Gazeta Wyborcza: Недавно вышел 50-й юбилейный номер журнала Nowa Europa Wschodnia, редакция которого находится в Кракове. Вы помните, как все начиналось?
Анджей Бжезецкий (Andrzej Brzeziecki): Нашего издания не было бы без журнала Tygodnik Powszechny. Там мне и Малгожате Ноцунь (Małgorzata Nocuń) дали возможность ездить на Восток и писать о нем, хотя ситуация выглядела неоднозначно. Во-первых, польские читатели охотнее следят за статьями о Польше, а во-вторых, это было связано с расходами. Nowa Europa Wschodnia появилась в виде приложения к Tygodnik Powszechny, а постепенно доросла до самостоятельного журнала, выходившего раз в два месяца. Издавался он во Вроцлаве Коллегией Восточной Европы, которую создал Ян Новак-Езёраньский (Jan Nowak-Jeziorański).
Это пример того, что интересные проекты можно делать не только в Варшаве. Вроцлав и Краков — это свободные от политических влияний центры изучения восточной тематики. В Кракове ей занимаются не только в упомянутом журнале Tygodnik Powszechny или в университете, но и в консервативных кругах, связанных с изданием Arcana или Ягеллонским клубом.
— В моменты отчаяния мне кажется, что это «сизифов труд». Следя за сообщениями в крупных СМИ, я вижу, что они уделяют международной тематике все меньше внимания. Международные разделы значительно сокращаются. Мы можем прочесть что-то о Востоке, когда там начинается война, революция или взрывается бомба. Все газеты отозвали своих корреспондентов из столиц Восточной Европы, их работу выполняет интернет-поисковик. Журналистов отправляют туда по особым случаям, но в таких обстоятельствах им не хватает времени, чтобы углубиться в тему. Польских журналистов, которые специализируются на постсоветском пространстве, можно пересчитать на пальцах одной руки. Мы с завистью смотрим на то, как работают журналисты из Германии, Великобритании или США. Им предоставляют квартиры в Москве или Киеве, офисы, помощников. Поляки могут об этом только мечтать.
— Почему так происходит?
— Польские СМИ концентрируют свое внимание на внутренних темах, потому что этого хотят люди. Достаточно зайти в книжный магазин. Путин находится у власти уже 18 лет, а первой польской биографии этого политика мы дождались только в прошлом году. Мы любим бахвалиться, что «чувствуем» Восток, понимаем его лучше других, но на самом деле в этом плане на европейском фоне мы ничем не выделяемся.
— Тайны русской души лучше понимают в каких-то других странах?
— Некоторые думают, что если они умеют пить водку стаканами и петь «Калинку», то понимают русскую душу. Считается, что географическая близость и общая история делают нас экспертами по восточной политике. В этом, конечно, есть доля истины, но правда заключается в том, что мы не способны относиться к народам Восточной Европы объективно: с каждым у нас есть свои конфликты. Эмоции не позволяют нам оценивать их трезво. Есть еще третий аспект: польский ориентализм. Мы ездим в Восточную Европу, чтобы почувствовать, что мы выше других, и столкнуться с чем-то огромным и опасным. Тексты некоторых репортеров о постсоветских государствах напоминают описания Африки и Амазонии, сделанные в XIX веке. Пониманию это не способствует.
— Много лет подряд в кругах польской политической элиты по вопросу восточной политики существовал негласный консенсус. Он все еще есть?
— Раньше ведущей считалась линия Гедройца (Jerzy Giedroyc). Ее придерживались и Александр Квасьневский (Aleksander Kwaśniewski), и Лех Качиньский (Lech Kaczyński). Если объяснять кратко, эта идея заключалась в том, что Польша должна стремиться к диалогу с восточными соседями, в том числе с Россией, и одновременно поддерживать независимость Литвы, Украины или Белоруссии.
Конечно, были отдельные провалы. Высказывание главы МИД Радослава Сикорского (Radosław Sikorski) о том, что ноги его не будет в Литве, пока там не решат проблемы поляков, было не самым умным. Как и слова премьера Эвы Копач (Ewy Kopacz), которая, когда на Украине гибли люди, говорила, что нужно запереться в собственном доме (комментируя идею о поставках оружия украинцам и призывая Польшу не вмешиваться в российско-украинский конфликт, — прим.пер.).
— Как это выглядит сейчас?
— Тенденция подчинения внешнеполитического курса внутриполитическому усиливается. Жертвой этого процесса стала восточная политика. Кроме того, в правых кругах наметился конфликт между сторонниками идей Гедройца и неонационал-демократами, которые культивируют память о Восточных Кресах (это территории западной Украины, Белоруссии и Литвы, входившие в состав Речи Посполитой, — прим.пер.) и считают, что мы должны заставить государства Восточной Европы расплатиться за события прошлого. Эти споры приводят к тому, что наш министр иностранных дел долгое время избегал поездок в Киев, а премьер-министр Шидло (Beata Szydło) так туда и не доехала, хотя Украина — это наш важнейший сосед. С другой стороны, правительство назначило послом в Киеве Яна Пекло (Jan Piekło) — прекрасного человека (кстати, краковянина). Крайне правые силы выступали против этого назначения, ксендз Тадеуш Исакович-Залеский (Tadeusz Isakowicz-Zaleski) даже пытался собрать большую протестную коалицию.
— Во вступлении к юбилейному номеру вы пишите о «становящейся все более агрессивной России». Нам стоит готовиться к худшему?
— Вполне естественно, что после войны на Украине мы стали бояться российских танков, но в первую очередь следует бояться лоббистов России. Москва старается воздействовать на политику западных стран, используя их слабость и алчность. Ленин говорил, что Запад сам продаст России веревку, на которой та его повесит. Сегодня Москва, пытаясь манипулировать западными странами, пользуется их главными завоеваниями — свободой слова, демократией, гражданским обществом. Она вкладывает деньги в политиков, которые пытаются разрушить европейскую солидарность. А западные СМИ, гонясь за сенсациями, поддаются на разные провокации. В Восточной Европе используется грубая сила — российские танки и винтовки, а в Центральной — российская «мягкая сила» и опасное лоббирование. Еще, конечно, есть нефть и газ. Поводов для оптимизма у нас мало.
