Какого Парижа хочет Москва? А разве не ясно? Хозяйского, чтобы был подальше от нее и только для них, хозяев жизни. Или холуйского, чтобы можно было и дальше посмеиваться в кулачок над их надувной, не настоящей жизнью. Все как в былые времена. Но разве мы не переживаем час величайшего напряжения, величайшего кризиса с конца 1920-х годов прошлого века или за целое столетие, испытываемого Францией и Европой 23 апреля 2017 года — в день первого тура выборов президента Французской Республики?
В глазах француза, возможно, все не так драматично, но из Москвы, еще вчера заснеженной апрельской Москвы 2017 года, где всякое политическое движение замерло и вовсе двадцать лет назад, и никто не знает, как будут выглядеть размороженные политики в невесть каком будущем, из Москвы наш маленький французский электоральный вуайеризм оправдан исторически.
У меня перед глазами фотография 1913 года из 8 тома собрания сочинений Анатоля Франса. «Анатоль Франс, знаменитый французский писатель, прибывший в Петербург на автомобиле, на площади Исаакиевского собора». Фотография была опубликована в «Биржевых Ведомостях» незадолго до начала Первой мировой войны. Анатоль Франс был любимейшим в СССР французским писателем начала века. Во-первых, он был социалист. Во-вторых, он всегда выступал в поддержку угнетенных — рабочих и интеллигенции, голодавших и попадавших на каторгу. Говорят, даже свою нобелевскую премию по литературе, полученную в 1921 году, Франс потратил на помощь голодающим.
И для русских, а уж для многих советских — и подавно, Анатоль Франс десятилетиями служил чичероне по политической Франции предшествовавшего поколения. Конечно, пристрастным и сильно устаревшим, но все-таки. В его статьях, речах, письмах последнего отрезка его жизни и первой четверти нашего ХХ века сквозила очень удобная для новой советской власти идеология. Между кем и кем идет там, во Франции, борьба? Вот они, клерикалы и националисты, буржуазные республиканцы и социалисты. Против войны выступают только социалисты, но после убийства Жана Жореса шансов у них нет, и Франция скатывается в мировую войну также как и государства-соседи.
Россия была тогда союзницей Франции, но Анатоль Франс реалистично оценивал возможности издыхающей империи. В вышедшей в 1925 году в Ленинграде книге воспоминания Марселя Ле Гоффа «Анатоль Франс в 1914-1924 гг.» приводится реакция писателя на ожидания скорой победы России над Германией: «Русские! Просто невероятно, до чего французы любят упорствовать в своих заблуждениях, несмотря на то, что события беспощадно опровергают их. Постоянно возрождается эта нелепая надежда: «Русские — будущей весной в Берлине!» И газеты повторяют это до тошноты. Поймите же раз и навсегда, что от России ждать нечего; у нее есть только люди и ни одного ружья, ни одной пушки, никаких снарядов. Мы отправляем в Архангельск груды снарядов, но если они случайно не потонут, а дойдут по назначению, то русские генералы и великие князья перепродадут их неприятелю, чтобы заполучить денег».
Как Троцкий и Ленин, Анатоль Франс требует создания «Соединенных Штатов Европы». Вместо старых империй нужны не национальные государства, которые разорвут мир на части, а новый союз народов поверх национальных границ. После революций 1917 года Анатоль Франс захочет увидеть признаки нового в Советской России — на руинах империи, эмигрантов из которой он так привечал перед мировой войной. В ноябре 1922 года, почти ровно 95 лет назад, Анатоль Франс так отметит пятилетие Октябрьской революции в России (в переводе Н. М. Любимова):
Старый мир не ошибся в своих опасениях. Его вожаки сразу угадали в ней своего врага. Они двинули против Советской Республики клевету, богатство, силу. Они хотели ее задушить; они посылали против нее шайки разбойников. Советская Республика сомкнула ряды красных бойцов, и разбойники были разбиты.
Если в Европе есть еще друзья справедливости, они должны почтительно склониться перед этой Революцией, которая впервые в истории человечества попыталась учредить народную власть, действующую в интересах народа. Рожденная в лишениях, возросшая среди голода и войны, советская власть еще не довершила своего громадного замысла, не осуществила еще царства справедливости. Но она, по крайней мере, заложила его основы.
Она посеяла семена, которые при благоприятном стечении обстоятельств обильно взойдут по всей России и, быть может, когда-нибудь оплодотворят Европу».
Прошло почти сто лет, уроки истории словно поменяли знаки. Русский социальный эксперимент ХХ века закончился неудачей. Берлин был взят не в 1915, а в 1945. Советскую власть пережили только две главные скрепы русской государственной жизни — коррупция и опора на солдатский (милицейский, полицейский, омоновский, росгвардейский) сапог, облагороженный космонавтским шлемом и резиновой палкой вместо нагайки. Политическая жизнь замерла, да так, что первые два десятилетия ХХI века проходят в России вовсе без перемен. Любимая тайная формула — «Лечь бы на дно, как подводная лодка, и позывных не передавать!»
Тем интереснее смотреть, что делается там, в Париже. Проснись Анатоль Франс сегодня, он узнал бы, конечно, с поправками, все тот же расклад сил, что в 1902 году. На месте клерикалов, правоверных католиков, он нашел бы сегодня левых и левацких идеологов коммунизма. После краха советского социализма продолжать настаивать на своем может только глубоко верующий политик. Анатоль Франс без труда разглядел бы такого в Жан-Люке Меланшоне. Или в одном из Меланшонов: политик отметился первым в политической истории Франции появлением в виде голограммы одновременно в нескольких городах страны. Других врагов, готовых разрушить уже построенные «Соединенные Штаты Европы» — Евросоюз — он сразу распознал бы в «Национальном Фронте».
Удивился бы Анатоль Франс нашим, российским обстоятельствам? Почему-то мне кажется, что нет.
В апреле 1906 года, выступая на вечере Веры Фигнер в поддержку русских эмигрантов после разгрома первой русской революции, Анатоль Франс сказал (речь эта была опубликована в переводе М. В. Вахтеровой в 1960 году в Москве): «Я вынужден сказать, к стыду республиканской Франции и либеральной Европы, что борьба не была бы столь неравной и, может быть, поражение царизма стало бы более близким и неизбежным, если бы капиталы, накопленные на Западе международной финансовой олигархией, не служили поддержкой тупому и жестокому правительству, способствуя угнетению 140 миллионов человек. Но, в конце концов, царское правительство рухнет под все возрастающей тяжестью своих несметных долгов».
— Ах, месье Анатоль Франсуа Тибо, не забывайтесь, пожалуйста, сейчас не 1908 год, и нас интересует, чем закончится хотя бы первый тур президентских выборов во Франции 2017 года.
— Господа, побойтесь бога! Я не Пифия и даже не Нострадамус. Все будет так, как должно быть. А социализм, господа, еще не проиграл национализму.
