28 мая во время предвыборной встречи в Мюнхене (Бавария) канцлер Германии (ФРГ) Ангела Меркель заявила, что «времена, когда мы (государства-члены ЕС) могли полностью полагаться на кого-то другого, уже в большей степени прошли». Глава немецкого правительства также подчеркнула, что «европейцы должны действительно взять собственную судьбу в свои руки».
Эти высказывания федерального канцлера уже вызвали целую волну неоднозначной реакции со стороны должностных лиц, прессы и экспертных кругов. Ряд изданий уже успели назвать их «пощечинами» в адрес официальных Вашингтона и Лондона из-за нежелания поддерживать их «ревизионизм». Это даже побудило пресс-секретаря правительства Штеффена Зайберта (СДПГ) лишний раз подчеркнуть, что «верность Германии трансатлантическому партнерству остается непоколебимой». Но так ли это на самом деле? Попробуем разобраться.
Что могло вызвать недовольство канцлера?
Итоги недавнего неформального саммита Организации Североатлантического альянса (НАТО) в Брюсселе и встречи «Большой семерки» (G7) на Сицилии оказались вряд ли обнадеживающими для Меркель. Едва ли не основной причиной этого стала «ревизионистская» позиция, которую заняли во время данных мероприятий президент США Дональд Трамп и премьер-министр Великобритании Тереза Мэй.
Во-первых, под шквал критики со стороны американского президента попала экономическая и торговая политика Германии. Еще со времен кризиса еврозоны 2009-2011 годов Германия пытается обеспечить повышение фискальной дисциплины в стране и, как следствие, формирование профицитных бюджетов. Основным проводником этой политики является действующий министр финансов ФРГ Вольфганг Шойбле. В частности, по итогам прошлого года немецкому Минфину удалось собрать в казну на 15 миллиардов евро больше, чем было запланировано.
Президент США в свою очередь раскритиковал такой подход как одно из неконкурентных преимуществ Германии в торговле с Соединенными Штатами. Его поддержала и присутствовавшая на Сицилии глава Международного валютного фонда Кристин Лагард. Она указала, в частности, что сэкономленные средства целесообразно было бы направить на улучшение инфраструктуры (при том, что в США данная проблема стоит более остро). Очевидно, у Меркель и Шойбле на эти деньги другие планы.
Во-вторых, другим «раздражающим» вопросом от Дональда Трампа оказались показатели финансирования Германией оборонных расходов. На протяжении ряда десятилетий они постоянно сокращались. Такую же тенденцию демонстрировали численность бундесвера и его техническое оснащение. В 2016 году ФРГ довела показатель оборонных расходов до 1,2% ВВП, или 37 миллиардов евро в финансовом выражении. Именно эти цифры и дали повод президенту США еще со времени февральского визита канцлера в Вашингтон вести разговоры о том, что якобы «Германия очень сильно задолжала» за коллективную оборону в рамках НАТО.
В-третьих, недовольство канцлера вызвала позиция президента Трампа в отношении климатических изменений. Еще со второй половины 2000-х годов Германия продвигает амбициозную экологическую политику. Едва ли не основным ее элементом является «энергетический поворот» (Energiewende). «Поворот» подразумевает отказ от использования ископаемого топлива и расширение энергосбережения для противодействия изменениям климата.
Другим раздражителем для Ангелы Меркель оказалась и крайне нечеткая позиция Великобритании во время переговоров. Тереза Мэй так и не смогла объяснить канцлеру, собирается ли Соединенное Королевство платить в бюджет ЕС компенсацию за выход страны из Евросоюза, какой способ доступа к рынку ЕС Британия хотела бы получить после того, как покинет Союз, и каким будет будущее наемных работников — граждан ЕС, работающих в Британии.
Разочаровал Меркель и тот факт, что во время предыдущих визитов Трампа в другие союзные США страны — Саудовскую Аравию и Израиль — резкая критика в адрес этих государств или их руководства со стороны американского президента не звучала. Это резко контрастировало как с настроениями во время встреч в Европе, так и с тем, что сама канцлер вкладывала в понятие «трансатлантического партнерства».
Именно концентрацию этих сверхсложных вопросов и вероятную убежденность Меркель в том, что вести конструктивный диалог с Вашингтоном в таких условиях вряд ли удастся, вполне можно назвать решающими факторами для жесткой реакции со стороны главы правительства ФРГ.
Такой ли уж неожиданной была реакция Меркель?
Реакцию Меркель действительно было трудно предсказать. Хотя бы потому, что она контрастирует с политическим стилем канцлера. Этот стиль привел даже к появлению в немецком языке глагола «merkeln», которое можно перевести как «говорить слишком осторожно, с минимумом конкретики». Меркель импонируют хорошо подготовленные, размеренные и сформулированные вполне официальным языком заявления, которые произносятся в не менее официальной обстановке.
В этот раз кардинально отличалось все или почти все. Конечно, вряд ли эта речь в Мюнхене была экспромтом, но очень на него походила.
На выходных канцлер говорила об итогах переговоров якобы «между прочим», за бокалом пива, и даже не на мероприятии собственной партии, а на собрании «братского» Христианско-социального союза. Это, тем не менее, нисколько не уменьшило эффекта. Ведь призыв к Европе об ответственности и сохранении единства прозвучал очень четко и был услышан не только в европейских столицах, но и в мире в целом.
Несмотря на то, что Меркель в своем стиле не назвала ни фамилий, ни страны, все сразу догадались, о ком и о чем идет речь. Британский Foreign Office даже обнародовал заявление, в котором в очередной раз убеждал пока что коллег по ЕС и союзников по НАТО в том, что «выход Британии из Европейского Союза не означает отхода Соединенного Королевства от европейских дел».
В то же время элемент неожиданности проявляется также и в том, как отреагировали ведущие политические силы ФРГ на заявление канцлера. В частности, ее поддержали даже те силы, которые принадлежат к парламентской или внепарламентской оппозиции. Один из ведущих спикеров «Союз90/Зеленые» по вопросам внешней политики Юрген Триттин заявил, что «ответом Трампу может быть только единая и сильная Европа».
Неожиданно с Меркель солидаризировалась даже левопопулистская партия «Левые». Так, ее сопредседатель Катя Кипплинг в недавнем интервью для Bild назвала президента Трампа «самодовольным нарциссом» и «призвала покончить с грубым диктатом США в Европе».
Поддержали Меркель и свободные демократы, отметив ключевое значение европейского вектора развития современной Германии. В конце концов, даже Мартин Шульц согласился с канцлером в Twitter, написав, что «лучшим ответом для Дональда Трампа является сильная Европа», а глава МИД Зигмар Габриэль назвал позицию США в отношении Европы «безответственной».
«Больше Европы» в политике Германии: что из этого может получиться
На первый взгляд, заявление канцлера действительно может показаться прорывным. Впрочем, если дослушать его до конца, то «сенсационные фразы» оказываются искусно вплетенными в общий контекст немецкой внешней политики.
В частности, после слов о «взятии европейцами ответственности за собственную судьбу» Меркель декларирует приверженность трансатлантическому партнерству.
Глава правительства ФРГ указывает и на готовность договариваться по разным вопросам при условии соблюдения сторонами ценностей, которые представляет Германия. В этом контексте даже проскакивает упоминание о России. Соответственно, Меркель лишь расставляет акценты, а суть при этом остается неизменной.
И действительно, еще со времен воссоединения Германии внешняя политика «Берлинской республики» носила и продолжает носить условно «триединый» характер. К этим основным векторам относятся трансатлантическое сотрудничество, европейское направление и «восточная политика».
С углублением интеграции в Европейском Союзе с начала 1990-х годов именно европейское направление становится ключевым для внешнеполитического курса ФРГ. В данном случае Германия добровольно изменила свои подходы к внешней политике с тем, чтобы обеспечить успех евроинтеграционного проекта.
Вместе с тем «триггером» изменений на восточном и трансатлантическом направлениях она не была и не есть. Первое начало меняться из-за ревизионистской политики официального Кремля в Европе и сворачивания демократии в самой России.
Значимость второго снижалась еще с середины 1960-х и ограничивалась вопросами НАТО и размещения американских военных баз. Трамп и Брексит делают актуальным переосмысление системы безопасности как Европы в целом, так и Евросоюза в частности, что может стать чуть ли не основной причиной изменений трансатлантического курса официального Берлина.
Тем не менее, основополагающая тенденция к тому, чтобы европейские дела обретали решающий вес, остается неизменной, хотя и приобретает новые черты.
С другой стороны, такого рода эффектный политический демарш не может не влиять на внутриполитическую обстановку в Германии. Ряд экспертов, например старший научный сотрудник Королевского института Elcano в Мадриде Ульрих Шпек, считают, что тезис Меркель о европейской солидарности изначально предназначался для внутреннего немецкого потребителя. С таким тезисом можно согласиться по следующим причинам.
Во-первых, на фоне роста популярности популистских сил с их «простыми и понятными лозунгами» в обществе есть значительный спрос на четкую риторику. Ее ожидают, в том числе, и от канцлера. Поэтому можно сказать, что пока она эти ожидания оправдала.
Во-вторых, в связи с избирательной кампанией Меркель как никогда нужно «выбивать козыри» из рук ведущих оппонентов. Этим заявлением канцлер нанесла удар по крайней мере по двум аргументам кампании социал-демократов.
Первый из них — осторожность Меркель в отношении действующей администрации США. И действительно, несмотря на предыдущие противоречивые заявления президента Трампа, канцлер воздерживалась от его открытой критики. В последней в основном упражнялся президент-»эсдек» Штайнмайер.
Второй же касается отсутствия у лидера христианских демократов видения перспектив развития Европы. Мартин Шульц с самого начала кампании позиционирует себя как едва ли не наибольшего «европейца» среди участников гонки. Так что заявление Меркель затронуло и его лично.
При этом канцлер оказалась в более выгодной позиции. Она не только заявила о требовании «брать больше ответственности» за судьбу Европы, но и может «выложить на стол» итоги переговоров с Эммануэлем Макроном по углублению интеграции в еврозоне и запуску «разноскоростной Европы»,
игнорируя оппозицию СДПГ внутри страны и в некоторых государствах Центральной Европы (Польше, Венгрии) на уровне ЕС.
Впрочем, для того, чтобы делать далеко идущие выводы или утверждать о начале «стратегического переворота» в рамках трансатлантического вектора германской политики, одного заявления все же недостаточно.
Для этого нужно ждать, по крайней мере, выхода окончательных вариантов предвыборных программ, чтобы понять, перекочевали эти тезисы туда или нет.
А соответственно, какие последствия может иметь их наличие или отсутствие для деятельности как действующего канцлера ФРГ, так и, возможно, нового немецкого правительства.
