Днем в понедельник взрыв бомбы в петербургском метро убил не меньше 14 человек и ранил еще десятки. Официальная реакция российских властей первоначально выглядела невнятно. Сперва генеральный прокурор вроде бы подтвердил, что это был теракт, потом то же самое повторил премьер-министр Дмитрий Медведев, однако затем президент Владимир Путин, как раз в это время встречавшийся в Санкт-Петербурге с белорусским президентом Александром Лукашенко, заявил, что причины случившегося пока не установлены. Как бы то ни было, уголовное дело возбуждено именно о теракте, хотя официальная версия еще не оглашена.
Тем не менее, для кремлевских государственных СМИ все было ясно с самого начала. Они сразу же начали безостановочно освещать «теракт», публикуя фотографии жертв, предполагаемого террориста, позднее оказавшегося не преступником, а свидетелем, и второй бомбы, которая, как утверждается, была обнаружена и обезврежена. Путин также, несмотря на собственные недавние слова, отреагировал на соболезнования, которые принес ему по телефону президент США Дональд Трамп, специальным заявлением. В нем российский лидер подчеркнул, что и он, и Трамп считают терроризм «злом, с которым нужно бороться сообща». Российский министр иностранных дел Сергей Лавров прибавил к этому призыв усилить международное сотрудничество в области борьбы с терроризмом. На фоне ожидающегося в ближайшие недели визита госсекретаря Рекса Тиллерсона (Rex Tillerson) в Москву и попыток российского правительства отвлечь внимание от недавно прокатившихся по стране антикоррупционных протестов неудивительно, что государственная медиа-машина (и стоящие за ней государственные чиновники) подчеркивают важность сотрудничества между Соединенными Штатами и Россией в области борьбы с терроризмом — а заодно и необходимость ужесточать меры безопасности в период возможной нестабильности. Дума уже предложила в связи со случившимся запретить «на некоторое время» политические демонстрации.
Такое поведение властей, безусловно, породит новые слухи — как в России, так и за ее пределами — о том, что теракт мог быть провокацией. Слухи такого рода постоянно преследуют Кремль с тех пор, как известные специалисты по журналистским расследованиям привели весомые доказательства в пользу того, что взрывы 1999 года в московских жилых домах были организованы Федеральной службой безопасности (ФСБ), чтобы создать предлог для второй чеченской войны, приведшей Путина на президентский пост.
Однако слухи о «спецоперациях» лишь отвлекают нас от реальной позиции Кремля в отношении террористических организаций и терактов. Между тем эта реальная позиция выглядит достаточно пугающе без всяких дополнительных прикрас.
После терактов 11 сентября Кремль не раз пытался использовать взаимное стремление к борьбе с терроризмом как основу для восстановления отношений с Вашингтоном. Он делал авансы администрации Джорджа Буша-младшего, заманил в ловушку администрацию Барака Обамы и теперь пытается воздействовать на администрацию Трампа, которая в принципе склонна считать главной угрозой Америке «терроризм», а не Россию. Одновременно Россия расширяет свое военное и дипломатическое присутствие на Ближнем Востоке, призывая к «стабильности» — что в ее случае означает сохранение автократических режимов, — во имя противостояния террору.
Однако слова России резко противоречат ее действиям. Активное вмешательство Москвы в поддержку сирийского президента Башара Асада подпитывает кризис, дестабилизирующий регион. Одновременно Кремль сотрудничает с целым рядом террористических организаций. В той же Сирии — где, как неоднократно отмечалось, главная цель Кремля заключается в том, чтобы сохранить Асада у власти, а не в том, чтобы бороться с «Исламским государством» (террористической организацией, запрещенной в России, — прим. перев.), — Кремль использует ливанскую «Хезболлу» и иранское подразделение «Кодс». Они вместе якобы борются с «Исламским государством», причем обе группировки служат для наземных операций по захвату территории и для руководства местными ополчениями.
Эта поддержка с самого начала принесла Кремлю выгоду. Трудно не заметить, что первая группа русскоговорящих джихадистов появилась в Сирии как раз вовремя, чтобы перенаправить войну подальше от Асада, в Ирак. Они явно были хорошо информированы, действовали очень быстро и координировали свои действия с Абу Бакром аль-Багдади (Abu Bakr al-Baghdadi) и прочими суннитскими лидерами «Исламского государства», многие из которых прошли подготовку в КГБ (следствие давнего сотрудничества Кремля с партией Баас в Сирии и в Ираке). Появление «Исламского государства» укрепило российскую версию событий, утверждающую, что не существует умеренных повстанцев, которых можно было бы поддержать против Асада.
Существуют данные о том, что Россия также сотрудничала с «Талибаном» (террористической организации, запрещенной в России, — прим. перев.). Русские полагают, что, поддерживая талибов — придавая им легитимности и снабжая разведывательной информацией, — они ограничивают экспансию «Исламского государства». Между тем их действия противоречат американским интересам, так как американские войска продолжают сражаться и с талибами, и с «Аль-Каидой» (террористической организации, запрещенной в России, — прим. перев.), и с «Исламским государством».
Сигнал со стороны Кремля выглядел очевидным: если ты хочешь быть террористом, будь нашим террористом — и действуй за пределами российской территории.
Кремль превратил в оружие миграцию. Он превратил в оружие информацию и создал сложную информационную архитектуру внутри западных СМИ и социальных сетей. Он использует эту информационную архитектуру, чтобы превращать в оружие данные — например, используя выдернутые из контекста демографические показатели для создания полезных Москве нарративов. Кремлевские идеологи называют демократию и терроризм аналогичными формами экстремизма. Поэтому вряд ли должно удивлять, что они пользуются радикализацией как еще одним инструментом гибридной войны.
Именно поэтому даже после трагедии призывы к сотрудничеству с Кремлем в области борьбы с терроризмом не заслуживают доверия. Трудно представить себе, как Америка может бороться с терроризмом вместе со страной, которая рассматривает террористические организации как один из возможных инструментов для гибридной — или обычной — войны. Заметим, что Кремль также изменил свою ядерную доктрину и теперь рассматривает ядерное вооружение как конвенциональное. На этом фоне его постоянное взаимодействие с террористическими элементами демонстрирует, что он готов использовать в своей войне с Западом любые средства.
Весь этот набор инструментов используется, чтобы путинская Россия могла добиваться — в том числе путем переговоров — нужных ей результатов. Иными словами, Кремлю удобно использовать свой статус «злодея», чтобы выторговывать для своей страны, значительно уступающей оппонентам по силе, наиболее выгодные условия. Как много раз подчеркивалось в ходе последних сенатских слушаний по России, русские — «не великаны десяти футов ростом». Но пока мы не будем готовы увидеть весь набор инструментов и тактиков, которые они с легкостью могут против нас использовать, и пока мы не поймем, как именно они могут использовать эти инструменты и тактики против своих противников (часто непредставимым для нас образом), мы не сможем вести переговоры с ними на равных и с открытыми глазами.
Сейчас, когда российские СМИ вновь заговорили о террористической угрозе, нам следует с осторожностью, хотя и без цинизма относиться к новому нарративу о терроризме, используемому Кремлем.
Администрации Трампа не стоит поддаваться искушению и делать противостояние терроризму приоритетным направлением или главной областью для двустороннего сотрудничества с Россией. При разговоре один на один Кремль умело использует неконвенциональные средства. Он старается застать оппонентов врасплох и занять господствующее положение. После того, как стороны садятся за стол переговоров, обычно возникают те или иные сюрпризы — обычно в виде кризисов, с которыми может справиться только Россия с помощью своих неконвенциональных методов. Однако к такой тактике сложнее прибегать, когда противник к ней готов или когда переговоры идут в многостороннем формате. Например, сильный альянс НАТО позволяет сдерживать российскую агрессивность и противодействовать ей. Кремль оказывается в сравнительно слабой позиции, когда его фокусы и отговорки перестают действовать.
Произошедший в понедельник теракт был трагедией для пострадавших. Однако он — не повод, чтобы позволить избегать серьезных вопросов о сотрудничестве России с зарубежными террористическими организациями и о многочисленных свидетельствах разжигания ею антизападных, антиамериканских и антинатовских настроений. Как это часто бывает, кремлевские истории о борьбе с террором безупречно выглядят в эфире российского телевидения. Однако американцы должны понимать, какие реалии стоят за этим мифом. В противном случае вина за преступления Кремля ляжет в том числе и на них.
