Ливиа и Томас сидят за кухонным столом. На столе творожная запеканка. У дома припаркован VW Polo. Пока они рассказывают мне свою историю любви, постепенно темнеет. Иногда Ливиа не ночует дома. Она в городе. Встречается с другими мужчинами. Целует их. Ложится с ними в кровать. Как будто она свободна. А Томас? Он дома. Но не ревнует. Зачем? Он и так все знает. Иногда он плохо спит, когда ее нет рядом. Не из-за беспокойства о ней, а потому что ее просто нет здесь. Когда она возвращается домой, он просыпается. Иногда они потом спят друг с другом.
«Это делает наши отношения интереснее», — говорит Ливиа.
«Смотришь друг на друга по-новому», — говорит Томас.
Они счастливы. Уже пятнадцать лет. Вдвоем. Иногда втроем. И я задаю себе вопрос, сидя за кухонным столом. Они все делают правильно? Или все же неправильно? Они сумасшедшие — или мы? И чему можно у них научиться?
Чтобы разобраться с этими вопросами, я поговорил с четырьмя парами, такими как Ливиа и Томас. Людьми, которые трактуют верность иначе. Учителя и инженеры, танцоры и студенты. Некоторым из них по 20 лет, другим — почти 50. Некоторые вместе совсем недавно, другие уже 15 лет. Некоторые вырываются из своей жизни в короткие приключения. Они называют свои отношения «открытыми». Другие на протяжении долгого времени живут в «треугольнике». Одни называют себя «полигамными». Некоторые избегают любых обозначений.
Но у них у всех есть одно общее — они счастливы друг с другом. По крайней мере, чаще всего. Как и в «нормальных» парах, у них более или менее прочные, стабильные отношения. Но именно если исключить третьего. Хотя они любят друг друга? Или именно потому, что они любят друг друга? «Если ты действительно веришь друг в друга, эта открытость является высшим проявлением любви», — говорит один из них. Он прав?
1. Гиблое дело
Моногамия, что касается сугубо цифр, ужасна. Почти каждая вторая пара в Германии разводится, тенденция идет на увеличение. Наши отношения длятся в среднем четыре года, около половины взрослых немцев изменяли друг другу. Измена — наиболее частая причина разводов. Неудивительно: более половины полагают, что их сексуальные желания не реализованы в паре. Повседневность моногамии: ложь, измены, раны, уход. «Уровень разводов в этом мире в переложении на коммерческие авиаперевозки, уже давно привел бы к их отмене», — пишет автор Анне Ваак. Но неудача в любви считается у нас индивидуальным провалом. Или судьбой. То есть абсолютно нормальной вещью. Хотя многим она доставляет ужасную боль. Хотя мы все знаем время затухания страсти.
Поначалу у нас сердце руководит разумом. Несколько недель или месяцев мы абсолютно одурманены. Коктейль из гормона счастья делает нас абсолютно неспособным трезво мыслить. Губы же предназначены для поцелуев. Руки — для прикосновений. Кровать — не для того, чтобы просто спать в ней. Если мы работаем вдвоем, это состояние переходит в «прочные отношения». Но рано или поздно выброс допамина заканчивается. Дурман проходит. На его место приходит гормон близости окситоцин. Мы хотим быть ближе друг к другу — и невсегда голыми. После пары лет проходит сексуальный интерес к партнеру. Угасает не любовь. «Только» чисто физическое притяжение. Будь то привычка, стресс, дети или все вместе — неважно. У каждого волшебства есть срок годности. А потом?
В новом романе Джонатана Сафрана Фоера «Я здесь» на почти 600 страницах описывается распад почти идеальной пары из-за неспособности партнеров тематизировать отсутствие секса. Физическая близость присутствует только в сослагательном наклонении. Якоб, мужчина, выпускает свою страсть в виде пошлых смс в адрес другой женщины. Юлия расценивает влечение к своему знакомому окончанием ее любви к Якобу. В конце концов, мы наблюдаем распад семьи.
Пара в книге Фоера — стереотип. Отсутствие секса, практически логично следующая за этим измена, распад пары — стандартная ситуация в современных отношениях. О ней несчетное количество раз говорилось в газетах, фильмах и книгах, о ней разговаривали с друзьями и посторонними и любящие друг друга люди.
«Спать с другими людьми — так ты чувствуешь себя привлекательнее. И эта сексуальная сила вновь приводит тебя в твои отношения», — говорит один мужчина.
«Это особенно действенно, когда внезапно становишься матерью и отцом», — считает его подруга, с которой у него два маленьких сына. «Тогда начинаешь говорить только о стирке и подгузниках. И больше не говоришь — раздевайся!».
Конечно, существует она, большая любовь. Есть пары, которые и спустя десять и двадцать, тридцать лет открывают друг друга заново, в том числе и в физическом плане. Есть золотые свадьбы, на которых уже ставшие седыми люди все так же держат друг друга за руки. Я знаю такую. Мои бабушка и дедушка были вместе больше 70 лет, до самой смерти.
Многие люди счастливы вдвоем. Многие отказываются ради партнера от приключений. Они знают — нет ничего большего, чем настоящая любовь. Скрытый уровень отношений, как называет его автор Мальте Веддинг, эта уникальная защищенность, когда один всегда рядом с другим, несмотря ни на что, — этого можно достичь только при неимоверной близости.
Но как часто мы видим такой симбиоз? И, самое главное, как долго он длится? Наша биография отношений полна таких слов как «работа» над отношениями, терапия в парах, война разводов. Если люди, как задумано природой, должны существовать вдвоем, что тогда не так делают все те, кто недовольны этим?
Решением этих вопросов занимаются терапевты, тренеры, авторы, эксперты, исследователи. И всегда речь идет о боли, которую нужно пережить. «Почему любовь причиняет боль» — так израильский социолог Ева Иллуз назвала свою блистательную работу о проблемах в отношениях. Она описывает большую проблему индивидуума в современном мире: ни общественные правила, ни классовая принадлежность, ни традиции или религия не дают мне больше того, чем я должен быть. Это комплексная система социального резонанса. Большую часть нашей ценности человек берет из отношений.
С этим связано и чувство ревности. Ведь тот, кому изменяют, официально считается провалившимся на самом важном моменте нашего времени — быть любящим и любимым человеком. Эта высота падения неограниченна. И мы все знаем бесконечные соблазны сексуального рынка. Но вместо того, чтобы открыться нашей природе и культуре, мы придерживаемся старого романтического идеала. Считайте виновным Tinder, порнографию, человека, с которым ваш партнер изменяет вам, партнера и самого себя.
И все же мы сами остаемся верны себе. Никогда не было лучше. Самая большая постоянная цивилизованного человечества — подавленная сексуальность. И именно во имя моногамии.
2. Моногамия — миф?
Зима 1644 года, Массачуссетс, США. Джеймс Бриттон признает, что хотел переспать с молодой невестой из хорошей семьи, Мэри Латхам. Хотя эта попытка не увенчалась успехом, суд признает, что оба нарушили правила брака. Мэри еще у виселицы предостерегает молодых женщин от повторения ее действий. Затем Джеймса и ее ожидает виселица. Мэри Лэтхам было 18 лет.
С античных времен до Средневековья секс был чем-то прекрасным лишь для меньшинства. В первую очередь, он был средством продолжения рода, стратегией выживания. И, к сожалению, также символом статуса, инструментом власти, средством насилия. Внешний посыл гласил, что важнее всего верность в браке на всю жизнь. Внутри себя же желание разрывалось во внутренних оковах. Еще в 19 веке эротика была практически заполнена страхом, как писал американский социолог Ричард Сеннетт. Но поскольку желание всегда оказывается сильнее любого запрета, процветали «грех» и проституция. Их то терпели, то жестоко преследовали. «В одном только Лондоне есть 80 тысяч проституток, — писал Артур Шопенгауэр. — Разве они не человеческие жертвы на алтаре моногамии?».
Вплоть до XX века люди, прежде всего женщины, могли потерять все, если их заставали за выражением своей сексуальности. А сегодня мы делаем вид, будто мы сделали похоть цивилизованнее. Но измена — будь то тайная, терпимая или оплаченная слезами — кажется, каждый с ней когда-нибудь сталкивался. Некоторые прощают. Некоторые выгоняют изменников. Многих это ранит вновь и вновь.
Моногамия в своем романтическом идеале — зачастую только миф. Люди постоянно с ней борются. Что за странная «природа», которую нужно пробивать огнем и железом, бранью и стыдом?
Скарлетт Йоханссон сказала недавно: «Я не считаю моногамию естественной». Она ее уважает, но полагает, что она противоречит инстинктам. Тот факт, что это тяжелая работа для многих людей, доказывает, что это неестественная вещь. Может ли так быть, что моногамия просто противоречит природе?
3. Самая большая ошибка человечества
Помимо Йоханссон, так считают и многие антропологи. «Миф о моногамии» — так называется книга Дэвида П. Бараша, профессора психологии в Вашингтоне, и его жены, психиатра Юдит Ив Липтон. В своей книге исследователи указывают на то, что моногамия, как в животном мире, так и человеческом, не является чем-то нормальным.
Эволюционный психолог Кристофер Райан и врач Касильда Йета в своем бестселлере «Секс — настоящая история» пишут: «Когда наша сексуальность формировалась на протяжении столетий, во времена культуры охотников и собирателей каменного века, мы не жили моногамно. Потому что наша эволюция нас выстраивала иным образом». Откуда они это узнали? Признаков — несчетное количество.
Например, враждебная по отношению к сперматозоидам вагинальная среда или точнее — избирательная. Она отбирает один единственный, который достоин оплодотворить яйцеклетку. Поэтому эволюция дала мужчинам сперматозоиды, которые как футбольная команда специализируются на том, чтобы преодолеть препятствия и вывести из игры вражеские сперматозоиды. Самое главное здесь — «конкуренция спермы». Самый важный отбор, по замыслу природы, должен происходить не перед, а после секса, в организме женщины.
Так некоторые вещи — мужские яички, женские крики наслаждения, наш уникальный в мире сексуальный аппетит — имеют большую значимость в «свободной» сексуальности. Вероятно, мы влюблялись друг в друга и в пещере, воспитывали детей, держались вместе. Но это было не эксклюзивно, только на какое-то время. Для типичного племени из порядка 150 индивидуумов, возможно, было лучше, если они образовывали не отдельные семьи, а целые группы посредством сексуальных и биологических отношений, которые были связаны друг с другом детьми и большим количеством любви.
Поэтому у первобытных народов не существовало концепции прямого отцовства, как и у сегодняшних охотников и собирателей. Они верят в «аккумулятивную беременность». Когда женщина хочет забеременеть, она собирает достаточное количество спермы от нескольких мужчин, чтобы объединить в будущем ребенке их лучшие качества. И все мужчины заботятся обо всех детях. Так, большая часть человеческого общества и первобытных народов на этой планете была не моногамна. Только мы, великие, современные, западные племена на протяжении веков делаем вид, будто это единственно верный способ жить.
Некоторые видят в этом последствие «самой большой ошибки человечества». Так, биолог и лауреат Пулитцеровской премии Джаред Даймонд, говорит об оседлости. Она считается ее отправной точкой моногамии. Когда после жизни, полной невзгод, наследуешь двор, хочешь избежать «коллективных» детей. «Ядерная семья» — отец, мать и ребенок возникает как минимальная социальная единица, которая делает возможной большое общество и его прогресс.
Поэтому с этого момента мы начинаем жить в постоянном конфликте нашей природы с нашей культурой. Чтобы его разрешить, мы хотим сегодня больше рефлексировать, общаться, покупать секс-игрушки. Просто чтобы не делать того, что нам шепчет на ухо наша природа.
4. Совместная радость — как ее достичь?
«Любовь не определяется принуждением», — говорит мне молодой математик Яспер. «И хорошие отношения тоже. То, что себе что-то запрещаешь и лишаешь себя чего-то, чтобы быть более счастливым — вот парадокс». У этого недопонимания даже есть собственная песня — «Every breath you take and every move you make, every bond you break, every step you take, I'll be watching you». Ее исполнил Стинг с группой The Police в 1983 году. Мировой хит «Every breath you take» мы воспринимаем как ультимативную песню любви. Но Стинг говорит: «Она звучит, будто утешительная песня о любви. Но я считаю, что думал о Большом брате, наблюдении и контроле. Одна пара рассказала мне — „О, мы так любим эту песню, она звучала на нашей свадьбе". Я подумал — ну да, удачи».
Люди, которые любят «открыто», напротив, отвергают этот вид контроля. Они превращают обычные аргументы: «Если ты меня действительно любишь, ты для меня откажешься от чего-то», в ее противоположность: «Если ты меня действительно любишь, ты мне дашь свободу. А я — тебе».
Зачастую — вопреки стереотипам — прежде всего, женщины продвигают эту открытость. Их сексуальность, по мнению исследователей, намного пластичнее, чем мужская. Они более податливы и многогранны. С одной стороны, это делает их более уязвимыми для общественного давления, в котором им все еще отведена роль целомудренной девственницы. Но с другой стороны, это делает их и более открытыми к тому, что расположено с внешней стороны.
Такова Ливиа, которая говорит: «Флиртовать и позволять флиртовать со мной, мне это просто нравится. Почему я должна этого не делать?». Или Мари, подруга Яспера, которая не отказывается от связей на одну ночь. Или Виктория, которая делит двух мужчин с их женами, и не считает это плохим, потому что это приносит ей радость.
Но и мужчины оказываются в плюсе от отхода от привычных ролей. Не нужно быть суперменом, охраняющим свою женщину. Нужно понять, что такое любовь. А что такое просто эго. «Когда за ней бегают мужчины, а я ее не получаю, это не ревность, это зависть. Внутренний счетчик, что они более успешны, чем я», — говорит Яспер.
Но не влюбляешься ли, когда оказываешься с другими? Мари говорит, что нет. Ни в одного из мужчин, с которыми она один или два раза спала, она не была влюблена. Она может отделять секс от чувств. И не считает, что это что-то особенное. «Пока одна любовь достаточно сильна, можно всегда сделать выбор в пользу нее», — говорит она. И все же многие из тех, кто любит «открыто», ревнив и раним, как каждый человек. Что здесь может помочь?
«Эмоциональная йога» — так одни называют медленное расслабление, когда совместно обсуждаешь, что в порядке, а что нет. «Во время йоги часто думаешь — больше не получается. Я больше не выдержу, — говорит один мужчина. — А затем просто делаешь глубокий вдох. Все получается. В эмоциональном плане это похоже. Когда твой партнер в интимной связи с кем-то другим, хорошо проводит время, занимается сексом, а ты думаешь — как я это выдержу? Тогда делаешь вдох, пытаешься посмотреть с другой перспективы, и в какой-то момент расслабляешься».
«Компрессия» — так сторонники полигамии называют эту «совместную радость» или «совместную любовь». То, что в других областях жизни нам дается, будучи детьми — «радуйся за твою сестру, вместо того чтобы завидовать!», это можно попытаться сделать и в любви.
5. Учиться плавать
Кажется, пришло время для второй, настоящей сексуальной революции. Давайте честно: вы действительно знали все то, что написано в этой статье? Я до недавнего времени, нет. Откуда об этом знать? На так называемых учебных занятиях учат одевать презервативы на бананы. Но нашу сексуальность нам не разъясняют. Настоящее просвещение нам просто необходимо. Я написал этот текст именно об этом. Я знаю, что сегодня может быть еще неловко открыто говорить о сексе.
Скарлетт Йоханссон вызвала большую бурю своими высказываниями. Потому что она — одна из немногих звезд, которые открыто говорят о своих проблемах с моногамной верностью. Неудивительно: если бы история человечества охватывала один день, у нас уже пять минут назад началась бы сексуальная свобода. Либерализация последних десятилетий была только небольшим первым шагом в долгом пути. Некоторые проходят этот путь иначе, чем другие. И каждый путь хорош, пока он делает людей счастливыми. Здесь еще многое предстоит открыть.
Виктория любит двух мужчин. Оба женаты. Обоих она видит регулярно. И она счастлива. «Это я, и я так живу, и я не хочу меняться — я могу говорить это, и это делает меня счастливой. Это намного лучше, чем поддерживать моногамный брак, а за спиной изменять. Это вопрос о том, как я хочу жить? Он — самый главный на земле. Здесь нет ничего, чего мне нужно стыдиться». Потому что жены знают о Виктории. И они не имеют ничего против. Скоро она познакомит своего мужчину с мамой. «Она очень рада. И он — тоже». Свое обручальное кольцо он снимать не станет. Оно — его. Как и Виктория.
