Das Erste: госпожа канцлер, Вы сами сказали, что ЕС стоит, возможно, перед самыми большими вызовами в истории. Видите ли Вы опасность распада ЕС?
Ангела Меркель: Во-первых, я довольна, что мы празднуем 60-летие Европейского союза, если брать Римские договоры за точку отсчета. Европейский союз действительно стоит перед большими задачами, которые мы также обозначили в принятом в Риме заявлении. Кое-что мы уже начали делать, другое пока еще нет. И я не исхожу из того, что мы с этим не справимся, а ставлю на то, что мы, даже если будут большие трудности, сможет с ними справиться, с помощью настойчивости и сотрудничества. Здесь есть некоторые темы, которые очень, очень трудны, например, солидарность в вопросе распределения беженцев, Это довольно толстая доска, которую нам предстоит просверлить. Но если мы с самого начала не возьмемся за это изо всех сил, тогда мы ничего хорошего не добьемся. И поэтому от меня и от других глав государств и правительств ожидается это усилие, чтобы повернуть ситуацию в положительную сторону.
— То есть Вы не видите такой опасности?
— Я не слепа и вижу сложные ситуации. Но я думаю, что стоит посмотреть, чего мы добились в последние два года. Существует европейская совместная береговая охрана, созданию которой Германия все время долгие годы противилась, а теперь мы также совместно с другими европейцами готовы брать на себя ответственность. Ведь еще прошлым летом мы раздумывали, надо ли нам что-то делать с совместной оборонной политикой. А теперь мы уже создали центральное подразделение и заявили, что оттуда мы хотим нашими европейскими операциями совместно управлять и их совместно готовить. Когда я на все это смотрю, то вижу и прогресс, на который мы и должны опираться.
— Какой проект, на Ваш взгляд, является важнейшим, скажем, на последующие десять лет? Если бы Вы пошли на демонстрацию в поддержку ЕС, что стояло бы на Вашем транспаранте? Раньше у нас были крупные проекты, удаление барьеров на внутреннем рынке,валюта, — что стояло бы на Вашем транспаранте?
— Ну, на моем транспаранте стояло бы, во-первых, что мы по-прежнему можем и дальше свободно жить и передвигаться. Вы говорите про внутренний рынок, это, конечно, большое дело, что мы можем свободно ездить, что товары могут свободно перевозиться, что люди могут жить там, где они хотят, что студенты могут учиться, где они хотят, что мы не строим никакие барьеры. И мы видим ввиду вызовов кризиса с беженцами, как быстро опять вводится пограничный контроль и как быстро люди начинают думать о том, не стоит ли построить еще больше защитных валов — для меня это означает, что сохранение свободы уже само по себе большая ценность.
Во-вторых, совместная способность защищаться, давать ответ на вызовы и обеспечить людям безопасность. И, в-третьих, благосостояние, рабочие места и социальная защита.
— По поводу двух последних тем я хотел бы также спросить Вас, желательна ли, на Ваш взгляд, армия ЕС, по крайней мере в долгосрочной перспективе?
— Для меня более тесная и близкая кооперация отдельных армий уже желательна. Как это будет потом развиваться, можно будет увидеть через одну или две декады. У нас, например, в Германии армия парламентская, но я не думаю, что немецкий бундестаг не должен более разрешать операции. Но у нас есть очень много возможностей для лучшей комбинации нашего вооружения, для того, чтобы согласовать наши совместные политические и военные начинания, то есть решать конфликты. Так что мы сначала должны сделать то, что мы можем сделать просто и очень быстро.
— Например, когда отменили валюту, немецкую марку, лиру, франк, то ведь приходилось преодолевать очень многие, скажем, традиции и привычки. Вы ведь не будете агитировать за то, чтобы и в этом пункте, например, по поводу права парламента на принятие решения сказали: это уже не действительно.
— Я бы в настоящий момент не стала делать этот вопрос центральным, а я бы сначала агитировала за то, чтобы мы совместно принимали политические решения. Нам необходимо гораздо больше совместного понимания во внешней политике, совместную политику по отношению к России мы, например, нашли по вопросу отношений Украины с Россией. Совместная политика в отношении Китая, по моему мнению, еще оставляет желать большего. Сейчас мы стоим перед большим вызовом, чтобы разработать совместные позиции также в трансатлантических отношениях. И это, думается мне, был бы первый шаг, и параллельно к нему также комбинация наших способностей в сфере обороны. Но внешнеполитическая общность, по-моему, является предпосылкой, чтобы потом и в военной кооперации предпринимать дальнейшие шаги.
— Еще одно соображение по поводу будущего: Ваш министр иностранных дел господин Габриэль требует — ведь скоро многие миллиарды из Великобритании уже не попадут в бюджет ЕС — чтобы Германия здесь закрыла брешь, то есть платила бы гораздо больше денег в европейский бюджет. Поддерживаете ли Вы это?
— Я должна честно сказать, что не хочу сейчас вести никакие переговоры по бюджету. Если нам на определенные проекты нужны будут деньги, то мы должны будем найти их в Европе. Я говорю, например, о борьбе против причин бегства людей из других стран в Европу, а также о безопасности границ. Я не против этого. Но то, что сейчас это должна сделать только Германия и будут ли потом в этом принимать участие все, — я бы лучше обсудила этот вопрос с 27 странами, оставшимися в ЕС после выхода Великобритании, чем сейчас совершать один единственный прорыв.
— То есть никаких общих сумм «больше миллиардов из Германии», а распределение на все наши проекты…
— … распределить на те проекты, которые важны: нам надо расширять наш внутренний цифровой рынок, нам надо больше инвестировать в науку и там есть, на мой взгляд, много хороших, целесообразных проектов, и это можно будет также совместно обсудить к следующим совещаниям по бюджету.
— Европа также всегда обещала, что будет заботиться о благосостоянии и выравнивании условий жизни. Сейчас у нас все еще есть очень богатые страны на севере, а также очень бедные, скажем, на юго-востоке Европе. Как бы Вы подошли к этой проблеме?
— На примере того германского единства мы видим, как долго это продолжается и сколько денег уже инвестировано, чтобы создать равные условия жизни, например, в Германии. И похожую проблему мы видим сейчас также и в странах центральной и юго-восточной Европы. И я считаю, что мы должны подумать о том, чтобы в некоторых местах сделать больше, я уже говорила об этом — оборона, защита границ, внутренняя безопасность в обмене информацией. Но чтобы в других местах, возможно, представить больше самостоятельности, творчества отдельным регионам. Например, изменить границы конкурсов на европейском внутреннем рынке. И об этом мы тоже должны говорить: то есть применять принцип субсидиарности, а именно — что я могу лучше сделать здесь, на месте? Тогда я, возможно, смогу новым странам-членам или более молодым странам-членам предоставить немного больше пространства, чтобы они развивались и со своими силами, потому что только с помощью, так сказать, равных финансовых механизмов мы этого будем добиваться слишком долго.
— Поможет ли это однако тем людям, у которых сейчас нет работы, например, молодым людям, ведь безработица среди молодежи в Греции, Испании, Италии частично достигает 40% — 50%. Смогут ли такие шаги действительно привести к массивному увеличению числа рабочих мест?
— Не существует только одного какого-то рычага, который я могла повернуть, чтобы потом сказать: теперь у всех есть работа. Мы должны быть конкурентоспособными, мы должны инвестировать в науку и развитие, нам надо сокращать бюрократию, нам надо использовать цифровые шансы. Все это отдельные шаги, с которыми мы потом шаг за шагом создадим больше рабочих мест. Посмотрите на новые федеральные земли, например, в Германии — у нас там мы за последние десять лет наполовину сократили безработицу. Это был мучительный процесс, с множеством мелких и средних предприятий. Создание рабочего места должно быть простым и не должно быть слишком бюрократичным. И в этом направлении должны идти также и другие страны. Но я скажу вполне однозначно. Европа только тогда сможет оправдать создание союза, когда у людей будет ощущение, что у них в этом европейском союзе есть работа, благосостояние и будущее.
— Перед этой беседой мы попробовали опросить также наших слушателей: что бы они у Вас спросили? Постоянно возникал один пункт, что «ЕС не прозрачен», что хотя Вы бываете на заседаниях европейского совета, в Брюсселе, на саммитах, но это происходит за закрытыми дверями. Еврогруппа — это орган, который в настоящее время имеет очень большое влияние на жизнь людей в южной Европе. Но нет никакого протокола о ее работе. Можно ли это так и оставить? Если речь идет о том, чтобы опять вызвать воодушевление по поводу Европы?
— Я считаю, что Европа довольно прозрачна. Мы, например, в последние годы приобрели очень много парламентских прав, это было, вероятно, необходимо. Я не могу практически ничего предпринять, что бы до этого уже не обсуждалось в немецком бундестаге, специалистами или на пленарных заседаниях. И это, конечно, также доступно для всех других. Был одно время упрек, что торговые соглашения слишком закрыто обсуждаются, это была очень серьезная тема. Я считаю, что в Ceta, в канадском соглашении, мы нашли теперь хорошие решения и так мы должны, вероятно, поступать и дальше с другими соглашениями — надо посмотреть, что можно показать общественности. Вы знаете, также и тарифные переговоры в Германии проводятся не на улице, ведь порой необходимо иметь свои собственные позиции на переговорах.
— Это я хорошо понимаю, но есть ли пункты, где бы Вы сказали, что здесь можно было бы еще что-то сделать?
— Да, я ведь говорю, можно было бы. Мы уже по Ceta информировали гораздо полнее, более интенсивно информировали и о шагах по переговорам по поводу торгового соглашения с Америкой. Я почти никогда не езжу на заседания Европейского совета, о котором бы заранее не проинформировала парламент и тогда и парламент передает мне свои ожидания от совещания.
— Еще один вопрос. В настоящий момент у нас ситуация, в которой, по крайней мере, со стороны видны очень многие проблемы, очень глубокие разграничительные линии, в направлении Восточной Европы. Есть Венгрия, которая не хочет придерживаться решенного распределения беженцев. У нас ведется диалог по поводу правового государства с Польшей, которая перестраивает юстицию, медийный ландшафт, что совсем не подходит к ценностям, о которых также и здесь в Риме еще раз говорилось — правовое государство, свобода слова. Если все так и останется, то в следующий бюджетный период, на Ваш взгляд, было бы правильным сказать. что мы тогда и деньги на развитие, как единственное имеющееся у нас средство давления тоже сократим.
— Я думаю, что сначала мы должны по этому поводу поговорить со странами. И комиссия это и делает. И затем и страны-члены тоже должны будут высказаться по этому поводу, что есть направления развития. которые вызывают опасения. Просто свести все сейчас к деньгам, я считаю не очень хорошо и кроме того я не хочу угрожать. Да, я считаю угрозы сейчас не нужны, а правовое государство и свобода — это ценности как таковые и, собственно говоря, это и есть предпосылка для того, чтобы стать членом в Европейском союзе и поэтому мы сейчас говорим об этом с Турцией, когда речь идет о переговорах, и поэтому будет об этом разговор и с Польшей, если будет решено, что до сих пор на эти вопросы ответили недостаточно подробно и недостаточно прозрачно.
— То есть, Вы ни в коем случае не хотите использовать деньги на развитие в качестве, так сказать, угрозы.
— Я не хочу сегодня в этом интервью говорить об угрозах, а хочу повлиять на то, чтобы нормы правового государства, как мы его себе представляем, соблюдались везде в Европе.
