На 12-м этаже захудалого промышленного здания в Сёнване — вряд ли там располагалась бы православная церковь святых апостолов Петра и Павла с ее золотыми иконами, напрестольными крестами и святыми мощами, где отец Денис Поздняев проводит ежедневные службы для русской православной общины — священник спокойно рассказывает о кризисе эмиграции, затмившем нынешнюю трагедию в Сирии и оставившем неизгладимый след в истории Китая и Гонконга.
В марте отмечалось столетие первой из двух русских революций в 1917 году. Сконцентрирована она была в Санкт-Петербурге (ранее Петрограде) и стала причиной отречения от престола царя Николая II. Она спровоцировала в России кровавую гражданскую войну, продолжавшуюся пять с половиной лет и изменившую ход мировой истории. Она привела к массовому исходу беженцев, известному как «белая эмиграция» или «белые русские», которые оставались верны свергнутому царскому режиму и выступали против «красных большевиков». Большевики Владимира Ленина захватили контроль над Россией в октябре, после второй революции.
В феврале поступила информация о том, что Гонконг принял первого — и на тот момент единственного — сирийского беженца, а в декабре 2015 года Верховный комиссар ООН по делам беженцев в Пекине заявил местным СМИ, что в Китае было зарегистрировано только девять беженцев и 26 соискателей убежища из Сирии. Страна оставалась по большей части недоступна для четырех с половиной миллионов мигрантов, отчаянно спасавшихся от ужасов истерзанной войной Сирии, но 100 лет назад ситуация была иной. Тогда Китай приютил многие тысячи людей, бежавших от гражданской войны в России, а некоторые из них позже перебрались в Гонконг — по мере продолжавшейся травли — где и образовали динамично развивавшееся сообщество.
«К середине 1920-х годов в Китае насчитывалось более 300 000 россиян», — говорит Поздняев, рассказывая, как 14 лет назад, вскоре после своего прибытия из Москвы, они с женой Кирой увлеклись историей «белых русских» в Гонконге.
«Мы решили пойти на кладбище в Счастливой долине, — говорит Кира. — Не спрашивайте, почему. Нам с Денисом просто нравится гулять по кладбищам».
Незадолго до этого, Денис Поздняев получил по электронной почте письмо из России от человека, искавшего информацию о предке по имени Николай Белановский, бывшем царском морском офицере, покинувшем страну во время гражданской войны. Никто в России не знал, что случилось с Белановским, но первой из порядка 170 российских могил, на которые набрели Поздняевы в Счастливой долине, была именно его.
«Тот „белый русский" стал нашим первым другом в Гонконге», — говорит Кира.
Многие эмигранты из России были членами вооруженных сил, дворянами или поддерживавшими режим общественными деятелями, но это было лишь грубым политическим определением, которое охватывало тех, кого застали врасплох хаос и жестокие превратности революции и гражданской войны.
Царская элита начала эмигрировать в начале 1917 года, в основном в европейские города, но некоторые остались на родине для борьбы с большевиками при поддержке западных держав и Японии. К 1922 году население города-порта Владивосток увеличилось до 410 000 (с 97 000, зафиксированных в 1916 году) по мере отступления Белой армии на восток.
«Какие же ужасы происходили в России, чтобы столько людей были вынуждены покинуть свои дома», — говорит Нона Лэнгли (урожденная Пио-Ульская), родившаяся в Гонконге в августе 1947 года и изучавшая свою семейную историю, публикуя результаты на сайте pio-ulski.com.
В телефонном интервью из австралийского Перта Лэнгли говорит, что в 1917 году ее находившаяся на последних месяцах беременности бабушка по материнской линии Анна Нозадзе получила телеграмму от мужа, полковника царской армии, в котором тот умолял ее немедленно покинуть их дом в Баку, на побережье Каспийского моря, и приехать к нему во Владивосток. Нозадзе продала бриллиантовую брошь, купила билет на поезд и во время невероятного путешествия по снежной России длиною 11 600 км родила дочь Лайлу (мать Лэнгли), а помог ей в этом единственный находившийся рядом врач-ветеринар.
Другим родившемся в Гонконге «белым русским» является художник Павел Атрошенко, который живет сейчас в Сиднее и чья семья пострадала в ходе гражданской войны, унесшей около восьми миллионов жизней.
«Моя мать Антонина Атрошенко родилась в 1916 году в семье богатого царского офицера. Ее матушка была его возлюбленной и повесилась, когда большевики убили его», — говорит он. Его мать выжила только потому, что младенцем ее приютила сердобольная семья. Брату Антонины (дяде Атрошенко) повезло не так сильно.
Когда 25 октября 1922 года Владивосток оказался в руках большевиков, гражданская война фактически подошла к концу, и русские семьи бежали к расположенной поблизости китайской границе в страхе за свою жизнь. Они направлялись в Харбин, бывший с 1898 года псевдо-русской колонией в ведении инженеров и чиновников, назначенных царским режимом для строительства и эксплуатации Китайско-восточной железной дороги (КВЖД) на основании уступки, предоставленной Китаем в период династии Цин. (Многие «белые русские» поселились также на месте современного Синьцзяна.)
По словам Лэнгли, ее отцу Георгию Пио-Ульскому, который позже стал главой оркестра в отеле Гонконга, едва исполнилось 13, когда он с матерью и сестрой бежал из Владивостока к своему 19-летнему брату в Харбин. Он зарабатывал на жизнь музыкой, путешествуя по Китаю на всем протяжении 1920-х годов.
«Помнится, папа рассказывал мне, что его мать разорвала все документы, подтверждавшие связь нашей семьи с офицером имперского флота, поскольку боялась, что их могли расстрелять или отправить в Сибирь, узнай об этом большевики», — говорит она.
На какое-то время Харбин стал прекрасным убежищем как для белой эмиграции, так и для Русской православной церкви.
«В Китае русская церковь и эмигранты пользовались полной свободой», — говорит Денис Поздняев, уточняя, что когда-то в стране было более 100 русских церквей, 23 их них — в Харбине. Однако спокойные времена для 150 000 проживавших в зоне КВЖД россиян вскоре подошли к концу.
В 1924 году, когда Пекин наконец признал новую советскую власть, старые российские паспорта были признаны недействительными, и люди, отвергнувшие шанс стать советскими гражданами — то бишь подавляющее большинство «белых русских» — превратились в лиц без гражданства.
Люба Эстес (в девичестве Скворцова) родилась в 1931 году в Харбине «в статусе беженца и лица без гражданства» — свидетельства о рождении у нее никогда не было. Ее отец Александр Скворцов (род. в 1893) жил в городе, поскольку его отец был главным судьей в верховном суде Харбина. Получив в 1918 году в Санкт-Петербурге диплом инженера, Скворцов работал на КВЖД.
«Вследствие русской революции 1917 года „белые русские" семьи в Харбине, такие как моя, вернуться в Россию уже не могли», — говорит Эстес, выросшая в Гонконге и осевшая в Сент-Огастин, штат Флорида, США.
Многие уехали из Харбина в Шанхай и другие порты, когда советские чиновники, инженеры и рабочие начали перебираться в зону КВЖД, а следующая волна последовала за японским вторжением в Маньчжурию в сентябре 1931 года.
«Официального поселения в Шанхае у россиян не было, поэтому они работали в сфере услуг и были, как правило, бедны», — говорит Поздняев. Более всего страдали бывшие представители высших слоев общества.
Чарли Чаплин, написавший сценарий и снявший фильм «Графиня из Гонконга» (1967) с Софи Лорен в главной роли, говорил, что фильм стал результатом его поездки в Шанхай в 1931 году, где он наткнулся на ряд титулованных аристократов, бежавших от русской революции. У них не было ни денег, ни страны, а положение — хуже некуда.
«Мужчины работали рикшами, а женщины — танцовщицами по 10 центов за танец. Когда началась Вторая мировая война, многие из старой аристократии погибли, а представители более молодого поколения перебрались в Гонконг, где их положение стало еще хуже».
Лэнгли уверена, что среди европейской элиты россияне считались социальными изгоями.
«Они были на одном уровне с местными жителями, а возможно, и хуже, — им даже не разрешали вступать в английские клубы. Мне кажется, сделать хорошую карьеру не смог бы ни один женившийся на „белой русской" женщине британец», — говорит она.
Ее музыкально одаренный отец работал в престижных отелях Шанхая, где и познакомился со своей будущей женой, Лайлой, которая тоже бежала вместе с семьей из Владивостока в 1922 году и Харбина в 1930.
«Первые россияне приехали в Гонконг в 1930-е годы», — говорит Поздняев, хотя первое упоминание о них в газете South China Morning Post датируется 1925 годом, когда «28 июня 234 „белых русских" уехали из Шанхая в Гонконг на пароходе „Императрица Канады", на замену китайского экипажа „Канады" и экипажа „Императрицы Азии" в Гонконге».
Первая в Гонконге Русская православная церковь, располагавшаяся по адресу 12 Essex Crescent, Kowloon Tong, была учреждена отцом Дмитрием Успенским в 1934 году.
Еще больше россиян приехало в город после бомбардировки японцами Шанхая в августе 1937 года. Когда Георгий и Лайла Пио-Ульские прибыли в Гонконг в ноябре того же года, когда ему предложили должность в оркестре отеля Гонконга, исполнился 21 год с тех пор, как началось их бегство от войны и политических потрясений.
«Мои родители никогда не говорили дома по-русски, и мы ненавидели Советы, — говорит Лэнгли. — Мои родители всегда поддерживали царя».
Отцу Атрошенко Ивану также удалось в 1937 году перебраться в Гонконг. Его беременной жене и маленькому сыну было приказано вернуться в Кантон и получить исправленные визы, но еще до их отъезда, в конце августа в госпитале «Матильда» родился малыш, которого назвали Павлом.
Эстес и ее семья совершили такое же путешествие из Харбина в Шанхай. Они хотели убежать как можно дальше от боев в Шанхае, когда ее отцу в июле 1938 года предложили работу в Строительно-инженерной компании Гонконга (владела которой, как и отелем Гонконга, семья Кадури).
«Бывшие солдаты Белой армии присоединялись также к силам гонконгской полиции по борьбе с пиратством и устраивались в местный жокей-клуб в качестве охранников ипподрома», — говорит Поздняев, который верит, что относительное благополучие к россиянам Гонконга пришло в 1930-х годах, так как именно тогда им удалось собрать средства для строительства церкви. Ее возведение было, однако, отложено вследствие начала Второй мировой войны.
Но длились процветание и мир вновь недолго, ибо несчастные «белые русские» оказались в ловушке во время японской оккупации Гонконга (декабрь 1941-август 1945 годов). Большинство из них стали свидетелями актов бессистемного варварства.
Согласно военным архивам, отец Эстес Скворцов воевал при добровольческом корпусе обороны Гонконга и оказался в плену у японцев. Хотя у россиян и не было гражданства, большинству живущих в городе удалось избежать интернирования, но приходилось прилагать невероятные усилия, чтобы выжить в условиях оккупации.
Старшая сестра Лэнгли рассказала ей, что их отец вернулся однажды с проходившего в японском офицерском клубе музыкального спектакля в порванной рубашке и с окровавленной спиной, поскольку солдат возмутила его неспособность понять, что за песни они просили сыграть.
Атрошенко помнит о том, что будучи ребенком присутствовал на одной из встреч своего отца, эксперта в горнодобывающей промышленности, в ходе которой тот отказал японцам в помощи с повторным открытием местных шахт, а один из разъяренных офицеров угрожал его обезглавить.
«Я был совсем ребенком, но те военные годы, проведенные в Гонконге, помню очень хорошо», — говорит Атрошенко.
После войны жизнь, правда, стала казаться замкнутой и чванливой, — говорит он.
«В Гонконге того времени опирались на происхождение людей и строгую иерархию. В школе мы знали трех девочек, все они получили дипломы секретарей; британские девушки зарабатывали вдвое больше, чем русские, а русские — вдвое больше, чем китайские. Вот так все и было».
В 1953 году его семья покинула свой дом на Боуэн-роуд и переехала в Австралию.
Лэнгли сохранила теплые воспоминания о жизни в Счастливой долине и энергичной и сплоченной общине русских эмигрантов: «Мы ходили друг к другу в гости на вечеринки, а на пасху — в церковь, где, помнится, устраивали большое празднество».
Может быть, именно расовая иерархия убедила ее отца подать заявление на получение британского гражданства и в 1947 году официально сменить фамилию с Пио-Ульского на Паркс. Затем он устроился работать в компанию «Гонконгский трамвай».
«Я думаю, мои родители не хотели бы, чтобы на нас стояло клеймо русских эмигрантов — они хотели, чтобы дома царила британская атмосфера», —говорит Лэнгли.
Серия писем, отправленных в журнал Post в мае 1947 года, демонстрирует презрение многих представителей колониального класса к находившимся среди них россиянам.
«Я лично считаю, что все россияне одинаковы, независимо от политических пристрастий — будь то красные, розовые или белые, — поскольку доверяю старожилам, которые говорят, „поскреби русского — найдешь татарина"», —писал один корреспондент.
Помимо многочисленных китайцев, наводнивших город после победы коммунистов в китайской гражданской войне 1949 года, через Гонконг прошли десятки тысяч россиян, подсчитал Поздняев, хотя некоторым из них визу на выезд из Китая пришлось ждать аж по 15 лет.
«За последние 15 месяцев Гонконг стал пунктом ожидания и временным пристанищем около 1 000 „белых русских" беженцев из Китая, — говорилось в докладе, опубликованном в журнале Post от 12 июля 1965 года. — Многие жители колонии успели привыкнуть к беженцам, прогуливавшимся по улицам в своих причудливых крестьянских одеждах 19 века. Но туристы по-прежнему останавливаются и в изумлении глазеют на мужские брюки свободного покроя и высокую шнурованную обувь, а также на женщин с повязанными вокруг щиколоток платками».
Далее статья гласила: «С точки зрения беженцев, привыкших к простой жизни в провинции Синьцзян на северо-западе Китая, Гонконг был странным и загадочным местом. Как выразился один из стариков-эмигрантов, „автомобилей в Гонконге — больше, чем мух там, откуда мы пришли"».
После 1949 года большинство приезжих останавливались там только на те несколько дней, недель, месяцев или лет, что занимали прохождение медосмотра и оформление документов для переезда в Австралию, Канаду, Южную Америку или куда-то еще. В 1953 году японское правительство, например, выдало разрешения на въезд 86 «белым русским», проживавшим в Гонконге с 1949 года.
«Остались лишь немногие: жизнь в Гонконге обходилась очень дорого, он был опустошен войной, а улицы переполнены нищими китайцами. В Австралии и США возможностей было попросту больше», — говорит Поздняев.
Распадаться начало даже русское сообщество, созданное в 1930-е годы и оставившее свой след не только в музыке, но и в национальной кухне (гонконгский борщ популярен по сей день), искусстве (Георгий Смирнов стал знаменитым художником в Макао) и медицине (Соломон Бард основал медицинский факультет при Гонконгском Университете).
«Я помню все семьи, с которыми мы были знакомы на момент их отъезда в 1950-х годах. К 1960 уже практически никого не осталось», — говорит Лэнгли, чьи родители оставались в городе до самого своего отъезда в Перт в 1973 году.
«Сейчас нет уже никого. Я думаю, в Гонконге осталось не более одной русской семьи», — говорит Кира Поздняева.
Характеристику с места работы Скворцова, из инженерно-строительной компании Гонконга, которую он получил при подготовке к поездке в США в 1952 году, можно найти в архиве гонконгского Проекта Наследия. В письме перечислен ряд крупных строительных и инфраструктурных проектов, которые он курировал в рамках восстановления Гонконга после войны, включая установку первых кондиционеров в отеле Peninsula.
Как и члены семей Атрошенко и Пио-Ульских, он пережил гражданскую войну, японское вторжение в Маньчжурию, китайскую гражданскую войну, бомбардировку японцами Шанхая и битву за Гонконг. Это путешествие из России в США через Харбин, Шанхай и Гонконг было долгим и опасным даже в сравнении с перемещениями сегодняшних беженцев.
Знаменательным является, пожалуй, тот факт, что в 1971 году этот «белый русский» умер в городе Санкт-Петербург — том, что во Флориде.
Стюарт Хивер — бывший морской офицер и предприниматель родом из графства Кент, Англия. Живет и работает в Гонконге, внештатный автор и журналист. Любит свою работу, море и семью, но не обязательно в таком порядке.
