Gazeta Wyborcza: Как у вас появилась идея описать Россию через призму провинциального театра?
Яцек Матецкий (Jacek Matecki): Что там Россия, весь мир — театр, как писал Шекспир. Я решил проверить, прав ли он. А если серьезно, я много лет скитался по России и решил, что пора где-то остановиться, взглянуть на нее с другой перспективы. Мне приходили в голову разные места, например, маяк в чукотской глубинке, но оказалось, что это приграничный район, поэтому иностранцев там не жалуют: вдруг они начнут что-то вынюхивать. В тайге я уже жил, рыбу в Охотском море ловил, в православном монастыре побывал, так что методом исключения получился театр. Но Москва или Петербург больше подходят для знаменитостей, чем для людей, так что я выбрал провинцию, ведь оттуда все видно лучше. Я разослал письма в десяток театров, написав, что я поляк, писатель и хотел бы к ним приехать. Меня пригласил театр на Урале. Они не верили, что я появлюсь, но уже через полтора месяца я был там. Кстати, в местном репертуаре есть «Король Лир».
— Идея книги кажется довольно статичной, но чтение оказывается захватывающим, возможно, потому, что, как по Шекспиру, все оказывается наполненным содержанием.
— В театр ходит чуть больше 10% людей, они выносят оттуда нечто, о чем не имеют представления те, кто там не бывает. Это заслуга темы, а не моего мастерства. Вы помните, что сказал Гамлет Полонию? «Если принимать каждого по заслугам, то кто избежит кнута?»
— Как долго длился ваш театральный эксперимент?
— Моя первая книга о скитаниях по России оказалась успешной и я, возгордившись, решил, что можно дважды войти в одну и ту же реку. Оказалось, что все не так просто. Я приехал в Каменск-Уральский в марте 2016 года и в три захода провел там почти три месяца. Я сидел на одном месте: никаких шатаний по городу, если не считать, конечно, походов в магазин за, скажем так, продуктами, необходимыми для налаживания контактов с артистами. Моя цель, которую одобрил издатель, состояла в том, чтобы описать театр изнутри: как живут актеры, что они думают, о чем мечтают, чему радуются, о чем жалеют. Заодно, конечно, должна была появиться и Россия, но задача оказалось слишком сложной. Я перевернул польский и российский интернет и не нашел ни одного репортажа изнутри театра, из самого его чрева. Я стал размышлять, о чем писать: об актерах, об искусстве, о репертуаре или об этой несчастной России? На меня навалилось столько тем, поскольку уже в первый день директор театра объявила труппе, что я могу делать все, что мне вздумается. Я ходил на репетиции, на спектакли, проводил время за кулисами — в гримерных, кабинете режиссера, всюду. Об этом и получилась книга.
— Почему именно этот театр согласился раскрыться перед писателем?
— Я сам не знаю. 11 других театров, в которые я написал, даже не потрудились мне ответить. А здесь, во-первых, была замечательная директор, а во-вторых… Над этим вторым я сам постоянно размышляю. Почему Людмила Степанова ответила мне практически сразу же, а другие вообще не удостоили меня ответом? Может быть, никто не пишет репортажи из театров именно потому, что те тщательно охраняют свои тайны? Несколько тайн я раскрыл, и здесь появляется очередной вопрос: что это — российская или общемировая театральная специфика? Этого я, пожалуй, не узнаю, потому что не бываю нигде, кроме Польши и России.
— Что нового вы узнали о России, наблюдая за театральными репетициями?
— Когда я был в Каменске-Уральском, молодежная театральная студия готовила к постановке повесть российского писателя Васильева «Завтра была война». Васильев был сценаристом известного фильма «А зори здесь тихие…», но эту книгу на польский не переводили. В ней вроде бы критикуется сталинизм, но это «вроде» — ключевой момент. Благодаря этой постановке я понял, насколько по-разному можно смотреть на историю и перерабатывать ее, какие разные роли она может играть в сознании народа. В этом отношении Россию и Польшу разделяет такое же расстояние, как Варшаву и Камчатку. Мы никогда не могли понять друг друга, в этом я совершенно уверен, и об этом я пишу. Впрочем, моя книга — это такой апофеоз непонимания и ксенофобии. Наблюдать, как люди расходятся во мнениях, не могут договориться друг с другом, жестко стоят на своей позиции, очень интересно.
— Ваша предыдущая книга повествовала о путешествии, новая рассказывает о театре, а о чем будет следующая?
— Я нашел одну тему, но на нее у меня точно не хватит ума. Я случайно узнал об одном русскоязычном буряте, который был буддистом, точнее, ламаистом. Полтора десятка лет он провел в лагерях, там он и умер в 1972 году. Это был титан мысли и труда. На свободе у него не было жилья, так что днем он читал и писал в Ленинской библиотеке, а ночью спал на вокзале. Он переводил с санскрита, тибетского и еще с каких-то языков. Он влюбился и писал возлюбленной письма о буддизме. Российский буддизм — вообще интересная тема. А однажды в католическом храме в Ташкенте я встретил поляка, который изучал ислам… Черт возьми, сколько интересных тем! Жаль, что этот мир подходит к концу.
