Frankfurter Allgemeine Zeitung: господин Каминер, как хорошо Вы помните еще свою службу в армии?
Владимир Каминер: я был призван в 1986 году и попал в ракетную оборону во втором оборонительном кольце вокруг Москвы примерно в 200 километрах от столицы. У Москвы имелось тогда три кольца обороны, которые были, конечно, направлены не против небольших самолетов, а против американских ракет и бомбардировщиков.
— В чем заключалась Ваша задача?
— В нашем подразделении были три ракеты, радарная установка и радиостанция, которой я командовал: я был радист, как все порядочные люди. Если Вы спросите кого-либо, что он делал в армии, то тот всегда скажет, что был радистом. Я отвечал за связь с другими радиостанциями, их было по одной на каждые 20 километров. Я даже не знаю, предаю ли я Вам теперь государственные секреты, но если это так, то Советского Союза не существует уже 25 лет. Каждая установка следила за определенным сектором неба, чтобы ни одна свинья просто так не пролетела до Москвы.
— С какими летающими объектами Вы обычно имели дело?
— С большим количеством небольших самолетов, поскольку каждый председатель колхоза летал куда-нибудь на своей машине по выходным, не имея на борту радиостанции. Однако они никогда не летали в направлении центра, они перемещались скорее по окраине города или пролетали мимо него. А Матиас Руст (Mathias Rust) представлял из себя нечто другое. Впервые кто-то вел самолет прямо в центр, и это длилось довольно долго.
— Что произошло в Вашем подразделении 28 мая 1987 года, в день, когда прилетел Руст?
— Это было как раз то время, когда я мог бы отдохнуть. Советская армия была построена по такому принципу, что когда из двух лет воинской службы в первый год нужно было как следует пахать, то зато на второй год можно было и поспать. Я уже стоял с подушкой в руках, когда прозвучала тревога. Тогда мы все сели вокруг радара и гадали, что же мы тут видим. Объект постоянно возникал на экране радара и вновь исчезал. Но что нам было делать? Никто не хотел взять на себя ответственность за решение.
— Что делали Ваши начальники?
— Мой непосредственный начальник сказал после всего этого: «Если бы я был на службе, я сразу бы сбил эту машину!» Но задним числом все умнее. Я действительно рад, что этот Руст приземлился тогда в Москве, поскольку это также способствовало свержению империи Советский Союз.
— Как Вы объясните, что Руст пять часов находился в тщательно охраняемом воздушном пространстве и смог приземлиться в центре империи?
— Я думаю, что это не имело ничего общего с плохой ракетной обороной или неспособными офицерами. Советский Союз просто пережил свое время. В этой стране никто никому не доверял и никто не хотел взять на себя ответственность, даже за то, чтобы сбить небольшой гражданский самолет. Ведь все десятилетиями готовились к большой войне. Все было подчинено военным, вокруг не было ни одного леса, в котором бы не стояли ракеты. Нашим врагом был весь внешний мир, мы ожидали крупные враждебные армии, ракеты, соединения бомбардировщиков, собственно говоря, Армагеддон. Вместо этого прибыл этот молодой человек из пригорода Гамбурга, своего рода сумасшедший голубь мира, приземлился на Красной площади и заявил, что ведь мы, мол, соседи. Это было столь неожиданно, как будто чужая страна подверглась бомбардировке цветами, пирогами и мороженым.
— Руст был разочарован из-за срыва переговоров по разоружению между Соединенными Штатами и Советским Союзом и хотел дать сигнал своим полетом.
— Когда я смотрю на это сегодняшними глазами, то я назвал бы это художественной акцией. Я думаю, что тогда Матиас Руст был для Советского Союза тем, чем сегодня являются Pussy Riot для России. Изменения в российской политике в прошлые годы произошли также оттого, что этот режим чувствует себя все более разоблаченным, в том числе и из-за этой небольшой художественной акции в церкви. Она была маленькой песчинкой, которая дестабилизировала эту громаду лжи и самообмана. Также это было и с Матиасом Рустом.
— Горбачев использовал это обстоятельство, чтобы очистить армию от сторонников жесткой линии, которые противились гласности и перестройке. Как Вы это воспринимали?
— Для моего второго года службы в армии это привело к ужасным последствиям. В соседнем бункере несший службу офицер пустил себе пулю в лоб. И вообще был целый ряд случаев суицида, ведь сотни генералов были уволены. В нашей сфере было заявлено о модернизации всей системы, всех солдат надо было заменить. При этом других-то не было. Поэтому нас посадили в автобусы и провезли вокруг Москвы. В конце концов мы вновь оказались в месте нашего расположения. Но настроение было напряженным, спать в мой второй год службы не пришлось никому.
— Что Вы тогда думали об акции Руста?
— Я скажу Вам совершенно честно: я воспринял этот полет как личное приглашение.
— Куда?
— На Запад. Я думал о том, что если он, несмотря на все ракеты и враждебность, которые царили тогда в отношениях между двумя системами, сумел просто так приземлиться в Москве, то и я тоже могу отправиться в Европу. Для нас Советский Союз был в то время как закрытое пространство, а он показал нам, что оно все же проницаемо. Матиас Руст был для меня как весточка из будущего. Телеграмма, в которой коротко и четко говорилось: люди, вы живете не в том веке.
— А Ваши товарищи тоже так воспринимали это?
— Мои товарищи считали, что то, что сделал Матиас Руст, было невероятно круто. Мы все были одногодками и ровесниками Руста. У нас постоянно были проблемы, например, мы всегда собирали деньги, чтобы в конце недели купить в офицерской столовой банку клубничного варенья. Его, собственно говоря, вообще не было, пробиться туда было сложно. И вообще выживание стоило времени и сил. А тут мы увидели, как кто-то на маленьком самолете, который ему даже не принадлежал, пролетел просто так через все границы и приземлился в Москве, круто высадился на Красной площади и сказал: Привет, меня зовут Матиас, как дела?
— Для Вас он был не нарушителем границы, а героем?
— Да! Конечно, он поставил советскую армию и государство в смешное положение. Но он прибыл не с оружием, а с посланием мира. Я думаю, что многие пожилые люди считали его психопатом, а небольшая часть населения думала, что он шпион, но прежде всего молодые люди смотрели на него, как на героя. Ведь он олицетворял совершенно другую жизнь. Мы выглядели совершенно по-детски с нашим клубничным вареньем. Мы выросли в тоталитарном государстве, в котором нужно было постоянно вырабатывать стратегии, чтобы жить с этим режимом в каком-то компромиссе. А когда мы увидели Матиаса, то мы поняли, что все эти усилия были бессмысленными. Это государство просто уже ни на что не годилось. Для чего же мы тогда все время надрывали нашу задницу?
— Является ли этот полет до Кремля еще темой для обсуждения в России?
— Нет, Россия это совсем другая страна, чем Советский Союз. Несколько лет тому назад молодые люди запускали с моста, где он приземлился, бумажные самолетики, как воспоминание об этом полете. Я бы хотел возложить там пару цветов в годовщину полета.
— А Вы лично познакомились с Матиасом Рустом?
— Да, я был на одной лекции в его родном Веделе. Там я рассказал, что в 1987 году чуть было не сбил Матиаса Руста. Кто-то в зале проинформировал тогда семью, в которую Руст случайно приехал в гости, и во время перерыва он неожиданно возник передо мной. Он был загорелым и сказал, что не может решить, где ему лучше жить — в Карибике или на Балтике. У меня тогда сложилось впечатление, что он все еще остался таким же мечтательным юношей, как в 1987 году на Красной площади.
— Решились бы Вы также в то время на такой полет?
— Полететь на самолете в Германию? Да, в любом случае! Если бы у меня был самолет, лицензия и вообще какое-то понятие, то я также бы сделал это. Но у меня ничего этого не было и поэтому я поехал в 1990 году поездом в Берлин.
