Когда Джин Симмонс решил, что хочет быть рок-звездой, он договорился с матерью: петь в группе и доказывать, что он в состоянии платить по счетам. Он обладал множеством навыков и умений, которым можно было найти применение на рынке труда. Хаим Виц был единственным сыном у своей матери Флоры, которая привезла его с собой в Нью-Йорк из Израиля. Учась в школе в Квинсе, он занимался стенографией и машинописью. К 13 годам Хаим печатал на машинке быстрее своей учительницы. К 18 он устроился на временную работу секретарем и оказался очень востребован на Манхэттене, пользуясь особым спросом среди руководителей-женщин. В работе он пользовался диктофоном, чтобы ускорить процесс печатания. Затем о нем услышала главный редактор Vogue Кейт Рэнд Ллойд (Kate Rand Lloyd). Он стал ее надежным помощником, этаким робинзоновским Пятницей, и починил ей гектограф, ризограф и мимеограф.
29 апреля 1974 года Хаим Виц впервые появился на телевидении в шоу Майкла Дугласа как Джин Симмонс, или Демон из рок-группы Kiss. Он пришел в студию в туфлях на серебряных платформах весом по 13 килограммов каждая, а его необычайно длинный язык вылезал изо рта и шевелился подобно освежеванной змее. Шепотом Симмонс объявил себя «воплощением зла». Рядом с ним на диване сидела юмористка Тоти Филдс. «А мама тебя смотрит?— спросила она. — Ну не смешно ли, если под всем этим гримом окажется просто чудесный еврейский мальчик?» Прошло полтора года, и Симмонс получил от своей компании звукозаписи чек на полтора миллиона долларов. Он показал его матери, и та спросила: «И что ты будешь делать теперь?»
Сегодня Симмонс сидит в саду на крыше московского отеля «Парк Хаятт». Его вьющиеся волосы собраны в хвост и похожи на черный рубероид. Меня привели на пару минут познакомиться с ним перед интервью, которое должно было состояться через два дня. Хотя, по словам Симмонса, он выглядит «как новорожденный щенок», музыкант утверждает, что переспал с 4 600 женщинами, и каждую из них сфотографировал на свой фотоаппарат. В свои 67 лет он покорил сердце компьютерной программы Siri, которая в его сотовом со специальным чехлом Kiss обращается к нему не иначе как «Мой повелитель и избавитель».
Когда входит женщина, Симмонс встает. Он оценивает размер ее дамской сумочки, удивляясь, как туда можно вместить всю необходимую косметику. При встрече со мной он просматривает фотографии продуктов Kiss на своем сотовом: гитары Kiss, аэрография Kiss, а еще гроб Kiss, вышедший ограниченной серией. В одном из таких гробов похоронили убитого гитариста из группы Pantera Даймбэга Даррелла. У этого карикатурного представителя глэм-метала, который 44 года занимается музыкой и продвижением товаров, очень сильные привязанности. А еще он претендует на авторство фразы «богатые и знаменитые».
С Красной площади доносятся звуки репетиции российского Первомая: звучные народные песни и стук сапог по брусчатке. В Кремле Владимир Путин готовится позвонить Дональду Трампу, чтобы поговорить с ним о Сирии. Российско-американские отношения опустились до рекордно низкой отметки. Симмонс вызвал шквал газетных заголовков из-за своих взглядов, которые чем-то созвучны нынешней кремлевской администрации. Наркоманов надо отправлять в Гулаг, заявил он. Педофилов нужно казнить. Ислам — это «мерзкая культура». А разговор об иммиграции с ним лучше вообще не заводить. В день общенациональных торжеств Kiss даст концерт в московском спорткомплексе «Олимпийский», где соберутся 15 тысяч человек, предпочитающих слушать не «Дубинушку», а «Crazy Crazy Nights».
Путин на концерте будет?
«Если он и придет, то со мной знакомиться не станет», — говорит Симмонс, уходя к себе в номер.
Кран Джина Симмонса, позволяющий ему летать на высоте 10 метров над сценой, создает огромную нагрузку на его тело, так как костюм добавляет музыканту 23 килограмма веса. Недавно он упал на спину, и не мог подняться, как черепаха. На концерте он будет плеваться кровью. Кровь поддельная. Но сегодняшняя репетиция перед концертом очень утомительна: целых три часа уходит на разбор движений по сцене, на проверку лебедок и на то, как будут двигаться ноги. Фронтмены группы Симмонс и Пол Стэнли в обычной одежде встают на гидравлические рычаги и летают над пустой ареной подобно садовникам, занимающимся обрезкой деревьев. Симмонс играет на бас-гитаре, исполняя отрывки из «Пети и Волка» и тему «Розовой пантеры». Но похоже, хорошо отработанные гимны Kiss его интересуют меньше.
Когда смотришь на них, музыканты похожи на группу людей, собравшихся возле машины, которую они ремонтируют, или копающих в земле яму. Они полностью поглощены своей работой, но время от времени мне в лицо больно ударяются гитарные медиаторы, хотя я сижу в 10 метрах от сцены. Бросать в людей разноцветные медиаторы с символикой группы — это составная часть ритуала знакомства Kiss. Стэнли приветствовал меня дистанционно, отправив мне пригоршню медиаторов через менеджера гастролей — как мужчина заказывает напиток даме, сидящей в другом конце барной стойки. Мне в лоб попадает еще один медиатор. «Эй, ты!». Потом еще один. «Кто-нибудь, поднимите ее на сцену!»
В свите Kiss нет женщин кроме той, которая занимается перевозкой костюмов, и той, которая возит на тележках банки с гримом и косметикой. Мужчины накладывают себе грим сами. Обе женщины довольно молоды. Тридцать лет тому назад в Москве была совсем другая история, о которой New Statesman рассказывал Джон Бон Джови. В те времена на первых западных рок-концертах в России стадионы подметали старушки, ловко орудуя метлами из прутьев.
В центре команды Kiss стоит человек, который подтверждает сей факт. Это музыкальный магнат Док Макги, уволенный Джови после того, как Макги осудили за торговлю наркотиками. В 1989 году, отчасти для того, чтобы как-то избежать тюремной камеры в США, Макги начал сотрудничать с российским музыкантом Стасом Наминым и привозить в страну западные группы. Дед Намина был большевистским государственным деятелем, работавшим при Ленине, Сталине и Хрущеве. При Горбачеве в России прошел Московский международный фестиваль мира. Макги провел три дня в Кремле с президентом, предлагая ему 10 миллионов долларов за права на книгу и фильм о его жизни. Вряд ли его стоит винить за предпринятую попытку.
В те дни проводить гастроли было труднее. На восьмичасовую поездку приходилось выделять 12 часов, учитывая время остановок, во время которых пограничникам надо было давать взятки в виде пластинок. Либо же во время турне приходилось будить спавшего в автобусе Элиса Купера, чтобы он дал автограф, и можно было ехать дальше. Макги привозил с собой лед из Скандинавии. Купить пластинки в России было невозможно, но там на каждом углу процветал черный рынок, а пластинки делали из рентгеновских снимков. Как-то вечером к группе присоединилась молодая переводчица, которая с горящими глазами начала рассказывать о молодости своих родителей. «Теперь все иначе, потому что все доступно, — заявила она. — Теперь это уже неважно».
С ней вряд ли согласятся юноши, которые провели возле отеля три ночи, надеясь увидеть Симмонса и Стэнли. Кирилл и Даниил прилетели на концерт из сибирского города Томска, потратив на перелет четыре часа. Им по 14 лет, и белые лица группы они увидели в журнале. Дмитрий, которому за 30, узнал о Kiss по знаменитым надписям граффити, появившимся на Красной площади. Ему понравилась двойная молния в форме буквы S, запрещенная в некоторых странах из-за сходства с нацистской эмблемой. Я достаю из кармана пригоршню медиаторов Стэнли. Двадцать пацанов отчаянно дерутся за них как голуби за хлебные крошки.
А на репетиции Kiss уходит со сцены строем. Один от другого на расстоянии семи метров, каждый в сопровождении персонала. Это небольшой намек на незримые правила, на тайное соперничество, на договорные условия и компромиссы, которые позволяют членам классических рок-групп существовать бок о бок на протяжении десятилетий. Симмонс — это лицо Kiss, однако лимузин Стэнли прибывает первым. «Потому что он босс», — бормочет кто-то. Стэнли в гримерной накладывает макияж женоподобного героя, известного как «Звездный мальчик», а Симмонс с остальными музыкантами сидит в другой гримерной, слушая группу Kinks.
У Джина на подготовку уходит два с лишним часа. «Потому что он все время болтает, — говорит Стэнли, — Трудно гримироваться, когда твой рот постоянно двигается. Я могу все сделать за полчаса».
Стэнли бредет по коридору, и я проскальзываю в актерскую уборную вслед за ним. Это настоящий триумф декора помещений в советском стиле. Стены цвета зеленого лайма, лампы дневного освещения и атласные шторы. Очень похоже на гримерку Принса. Там стоит кровать с черным атласным бельем на тот случай, если музыканту по какой-то причине надо будет прилечь. Стоят гири разных размеров, рядом набивной мяч для упражнений. А в углу собственно гримерная, освещенная старомодными лампами.
«Вот мои клоунские белила, — нежно говорит он, доставая банку с толстым дном, найденную ими в 70-е. — А вот мои губки».
«Почему вы сами накладываете себе грим?»
«Потому что это ритуал, — объясняет он. — Это обряд инициации. Не могу даже представить себя сидящим в кресле подобно манекену, в то время как кто-то разрисовывает мое лицо. Я сам надеваю свою униформу. Это мои цвета. И мне здесь лучше, чем в обстановке хаоса в другой комнате».
Стэнли садится на кожаный диван, кладет ногу на ногу и смотрит в пол. На зеркале его фотография, на которой он играет главную роль в мюзикле «Призрак оперы», поставленном в 1999 году в Торонто. Сверху надпись «Звезда шоу».
Стэнли Харви Айзен был «маленьким толстым ребенком», глухим на одно ухо из-за деформации ушной раковины. Рос он на Бродвее, а воспитывали его на опере. В молодости он работал таксистом. Стэнли произносит выверенные фразы, но говорит эмоционально, и сразу же переходит к делу.
«Мне всегда было интересно, почему так злобны многие критики в своей неприязни к нам, — говорит он. — Наверное, им надо поговорить об этом со своими психоаналитиками, лежа у них на кушетке. Неприязненное отношение к группе было настолько аномальным и чрезмерным, что поневоле возникало желание сказать этим критикам: мало вас в детстве били».
В 1978 году журнал New Musical Express опубликовал интервью с Симмонсом под заголовком, которым также была озаглавлена беседа с Фредди Меркьюри: «Этот человек кретин?»
«Но факт остается фактом: то, что мы делаем, прошло испытание временем, — говорит Симмонс. — У того, что мы делаем, нет срока годности. Некоторые критики поддерживали нас, когда мы только начинали, и нам было трудно, однако с презрением отвернулись от нас, когда мы добились успеха. Когда тебя признают, то каждый раз получается аншлаг. То есть залы переполнены. Я никогда не считал необходимым отражать нападки, потому что всегда был слишком занят, добиваясь успеха».
Стэнли Айзен — сын австрийских и польских евреев, которые бежали в Нью-Йорк через Амстердам. Мать Симмонса родилась в Венгрии, и много месяцев провела в нацистском концлагере в Австрии, где погибла большая часть ее родственников. Она переехала в новое государство Израиль, где родился ее единственный сын, а в 1957 году уехала в Нью-Йорк, когда муж оставил ее с ребенком. Стэнли и Симмонс пережили многочисленные изменения в составе группы. Когда-то у Kiss был музыкант Винс Кузано, которого Симмонс переименовал в Винни Винсента, так как старое имя было «как у торговца фруктами». У их менеджера Стива Тота венгерские и еврейские корни. Гитарист Томми Тайер — сын бригадного генерала Джеймса Тайера, освободившего 15 тысяч венгерских евреев из концлагеря в Австрии. Симмонс полагает, что в этом лагере могла находиться его мать.
«Мы дети иммигрантов, — говорит Стэнли. — Мы дети периода после Холокоста. У нас особый менталитет, склад ума и трудовая этика. Меня учили, что чужое брать нельзя, что нельзя брать то, чего ты не заслужил, что ты не заработал».
«Мы как братья, и даже больше того. Но это не значит, что мы хотим все время проводить вместе. Я как-то сказал Джину: „Будь у меня такая жизнь, как у тебя, я бы застрелился"».
Почему?
«Потому что, то, что привлекает Джина в жизни, мне не нравится. А моя жизнь ему кажется скучной». Стэнли ложится на диван, вытягивается и начинает сеанс релаксации.
В четыре часа из-за занавеса раздаются приглушенные звуки британской музыки из 60-х. Это сигнал к началу преображения. «Нормально?» — раздается лающий лондонский акцент. Я вижу серебряные платформы Симмонса на деревянном ящике, но его лицо рассмотреть не могу.
«Он самый странный парень, — сказал мне накануне вечером в баре отеля Док Макги. — Что я имею в виду? Он самый странный из настоящих парней, которых я знаю — а я знаю парней биполярных, парней с психическими расстройствами. Так вот, у него НЕТ друзей».
Семейную жизнь Симмонса показали в 2011 году в популярном реалити-шоу под названием «Семейные сокровища Джина Симмонса». На протяжении десятилетий он был «внебрачно счастлив» с исполнительницей эротических ролей актрисой Шэннон Твид, которая успешно сыграла в нескольких фильмах, в том числе, в картине «Фрикадельки 3» и «Непристойное поведение». У этой пары родилось двое детей, но вместе они не жили.
«Шоу заставило его изменить отношение к семье, — рассказал мне Макги. — Оно показало его с разных ракурсов, и увиденное ему не понравилось». Это шоу вдохновило Макги на создание другой передачи под названием «Экстремальный зачес»: «Ты зачесываешь вот так свои редеющие волосы и думаешь, что хорошо выглядишь. Но все видят тебя с другого ракурса. Моими первыми участниками станут Джин Симмонс и Дональд Трамп». Симмонс снимался с Трампом в сериале «Ученик» (Трамп его уволил), однако «Экстремальный зачес» пока не снят.
Отодвигается штора, и я вижу профиль Симмонса, появляющегося из-за стены. Когда я снова бросаю на него взгляд, он катится на своем стуле на колесиках по комнате и устраивается напротив меня, широко раздвинув ноги и демонстрируя свой пах, прикрытый серебристым гульфиком.
«Ну как, нормально?»
Преображение Kiss во плоти всегда неожиданно, и оно оказывает психологическое воздействие как на стороннего наблюдателя, так и на саму группу. Один за другим появляются гигантские двухметровые космические клоуны, которые выше всех в здании и белее луны. У каждого удивленный взгляд. В дверном проеме гримерки Стэнли появляется лицо печального мима, один глаз у которого в форме черной звезды, а губы надуты как у обиженной женщины. Он идет по коридору осторожно и грациозно как жираф. Но в его манерах появилось нечто новое: гордость в глазах, сценическая уверенность, причем даже в походке на огромных платформах. Внезапно в мозгу вспыхивает разгадка самой большой тайны Kiss — как они после всех этих лет могут претендовать на такую сексуальность. Их белые лица застыли во времени, это молодые мужчины 25-летнего возраста, и не старше. А что до костюмов, если их можно так назвать, то они провоцируют тебя на неприемлемую физическую взаимосвязь. Все правила личного пространства нарушены, и ты, даже не думая об этом, трогаешь их и тыкаешь в них пальцем. Из атласного зада Пола Стэнли появляется хвост, и я берусь за него своей рукой.
«Это что, настоящий кролик?»
Симмонс, у которого волосы завязаны в тугой хвост, а за спиной болтаются гигантские кожаные крылья летучей мыши, существо иного рода. Все его тело заковано в броню. Отчасти это орк, а отчасти титановое страшилище. А если говорить о его очаровании, то он создает впечатление несчастной женщины из средних веков, которую ограбили и взяли силой.
Говорит он мало, и больше объясняется языком тела. Он тянет к себе гримершу, чтобы обнять ее — тянет за волосы. Мне говорят, что после концерта я ни при каких обстоятельствах не должна встречаться ему на пути. Если я сделаю это, он харкнет на меня поддельной кровью и обдаст вонючим потом. Симмонс делает вид, что не видит меня — и вдруг с силой прижимает меня к стене, а его шипы больно вонзаются мне в руки.
***
Сидя на следующее утро в ресторане на втором этаже, Симмонс завтракает с Шэннон Твид. В 2011 году они наконец поженились. Твид 60 лет, она одета в розовое и листает журнал Time. У Симмонса короткие и неопрятные ногти, с которых еще не сошел вчерашний грим. Седые волосы завиваются. В своих зеркальных солнечных очках и рубашке военного стиля с золотым орнаментом он выглядит как Каддафи на отдыхе. Мой диктофон он придвигает поближе к себе.
По пути из школы домой он часто заходил в библиотеку и читал энциклопедию. Там он узнал, что Эдвард VI мучил животных. «Если ты король, то кто тебе скажет, что с живой лягушки нельзя сдирать кожу?» — размышляет он вслух. Я спрашиваю о героях его детства. «У меня не было героев, — говорит он. — Среди реальных людей. Мои герои жили в моих фантазиях. Они были безупречны — Супермен, Эйнштейн и бесплотные полубоги. Потому что если у тебя герои из реальной жизни, они всегда чертовски жалко кончают. Как Элвис — голый, распухший, лежащий на полу в ванной комнате».
Он берет телефон и просит программу Siri показать британское блюдо — фрикадельки с подливкой. «Вот объясни мне, что это за чертовщина?— просит он. — Англичане всегда были ничтожны из-за еды. После войны они ели фасоль с тостами, и больше ничего, черт возьми. В Штатах у нас было масло, блины, причем все в большом количестве. Если бы Мик Джаггер влез в мой костюм, надел 15-сантиметровые каблуки, начал плеваться кровью и летать по воздуху, он бы просто изнемог. А Боно в моей одежде? Пусть попробует!»
Похоже, пора спросить его о том, как он чувствует себя на сцене.
«Четко выразить это словами я не могу, — говорит он. — Но я реально осознаю, что здесь происходит некое преображение (он тычет пальцем себя в грудь). Я понимаю, что грудная клетка у меня расширяется, сердце стучит. Я могу сравнить свое состояние с состоянием боксера, который вне ринга играет со своей маленькой дочуркой, а потом выходит на ринг и, не замечая аудиторию, начинает жестокий бой».
Твид смотрит значение слова «фрикаделька» в словаре и зачитывает его определение медленно, как будто она под легким наркозом: «Мясной шарик, сваренный в бульоне».
«Звучит приятнее, чем выглядит», — говорит Симмонс.
Я задаю вопрос о реалити-шоу, которое изменило его жизнь. «Мне не нравилось смотреть на себя, — говорит он. — Ну, то есть, мне нравилось, как я выгляжу, кроме этого кривляния (он указывает на свои солнечные очки). Они даже сняли, как мне подтяжку делают — мое лицо лежало на плече как шарф. Но во время этого шоу мне стало понятно, какая я сволочь».
«В детстве мать колотила меня, выбивая все дерьмо, когда я вел себя не так как надо. Став самостоятельным, я сам себя ограничивал в некоторых отношениях: я никогда сознательно не накачивался наркотиками, не напивался, не курил сигареты, потому что не хотел разбивать сердце своей маме. Но в остальном я был заносчив и считал, что все передо мной в долгу. Я единственный ребенок, и поэтому во всем обращаюсь только к себе самому. Тебя вводит в заблуждение звук собственного голоса. И хотя я довольно образованный человек, это не значит, что я мудрый».
В начале 2000-х годов Симмонс начал издавать журнал Tongue, в котором в основном восхвалялись женские формы. Всего у него вышло пять номеров. Скоро будет новый журнал под названием Mogul. «Это высокая поп-культура, предпринимательство», — говорит он и показывает макет обложки со своей фотографией. Симмонс опубликовал несколько книг, в том числе, «Ночные бабочки: исторический и личный взгляд на старейшую профессию в мире» (Ladies of the Night: a Historical and Personal Perspective on the Oldest Profession in the World) и «Корпорация „Я": создай из себя армию, высвободи своего внутреннего бога, побеждай в жизни и бизнесе» (Me, Inc: Build an Army of One, Unleash Your Inner Rock God, Win in Life and Business).
«Я вызываю любопытство у людей из высоких финансовых кругов, — рассказывает мне Симмонс, — потому что я там не был и их делами не занимался, но все равно прилично зарабатываю на жизнь. Они не могут понять, как и почему это мне удается». Потом он говорит о музыке: «Какая еще работа даст вам деньги авансом, и вам никогда не придется их возвращать?»
Он читал книги Трампа. «Все книги о бизнесе — большая ложь, — заявляет Симмонс. — Десять секретов успеха? Да люди просто ищут в жизни кратчайшее расстояние. Ты вынужден учиться, а потом заниматься чертовски трудной, изматывающей работой. Забудьте слова типа „врожденный", „внутренне присущий", „талант" или „гимназия". Без упорного труда ничего не бывает».
В 2011 году Симмонс поддержал Митта Ромни, сказав, что Америка должна находиться в руках бизнесмена. «Государственное управление это бизнес, — говорит он сегодня. — Люди это не понимают. Многие ненавидят Трампа, и мне это понятно. Я знаю этого человека».
«Но это не говорит о том, что он тебе нравится», — ворчит Твид.
«Ему наплевать, что думают другие. Мы ведем речь о человеке, который готов воевать со всеми СМИ. А я хочу, чтобы там был бизнесмен, деловой человек. А не тот, кто скупо оказывает нам свою милость, поднимая минимальную зарплату, в то время как страна все глубже вязнет в долгах. Я хочу, чтобы там был человек, который скажет Америке: „Ты растолстела, опухла, и тебе надо садиться на строгую диету". А так мы будем и дальше обжираться».
«Извините», — вклинивается его жена.
«Что?»
«Ты рыгаешь, когда ты говоришь».
«Неужели? Хорошо хоть, что не пержу. Короче говоря, — продолжает Симмонс, — я не знаю, какое значение могут иметь политические взгляды человека, у которого гитара на шее. Мне нет никакого дела до того, что ваш распрекрасный новый премьер-министр думает о Kiss».
Он вытирает носовым платком брови, рассматривает черное пятно и задумчиво говорит: «Краска для волос». Это не первая знакомая мне американская звезда рока, смущенно говорящая о Дональде Трампе, несмотря на свое согласие со многими его взглядами. Все они деловые люди, всем нужны броские заголовки в прессе. Прежде чем стать президентом, Трамп сорок лет тусовался на тех же гала-концертах, что и они.
«Рок-звезды кретины, — говорит Симмонс. — Но мне больше свойственен прагматизм. Давай, покажу тебе короткое видео». Он достает телефон и включает интервью с американским журналистом Дэном Ратером (Dan Rather). В нем Симмонс заявляет, что иммигранты в США должны учить чертов английский язык.
Вчера их родственники жрали собачью еду, — говорит он мне, — А сегодня они могут буквально подать в суд на президента за сексуальные домогательства и выиграть дело. Хотите попробовать это здесь, в России?"
«А знаете, чего нельзя делать знаменитостям?» Здесь в разговор вмешивается Твид: «Говорить о политике. Не говори о ней. Давай, ешь».
Симмонс доедает кашу, а я задаю вопрос о его отношениях с Полом Стэнли. «Слишком легко и просто говорить о том, что мы оба евреи, а другие парни нет, и поэтому мы выжили, а они нет, — отвечает он. — Что касается Пола и меня, то мы как соединение разных сплавов, из которых получается титан. Это как с собаками. Чистопородные отстают в развитии. Здоровье обеспечивается смешением кровей».
Естественно, очередная реклама иммиграции.
«Ты говоришь, законная иммиграция?— шепчет Симмонс. — Понимаешь, есть огромные отличия. Нужно знать отпечатки пальцев каждого. Нужно знать номера социальной страховки каждого. Призраки нам не нужны. Двадцать миллионов в Америке! В большинстве стран населения меньше. Ты понимаешь, что я имею в виду?»
После возвращения из России я получаю 16 сообщений с почты Симмонса (у него нет помощника). В каждом содержится отдельный бизнес-проект, с которыми он пожелал меня познакомить. Вот он рекламирует Dr Pepper, вот репродукция его логотипа одежды в приложении MoneyBag, вот новый тостер Kiss для сэндвичей. А вот он звонит в колокол на Нью-Йоркской бирже.
«Знаешь, почему среди запрещенных в России групп мы были номер один?— спрашивает меня Симмонс. — Потому что самое сильное слово в английском языке это „я". А у нас куча песен начинается с этого слова: „Я хочу танцевать рок-н-ролл всю ночь", „Я был рожден, чтобы любить тебя". Для авторитарного режима нет слова страшнее».
***
Симмонса как-то попросили описать, что он чувствует во время исполнения песен. Он ответил так.
«Я могу сравнить это только с фильмами Лени Рифеншталь. Одно слово Гитлера, и массы начинают двигаться в унисон. Это поразительное ощущение власти и силы. Я как Кинг Конг, который с горя сожрет пару барышень, а потом стучит себя в грудь. Или как Годзилла, идущая по улицам Токио. Можно даже сказать, что я чувствую себя как Бог на небесах, и это не будет преувеличением».
На другой стороне сцены в «Олимпийском» стоят маленькие пуленепробиваемые палатки. Пол Стэнли взмывает над толпой из 15 тысяч русских фанатов и с силой приземляется на своих платформах. У него уже два искусственных сустава. Он энергично произносит довольно банальную сценическую фразу: «А вот песня из 1988 года!»
Слева, в полосе зеленого света стоит какое-то безумие — отсутствующее выражение лица, глаза навыкате, голова дергается в такт музыке, а черный рот пузырится клейкой кровью. В Симмонсе есть нечто трагическое. Он как обезумевший медведь на цепи, как герой из шоу уродцев. А потом изо рта у него вырывается пламя. Две большие пушки выплевывают в толпу конфетти. Вспыхивает огонь — и представление заканчивается.
На парковке отеля дверь такси Симмонса с треском распахивается, и оттуда появляется наш герой — в лучах света, с высоко поднятой головой, со сгустками поддельной крови на подбородке. Телохранители ведут его к заднему входу, но зная о том, что он имеет привычку оплевывать людей кровью, в одном лифте с ним не едет никто.
