Вероятно, исполнителем потрясшего Россию на этой неделе теракта в Санкт-Петербурге стал 22-летний киргиз по имени Акбаржон Джалилов. Именно от паспорта террориста, от его имени, от его молодого возраста и происхождения нужно отталкиваться, чтобы понять, почему произошло это жестокое кровопролитие.
Проанализировать личность этого террориста настолько важно, потому что именно она отражает очень сложный феномен, который мало освещается в СМИ — исламистский радикализм в Киргизии. То, что Центральная Азия превращается в колыбель джихадизма, к сожалению, не является новостью. Бесконечное количество официальных, государственных и академических источников подтверждают резкое распространение воинствующих исламистов и смертников в регионе.
Киргизия не осталась в стороне от этого процесса. Напротив, к сожалению, она стала одной из основных сцен, где можно наблюдать его развитие. Страна, как и все бывшие советские республики Центральной Азии, в течение 20 лет испытывала идеологический вакуум, который ничем не заполнялся. Когда эпоха коммунизма завершилась, страна пережила время относительной демократической стабильности, но ей пришлось столкнуться и с целыми поколениями, лишенными культурных основ, на которых могла бы зародиться новая республика.
В обстановке этого серьезного социального кризиса исламский радикализм для многих стал убежищем, куда можно выплеснуть свое недовольство. Он стал таковым как для киргизов, сбежавших в Россию, так и для киргизов, оставшихся на своей родине. По информации сайта Meduza, многие иммигрировавшие в Москву приходят к радикальному исламу через чеченских знакомых в российской столице. Эти иммигранты на обочине московского общества попадают в центры, которыми руководят чеченцы, и выходят из них адептами глобального джихадизма, а зачастую вербуют их для поездки в Сирию или для возвращения к себе на родину.
У себя в стране они сталкиваются с очень своеобразной ситуацией, в которой очень легко преуспеть. При культурном вакууме последних десятилетий киргизское общество действительно переживает глубокий внутренний раскол. С одной стороны, здесь существует доминирующая светская элита, сформировавшаяся в эпоху Советского Союза и видящая в любой форме сближения религии и политики опасность для государства. Эти страхи, связанные с религией, привели к очень репрессивной политике, результатом которой после многолетнего ее применения стало закрытие многих партий с исламским уклоном, вплоть до отказа от религиозно обусловленной одежды.
С другой стороны, однако, само общество все больше скатывается к исламизации. Школ становится меньше, растет количество мечетей и центров религиозного образования. В этом отношении данные Департамента по делам религии неоспоримы: в Киргизии за последние 25 лет, то есть со времени краха коммунизма, количество мечетей выросло с почти 40 до более 2400, сюда же следует добавить, как минимум, сотню школ изучения Корана и центров исламской культуры, которых до этого в стране не было. Отсутствие национальной политики и, прежде всего, этнические столкновения между узбекским меньшинством и киргизским большинством определили то, что во многих районах ислам заменил людям средством спасения. Предоставив выбор между гражданской войной и общей принадлежностью к исламу, также в его более радикальной форме, проповедники дали в сущности народу общую почву для построения нового общества, основанного на одной вере. Когда социализм кончился, а национальной политики нет, ислам стремится стать скрепляющим элементом киргизского общества.
Разумеется, эта эволюция серьезно беспокоит Кремль. Теракт в Санкт-Петербурге, действительно, является очередным сигналом тревоги со стороны Центральной Азии, он делает этот регион основным в повестке российской политики. Там, в стране, не столь далекой от афганского фиаско, действуют страны-союзники, содержатся энергетические ресурсы и открываются опасные дороги джихадизма, связывающие Чечню, Ближний Восток и Центральную Азию в альянс террора, основной целью которого будет зона влияния Москвы.
