Россия любит, когда ее сравнивают с СССР. Быть похожей на империю — одна из ее главных идеологем. Но между быть и казаться — непреодолимая пропасть.
Любой разговор об аннексии Крыма Москва сводит к поиску аналогий. Говорит о Косово. Поминает Ирак. Тычет пальцами в Ливию. Весь инструментарий Кремля раз за разом сводится к тому, что «мы такие же, как и вы». Мол, ничем мы от вас не отличаемся, и если уж вам можно — то отчего нам-то нельзя? Хорошая иллюстрация того, как выглядит имитация империи.
И эта самая имитационность проявляется в самых неожиданных сферах. Тот же Советский Союз жил с самоощущением альтернативы западной цивилизации. Он не просто пытался выглядеть сувереном — он старался им быть. Это касалось не только машиностроения и ВПК, космической программы и спорта. СССР имел свое собственное цивилизационное предложение и активно старался его продвигать.
Мы можем сколько угодно спорить о качестве этого предложения, но оно было. «Дружба народов», «интернационализм», «плановая экономика», «государственное распределение», «бесплатное образование» — список можно продолжать долго, при этом будут находиться как сторонники, так и противники этих идей. А у каких-то и не найдется вовсе — сложно протестовать против абстрактной «дружбы народов».
А кто может очертить идеологию современной России? В чем она заключается? Какими хэштегами сопровождается? Традиционные ценности? Православие? Все эти фантомы проще сразу отбросить — они подходят разве что для экзальтации Натальи Поклонской. Достаточно посмотреть статистику разводов, чтобы убедиться в ложности первого. Достаточно проверить, как много людей совершают причастие, чтобы обнаружить фейковость второго. Традиционные ценности стали прикрытием для гомофобии, а РПЦ — способом капитализации народного обрядоверия.
Вдобавок, и одно и другое — это конструкты для внутреннего рынка. На экспорт это все не продается. И не случайно российская пропаганда вовне поставляет совсем иной продукт, чем тот, что поставлял СССР. Потому что СССР продвигал себя как полноценную альтернативу Западу — со всей идеологической архитектурой впридачу. А Россия такой альтернативой не является, поэтому вся ее пропаганда — это не столько продвижение своей идеологии, сколько разрушение чужой.
Цинизм и деидеологизированность — вот два главных экспортных товара современной России. Ее зарубежные медиапроекты решают задачу по оппонированию Западу. Размывают факты. Подменяют реальность. Сеют уверенность, что «правды нет нигде» и «все одинаковые».
СССР предлагал альтернативу. Россия лишь оппонирует чужой правде. Она не предлагает контрконцепцию, а вбрасывает в медиаполе множество вариантов, призванных похоронить под собой факт. Ее задача — не убедить всех в своей правоте, а заставить сомневаться в правоте оппонента. Если Советский Союз вел позиционные войны, то Россия делает ставку на диверсии.
Европейские ультраправые и ультралевые прекрасно это понимают. Их показная дружба с Москвой — это не столько солидарность с Кремлем, сколько оппонирование Брюсселю. И их объятия с Россией — лишь ситуативный антиистеблишментовый союз, который заканчивается после объявления результатов выборов. Потому что они не пророссийские и не антироссийские политики. Они антибрюссельские — паспорт какой бы страны не лежал в их кармане.
Москва до сих пор пытается брать реванш за поражение в холодной войне. Она пытается разрушать старую архитектуру и погружать мир в хаос. Чтобы затем в этом самом хаосе отвоевать для себя иные стартовые позиции. Если СССР стремился защитить свой статус, то Россия пытается изменить свой статус. А для этого ей нужна турбулентность.
Правда, в какой-то момент может оказаться, что бесы, выпущенные на волю, совсем не обязательно ручные. Что в пищевой цепочке «сильных и циничных» Москве отведена роль кормовой базы. Что залог сытых и относительно беспечных постперестроечных российских деятилетий — та самая старая архитектура отношений, которую Кремль пытается отправить в небытие.
Иногда стоит бояться своих желаний.
