Случаев, когда герои произведений убивают собственных авторов, немало. Кронос, конечно, ел своих детей, но все-таки один из них его и убил: старик заедал жизнь и творчество целой семьи. Но это уж слишком космогонический случай. А как оно в наше время? От руки своего героя гибли два типа авторов: те, кто этих героев создавал, и те, кто потом воссоздавал портрет получившегося.
Владимир Иванович Вернадский, как, впрочем, и Аристотель задолго до него, испытал сто с лишним лет назад острое чувство единства с природой, когда вдруг понял, что не только почва под ногами, но и камни под почвой — не что иное, как останки живых существ, сжатые грузом времени до полной неподвижности. Это ощущение единства мира отражается и в языке, в его цепких формулах. Отложились они в памяти благодаря разговорам с живыми и чтению книг, как бы лишенных внешних признаков жизни. Наше сознание словно признается себе, что оно само только отчасти способно произнести что-то живое и насущное, а по большей части принуждено цитировать, цитировать без конца и до конца. Не оглядываясь на противоречия, вроде тупиковой формулы «нет ничего нового под солнцем», после произнесения которой следовало бы и вовсе замолчать, но нет, она нравится как раз самым болтливым.
Или, например, слова из ужасного романа Гоголя «Тарас Бульба», главный герой которого говорит сыну, что он его породил, он его и убьет. Конечно, иной историк литературы поправит нас и скажет, что всю мировую литературу вообще можно разделить надвое. С одной стороны окажутся произведения, в которых либо убивают, либо пытаются убить своих детей сами родители. Тут и Уран с Кроносом, и Авраам, и Агамемнон, и Бог христиан, из любви к собственному искусству попускающий мученическую смерть сына. Все это реализуется в произведениях по названной формуле Тараса Бульбы. Мотив стирания новой, тобой же порожденной жизни, поражает богатством сюжетов. Тут тебе и Медея, приносящая в жертву детей, и Алфея, мать мужественного, но похотливого Мелеагра, устранившая своего несостоявшегося Буратино путем сожжения полена, в котором была запрятана его жизнь, в отместку за гибель от его руки братьев. Вообще, это не всегда делает папа, довольно часто мотив убийства творцом своего изделия облекается в формы каприза суровой мамаши.
Я тебя породил — я тебя и убью. Этот девиз многим кажется в чем-то привлекательным. Почему? Может быть, он включает в себя первобытный доправовой концепт «высшей легитимности». Мол, сам сделал, сам могу и сломать. Или, как в популярном советском фильме пьяный доктор говорит: «Сам сломаю, сам и починю».
Понять, как чувство личной ответственности за судьбу предприятия, города, страны, революции, великой идеи, которое бродило в одной безумной голове, так легко овладевает массами, можно только после того, как мы выясним, что происходит в головах деток, устраняющих своих родителей. Тут сразу набегут некоторые и скажут, мол, разве ж это детки, это выродки какие-то.
Случаев, когда герои произведений убивают собственных авторов, немало. Кронос, конечно, ел своих детей, но все-таки один из них его и убил: старик заедал жизнь и творчество целой семьи. Но это уж слишком космогонический случай. А как оно в наше время?
Вот Лев Троцкий написал биографию Сталина, а Сталин Троцкого убил. Не сам, чужими руками, но убил.
Мандельштам написал стихотворный портрет Сталина, тот его тоже убил. Об этом узнали, надо сказать, не сразу. И в России до сих пор есть люди, которые глумливо относятся к гибели поверженного врага народа: подумаешь, пятерку дали ему, кривляке. Да и умер он, говорят, не от рук палачей, а по причине собственного пренебрежения физкультурой и спортом. Говорят, люди покрепче в лагерях даже выживали. Шаламов, Волков, Солженицын — глыбы!
И все же гибель, насильственная смерть героя от руки питомца завораживает. Вот Бухарин, Бухарчик. Он же прямо пестовал Иосифа Виссарионовича, как Пигмалион Галатею. И вот Галатея полировалась-полировалась, да и отполировалась до обиды на своего пестуна. Еще недавно ученик Сталин говорил учителю Бухарину: «Мы с тобой, Бухарчик, — Гималаи, а все остальные — маленькие пятна». И вот сначала мыслитель помогает своему герою-деятелю одолеть других персонажей драмы, а потом и сам умоляет позволить ему умереть до процесса и выдвигает такой аргумент в пользу разрешения на самоубийство: «Если мои домашние увидят, в чём я сознался, они могут покончить с собой от неожиданности. Я как-то должен подготовить к этому. Мне кажется, что это в интересах дела и в его официальной интерпретации…» До самого последнего вздоха соавтор и скульптор извинялся да пресмыкался перед своим детищем, а заслужил от того только лютую казнь.
Для такого поворота давно придумана другая мантра: «Революция пожирает своих детей».
От руки своего героя гибли, таким образом, два типа авторов — и те, кто этих героев создавал, и те, кто потом воссоздавал портрет получившегося. Мандельштам за получившееся не в ответе. А Троцкий и Бухарин?
Есть еще одна вульгарная мудрость, которую многие русскоговорящие люди любят повторять: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Это верное суждение, даже если из него, как зубы из стареющей челюсти, начинают выпадать буквы.
Мы в ответе за тех, кого приучили.
Мы в ответе за тех, кого учили.
Мы ответим за тех, кого учили.
Один непотопляемый деятель эпохи Ельцина утверждал еще в лихие 1990-е годы, что нашей стране нужна ВЧК — всероссийская чрезвычайная комиссия по сбору налогов. Мол, вся беда в несознательности граждан. Товарищ не шутил. Он, видимо, действительно думал, что вовремя сказанным грозным словом можно остановить человеческую природу. Товарищ ошибся. Его плохо учили. И поколение его учителей ответило за того, кого учило.
Надо прямо сказать: эта линия русских исторических фразеологизмов продолжается и в наши дни. Борис Немцов, Анна Политковская, Юрий Щекочихин, а также Борис Березовский. Все они были авторами, аккуратно писавшими длинный сценарий так и не снятого кино. Но одни создавали правдивую картину эпохи через портреты ее наиболее заметных деятелей, а другой-то считал, что сам слепил из подручного материала своего будущего карателя.
Любопытно, что читатели этой исторической книги остались к ней равнодушны, зато герои требовательные попались. От Кремля до города Грозного — Буратино посматривает на Папу Карло.
