Теперь, когда Великобритания вступает в ура-патриотическую и не предвещающую ничего хорошего финальную стадию своего 44-летнего пребывания в Евросоюзе, упоминания о первых годах «нового лейборизма» Тони Блэра — конец 1990-х годов — вызывают болезненные и неприятные воспоминания. Тогда молодой премьер-министр свозил свою семью в отпуск в Тоскану, обратился на французском языке к французскому Национальному собранию, а страна ненадолго задумалась над тем, не стоит ли ей перейти с фунта стерлинга на евро. Любовь между Лондоном и Брюсселем никогда не была особенно сильной.
В их отношениях постепенно наступало охлаждение в течение того наполненного событиями десятилетия, которое Блэр провел на посту премьер-министра. Но когда в июне прошлого года бывший премьер-министр сел вместе со своей семьей — у него с супругой Чери четверо детей — перед телевизором, чтобы увидеть результаты голосования на референдуме по вопросу о выходе Великобритании из Евросоюза, он был уверен, что страна решит сохранить свои самые важные международные отношения. «Я думал, что, в конце концов — главным образом, из соображений безопасности — люди проголосуют за то, чтобы остаться», — сказал он мне недавно. Когда число голосов за выход из Евросоюза превысило число голосов за то, чтобы остаться, ошеломленный Блэр взял в руки телефон. «Я поговорил со многими людьми — полагаю, лучше всего сохранить их имена в тайне, — сказал он. — Мне нужно было понять, что мы можем сделать».
Блэр покинул пост премьер-министра в июне 2007 года, оставив после себя армию, ослабленную и уставшую от борьбы с повстанческими движениями в Ираке и Афганистане. Передав власть своему преемнику и давнему канцлеру Гордону Брауну (Gordon Brow), он стал своеобразным кочующим давосским государственным деятелем. В 2008 году, когда Браун был всецело поглощен финансовым кризисом, Блэр преподавал курс «Вера и глобализация» в Йеле. До 2015 года Блэр официально являлся одним из послов мира «квартета» — куда входили Россия, ООН, США и Евросоюз — занятого поисками способа мирного урегулирования палестино-израильского конфликта. Однако он также нашел время для того, чтобы создать сеть консалтинговых компаний и фондов под эгидой Tony Blair Associates, на которые сейчас работает множество людей в 20 странах мира. В 2015 году оборот принадлежащей Блэру Windrush Ventures, консультативной службы, предоставляющей свои услуги правительству, составил 19,5 миллиона фунтов стерлингов. Сам Блэр, по некоторым данным, ежегодно получает выплаты в размере 2 миллионов фунтов стерлингов от банка JPMorgan. Согласно оценке Guardian, только портфель недвижимости семьи Блэра оценивается в 27 миллионов фунтов стерлингов.
В период своих странствий, которые принесли ему немалый доход, Блэр старался держаться подальше от внутренней политики. Между тем лейбористы превратились из партии, управляющей страной, в ослабевшую и разрозненную оппозиционную партию под руководством ее левого лидера, Джереми Корбина (Jeremy Corbyn). Итоги референдума по Брекзиту и подъем популистских сил в Европе и США во второй половине 2016 года заставили Блэра пересмотреть его решение покинуть политику. «Меня всегда очень беспокоило состояние Лейбористской партии, и я всегда хотел в определенной степени участвовать в ее работе, — сказал он. — Но до итогов референдума по Брекситу я не чувствовал, что у меня есть веские причины для возвращения в политику».
Сейчас Блэр видит свою главную задачу в том, чтобы, как он говорит, вдохнуть новую жизнь в «прогрессивный центр», то есть найти такой политический кус и такие аргументы, которые могли бы убедить европейцев и американцев в преимуществах глобализации и стремительного развития технологий. Он отказывается от таких традиционных политических ярлыков, как левые и правые, либералы и консерваторы, предпочитая дихотомию «открытый-закрытый» в характеристиках тех событий, которые сегодня происходят в мире. «Вот что меня интересует, — сказал Блэр. — Возможно ли дать определение политике, которую я бы назвал пост-идеологической?» В конце прошлого года он переименовал Tony Blair Associates в Институт глобальных изменений Тони Блэра, чтобы заняться реализацией этой цели. Впервые за последние 10 лет Блэр снова начал выступать с обращениями непосредственно к британской публике. В феврале он выступил перед представителями «Открытой Великобритании» (Open Britain) — группы, которая образовалась на обломках прошлогодней кампании в поддержку сохранения Соединенного Королевства в составе Евросоюза — чтобы призвать те 48% избирателей, которые выступили против Брексита, «подняться» и опротестовать итоги референдума. «Я не знаю, сможем ли мы добиться своего, — сказал Блэр. — Но я знаю, что будущие поколения вынесут нам жесткий вердикт, если мы не попытаемся».
Спустя почти год после референдума Великобритания готовится наконец вступить в долгие и сложные переговоры по выходу из Евросоюза. Это момент максимальных возможностей или максимальной угрозы — все зависит от того, какой точки зрения вы придерживаетесь. В апреле консервативный премьер-министр Тереза Мэй (Theresa May) призвала провести 8 июня внеочередное всеобщее голосование, чтобы обеспечить поддержку своей жесткой линии на переговорах. Мэй уже пообещала увести Соединенное Королевство с единого рынка Евросоюза, на который приходится половина товарооборота страны. Блэр, как и многие другие представители образованных кругов, в ужасе от этого. «Это катастрофическая ошибка, и я боюсь, что, когда мы это осознаем, станет уже слишком поздно».
Позиция бывшего лидера Лейбористской партии выглядит гораздо более четкой по сравнению с позицией партии Корбина, которая в своих попытках уважать результаты референдума и одновременно противостоять правительству Мэй, запутала многих избирателей. Выдвигая свои собственные аргументы против Брексита, Блэр стал одним из самых влиятельных и последовательных сторонников Евросоюза в текущей предвыборной кампании. К слову, 20-я годовщина оглушительной победы «нового лейборизма» в 1997 году пришлась на прошлую неделю, вызвав массу рассуждений о том, как за это время изменилось Соединенное Королевство и что могло бы сложиться иначе. Блэр снова стал вездесущим.
Сейчас невозможно не фантазировать о втором пришествии Блэра. Сегодня британская политика — это довольно тусклая сцена, на которой господствует осторожная и тревожная Мэй. Глыба Брексита затмевает фигуры его сторонников, а Блэр всегда любил значимые события. В выходные специальные группы, созданные HuffPost, снова стали публиковать новости о «дыре в политическом ландшафте в форме Тони Блэра». «Сейчас нет ни одного политика, который обладал бы его риторическими навыками и его способностью апеллировать к здравому смыслу», — написал аналитик Джеймс Моррис (James Morris). Талант Блэра, как и талант Билла Клинтона, заключался в том, чтобы на время разрушать политические границы в стране. Он вдохновил целое поколение своих последователей, принадлежавших к самым разным партиям. Дэвид Кэмерон (David Cameron), консервативный премьер-министр, покинувший свой пост в результате Брексита, и его канцлер Джордж Осборн (George Osborne) были открытыми последователями Блэра. В частных беседах Осборн называл Блэра «мастером».
Недавно мы с Блэром встретились одним невероятно холодным утром в доме по адресу Гросвенор-Сквер, 9, который служил Блэру его лондонской штаб-квартирой после его ухода с поста премьер-министра. Этот дом, находящийся недалеко от здания американского посольства, когда-то принадлежал Джону Адамсу (John Adams), второму президенту США и первому послу США в Великобританию. Внутренняя обстановка оказалась роскошной. На столиках у стен стояли орхидеи. За спиной Блэра на стене висела картина, на которой были изображены африканские дети, играющие в футбол. Он часто устремлял взгляд мимо меня, на платаны за окном, обдумывая ответ на мой очередной вопрос. В один момент 64-летний Блэр коротко охарактеризовал тот сложный выбор, который будет стоять перед британскими избирателями в июне: выбор между рискованной программой Брексита, разработанной консерваторами, и слабостью лейбористов Корбина. «В этом сценарии — миллионы политически обездоленных людей», — заметил он.
Британских либералов пугает перспектива возвращения Блэра. Вы думаете, что уже пережили этот этап, но внезапно он снова появляется. У Блэра есть привычка соединять указательный и большой пальцы и слегка покачивать кистью, чтобы сделать акцент на той или иной своей мысли, которая — если, конечно, вы достаточно взрослый человек — сразу же переносит вас на 15 лет назад. Однако главное впечатление о Блэре оставляет, разумеется, его речь. Одной из отличительных черт Блэра как британского политика является его неопределенность: неопределенность места, происхождения, идеологии. А его голос стал безусловным внеклассовым артефактом. Когда Блэр говорит, он часто проглатывает звук «t», что сближает его с обычными людьми, а, когда он чем-то рассержен или выступает с подготовленной речью перед журналистами, он часто переключается на более высокий жалобный тон, становясь похожим на актера, читающего Теннисона.
Во время нашего разговора Блэр тоже переключался с одного регистра на другой, как он это часто делает: с низкого на высокий, с глобалистского на разговорный. Что касается антииммигрантской составляющей голосования по Брекситу Блэр сказал: «Каким должен быть ответ безработному человеку на севере Великобритании? Он не должен заключаться в том, чтобы помешать какому-нибудь поляку приехать сюда и пойти на работу в лондонский паб». Меня поразило то, с какой уверенностью он говорил об «ответах». (Говоря о сообществах, недовольных глобализацией и скоростью социальных перемен, он отметил: «Ответ на это таков: нужно давать образование, строить инфраструктуру, предоставлять им возможность налаживать контакт с современным миром».) В 2006 году Блэр попытался ввести биометрические удостоверения личности, однако потерпел поражение от рук правозащитников. Он упомянул об этом шаге как об одной из мер, которые позволят решить проблему беженцев в Европе. «Ответ на это должен заключаться не в том, чтобы препятствовать иммиграции, — сказал он. — Ответ на это заключается в том, чтобы гарантировать соблюдение правил». Когда я попросил Блэра дать определение блэризму, он сначала упомянул о равенстве возможностей, однако его больше интересовало то, как можно постоянно адаптировать и совершенствовать эту формулу. «Ценности не подвластны времени, — сказал он. — Однако методы их реализации со временем могут меняться».
Тот период, который британская общественность никогда Блэру не забудет, — это начало 2003 года, когда он решил присоединиться к злополучной компании Джорджа Буша в Ираке. Спустя две недели после голосования по Брекситу в июне прошлого года были опубликованы результаты расследования Чилкота — семилетнего дела о роли Великобритании в том конфликте. Хотя следствие освободило Блэра от обвинения, которое беспокоило его больше всего — обвинения в том, что аргументы в пользу той кампании были ложью — большая часть этого доклада представляла собой обвинительный приговор поспешным и необдуманным решениям его правительства и последовавшей за ними оккупации Ирака. «Он представляет собой длинный и болезненный отчет об эпизоде, который ознаменовал собой тот момент, когда Соединенное Королевство потеряло свое влияние на мировой арене, доверие народа к правительству рухнуло, а страна сосредоточилась на внутренних делах и начала распадаться», — написал правозащитник Филипп Сэндс (Philippe Sands) в London Review of Books.
Разумеется, Блэр никогда не согласится с этой точкой зрения. В день публикации отчета о расследовании Чилкота он провел двухчасовую пресс-конференцию, в ходе которой он в очередной раз попытался аргументировать свое решение отправить войска в Ирак. «Я считаю, что мы приняли правильное решение, и мир стал лучше и безопаснее», — сказал он. Как бы то ни было, годы, которые он посвятил дипломатическим и консалтинговым миссиям, еще больше обострили его взгляды на то, какими должны быть политические лидеры. С точки зрения Блэра, традиционные центристские партии проиграли перед лицом Брексита и Трампа отчасти потому, что они не готовы признавать неудобную правду перед избирателями. «Сложившийся политический класс настолько ослабел, что он чувствует, что ему нужно следовать за политическим мнением, а не руководить им, — сказал он. — Бросать вызов общественности считается чем-то недопустимым». Блэр особенно презирает Мэй, которая в прошлом году, будучи министром внутренних дел, призывала Великобританию остаться в Евросоюзе, а теперь возглавляет ее потенциально злополучные попытки покинуть этот блок. «Тот факт, что премьер проводит политику, в которую он на самом деле не верит, — это невероятно», — сказал он.
Искренность всегда была отличительной чертой Блэра, и мы не простили его за это. Некоторые всегда считали его обманщиком, но большинство из нас, как и сам Блэр, хотели, чтобы блэризм оказался правдой. Именно поэтому для многих британцев он стал символом позора — не потому, что Блэр, возможно, совершил много ошибок, а потому, что мы так искренне в него верили. При Блэре казалось возможным то, что Великобритания, наконец, нашла волшебную золотую середину и стала удобной для всех. Она могла быть прибежищем беглого финансового капитализма и ответственного государства всеобщего благосостояния. Она могла принять миллион польских мигрантов и при этом сохранить чувство юмора. Она могла поддерживать одинаково крепкие связи с Европой и США, в зависимости от ситуации. Она могла вступать в войны в далеких странах и не нести за это ответственности.
Брексит стал проявлением и результатом множества самых разных процессов, однако он также стал символом окончательного отказа от блэризма. Центр больше не мог удерживать свои позиции, и стране пришлось выбирать. Она могла стать открытой или закрытой. То, к чему приведет это решение, станет главной темой британской политики в следующие 10 лет, а, может быть, даже больше. Для многих британцев, особенно для тех, кто голосовал за то, чтобы остаться в Евросоюзе и кто боится за будущее своей страны, возвращение Блэра, должно быть, является самым оправданным и вдохновляющим событием. Он — лучший политик в стране. У него есть ответы на все вопросы. Но это же Тони Блэр. «Возможно, я не тот человек, из уст которого должны звучать эти слова, — признал он в ходе нашего разговора. — Хорошо, пусть кто-то другой скажет это. Но пока этого никто не говорит».
