ясно, что культурное наследие это не только древние арки, но также нравственные обязательства и политические уроки. Реставрационные проекты, укрепляющие нашу связь с историей, помогают лучше понять наше наследие и прошлое, которое надо не только по достоинству оценивать, но и изучать, делая выводы для настоящего.
Эрик Хатала Мэттис — профессор философии, работающий в колледже Уэллсли в Массачусетсе.
