Будучи сенатором, Сэм Нанн (Sam Nunn) сыграл ключевую роль в разработке и борьбе за принятие правительством и Конгрессом законопроекта об утилизации или безопасном хранении ядерного оружия и материалов для его изготовления на территории разваливающегося СССР.
Как рассказывает Грэхам Аллисон (Graham Allison), уходящий директор гарвардского Центра имени Белфера: «главный сенатор от демократов, Сэм Нанн, и республиканский сенатор из штата Индиана, Ричард Лугар (Dick Lugar), не только признали существование проблемы, но и нашли для нее великолепное решение. Поскольку для слушаний в Конгрессе было уже слишком поздно, они предприняли оригинальный и остроумный ход, внеся поправку в законопроект о военных ассигнованиях. Согласно поправке, 400 миллионов долларов из выделенных на оборону США средств могли быть использованы министром обороны, чтобы помочь России обезопасить или утилизовать ядерное вооружение бывшего СССР. Таким образом, важнейшая связанная с Россией политическая инициатива США за период после конца холодной войны исходила не от президента, но от верховных представителей партий в Конгрессе, которые внесли проблему в повестку и разработали законодательные меры для ее решения».
Это интервью было взято стипендиатом Фонда Стэнтона по ядерной безопасности Марианной Буджерин (Mariana Budjeryn).
Марианна Буджерин: В основе программы по содействию разоружению Нанна-Лугара лежал сдвиг от мышления времен холодной войны к новой парадигме сотрудничества с бывшим архиврагом Америки — СССР и его странами-наследниками. Что побудило вас к этому скачку? Что помогло вам преодолеть существенное сопротивление и убедить своих коллег в Конгрессе принять новый подход?
Сэм Нанн: Поворотным для меня был не какой-то конкретный момент, а череда событий, произошедших на протяжении длительного срока. Все началось с моего посещения базы НАТО в 1962 году, в разгар Карибского кризиса, когда я лично убедился в том, насколько близко мы подошли к ядерной войне. В дальнейшем я не переставал интересоваться тем, как может начаться ядерная война, и, что важнее, как ее предотвратить. Это во-первых.
Во-вторых, в свою бытность молодым сенатором в 1974-1975 я посетил с проверкой базы НАТО. Там я увидел последствия американского поражения во Вьетнаме и упавший дух наших военных. Некоторые офицеры по секрету рассказали мне об упадническом настроении солдат, охранявших наше тактическое ядерное вооружение и страдавших, помимо прочего, от проблем с наркотиками и алкоголем. Годы спустя я почувствовал, что для Советского Союза потеря империи стала событием в десяток, может в сотню раз хуже, чем поражение во Вьетнаме для нас, и что армия на советской территории, в России и прочих государствах бывшего СССР переживает в значительной мере те же проблемы. Отличие было в том, что Советский Союз сидел на складах с крупнейшим запасом ядерного, химического и биологического оружия в истории человечества.
В-третьих, на меня повлиял мой визит в Москву сразу после выхода Горбачева на свободу после провалившегося переворота в августе 1991 года. В ходе поездки я встретился с российским руководством и с Горбачевым, и пришел к выводу, что Соединенные Штаты и человечество в целом оказались под большой угрозой. Все это наложилось и заставило меня пораскинуть мозгами, что и привело к зарождению программы Нанна-Лугара.
— Ваши поездки в Будапешт и в Москву вскоре после переворота августа 1991 укрепили ваше намерение создать жизнеспособную политику по содействию разоружению в странах бывшего Советского Союза. Не могли бы вы подробнее описать, что произошло во время этих поездок? Что из увиденного и услышанного вами убедило вас в необходимости немедленного действия со стороны США?
— У меня был друг, которого я встретил на межпарламентских переговорах прошлых лет. Его звали Андрей Кокошин, и в августе 1991 мы посетили конференцию в Будапеште, организованную, если мне не изменяет память, на деньги Корпорации Карнеги. Там присутствовали как советские, так и американские и европейские эксперты. В самом начале конференции мы услышали новости о захвате Горбачева. Кокошин сел в самолет и немедленно вернулся в Москву. Пару дней спустя мы все еще были на конференции в Будапеште, когда Горбачева отпустили и переворот провалился.
Я уже готовился покинуть Будапешт и вернуться в США, когда Андрей позвонил мне и сказал: «Сэм, ты должен приехать в Москву: в России творятся важные дела». Я отметил, что он использовал слово «Россия», что, разумеется, говорило о направлении их мыслей. Я напомнил, что у меня не было визы, на что он ответил, что пришлет российского — и снова он сказал «российского» — посла ко мне в отель в течение 45 минут, чтобы тот принес мне визу. «Андрей, — сказал я, — Если ты заставишь бюрократию работать с такой скоростью, это будет сущее чудо». На что он ответил: «Любуйся!» Полчаса спустя приехал российский — или советский — посол, и я отправился в дорогу.
В Москве я провел три дня. За это время я успел посетить парламентские дебаты с участием Горбачева, Ельцина и других руководителей советских республик, на которых те обсуждали распад Советского Союза. Я слушал их в течение нескольких часов. Также мы встретились с большинством из новых руководителей России, включая [генерала Павла] Грачева, возглавлявшего отряд десантников, которые защищали Ельцина в ходе попытки переворота. В ходе моих встреч с людьми, создававшими новую Россию, они дали мне понять, что желали видеть ее независимой от Советского Союза. Тогда же я встретился и с Горбачевым, которого знал по нашим прошлым встречам, и провел с ним получасовую беседу. Я удивился, но он оказался готов потратить на меня время в этот сложный период. Я спросил у него, сохранял ли он полный контроль над ядерным арсеналом в ходе своего заключения, и впервые за все наши встречи он не ответил на заданный мной вопрос.
Таким образом, все это наложилось на мои воспоминания о происходящем в Америке после Вьетнама — упавшем духе среди солдат, наркотиках, алкоголе и прочем в этом роде, а также на знание об огромном арсенале химического, биологического и ядерного оружия, существовавшем в Советском Союзе и распространившимся среди 11 часовых поясов. Все это вместе побудило меня вернуться в Вашингтон, уже с самолета связаться со своими подчиненными и придумать то, что позднее стало известно в качестве законопроекта Нанна-Лугара.
Поначалу законопроект наткнулся на возражение, что Советский Союз, Россия — вражеское государство; с чего бы нам использовать деньги американских налогоплательщиков, чтобы помогать врагу? Этот вопрос ставился по-разному, но суть каждый раз была одна. Мы с сенатором Лугаром своевременно, хоть и не сразу, нашли подходящий ответ — речь шла о безопасности Америки и мира. Это был не подарок из милосердия — это был вклад в нашу собственную безопасность. И в конце концов этот аргумент оказался решающим.
— Программа Нанна-Лугара превозносится как один из ярчайших примеров руководящей роли Конгресса в международной и стратегической политике США. Какие ключевые факторы, как в США, так и в России, позволили этой программе быть принятой и продолжить успешно исполняться на протяжении более чем двух десятилетий?
— В армии и министерстве обороны США, как и в ядерных лабораториях, было много самоотверженных людей, как военных, так и гражданских, чьи заслуги трудно переоценить. Это касается как США, так и России и других республик, но России в особенности. Множество самоотверженных и патриотичных русских могло похитить это оружие и материалы, однако предпочло сохранить верность своей стране и ответственность перед миром. Таким образом, исполнение программы — заслуга множества разных людей.
Хотя поначалу администрации Джорджа Буша-старшего не понравилась наша затея, в конце концов они признали ее значимость. Однако по-настоящему программа набрала обороты только после избрания Билла Клинтона, когда Уильям Перри (Bill Perry) проявил к ней такой живой и личный интерес в должности министра обороны. Само собой, Лес Эспин (Les Aspin) первым занимал эту должность и играл важную роль в принятии законопроектов, так что он тоже был за. Все это складывалось на протяжении пары лет. Множество людей очень упорно работало как в России, так и в Соединенных Штатах, а также в таких странах, как Казахстан, Беларусь и Украина.
— Как вы оцениваете роль программы Нанна-Лугара в ядерном разоружении бывших советских республик Беларуси, Казахстана и Украины? Была ли предоставленная помощь значимым мотивом в решении, принятом этими республиками относительно своего ядерного арсенала?
— Мне кажется, что программа сыграла важную роль в ядерном разоружении этих стран. На тот момент они пребывали в бедственном экономическом положении и едва справлялись с тем, чтобы накормить своих граждан и обеспечить их выживание. Трата ресурсов на разоружение и безопасность ядерного арсенала не была для них первостепенной задачей. Руководство этих стран прекрасно понимало стоящую перед ним опасность, и ресурсы, предоставленные программой, имели огромное значение — как психологическое, так и экономическое.
— Спустя 25 лет и с учетом прошедшего времени, как бы вы оценили достигнутое программой Нанна-Лугара? Были ли упущены какие-то возможности? Какой извлеченный из успешного проведения программы урок стал важнейшим для российско-американских отношений и борьбы с распространением ядерного оружия?
— Главным уроком, вынесенным из программы, стало то, что в современном мире, где государства лишились монополии на оружие массового поражения, мы можем либо сотрудничать, либо пережить катастрофу. И этот выбор нам нужно делать вновь и вновь. Это был ключевой урок, который усвоило много людей — много, но недостаточно. Уже сейчас, по всей видимости, мы забываем этот урок — как в США, так и в России.
Даже когда между нами происходят такие существенные разногласия, как те, что были вызваны событиями на Украине и Ближнем Востоке, а также вмешательством России в наши выборы — даже несмотря на это у нас остается общее стремление выжить, ради которого мы должны совместно работать. В число стоящих перед нами угроз входит угроза цифровая — я имею в виду не только риск для избирательных систем, но и возможный взлом систем раннего предупреждения и запуска ядерных ракет, который может привести к фатальным последствиям. Преподнесенные программой уроки должны быть усвоены не только ради сохранения наших отношений с Россией, но и ради дальнейшей борьбы против распространения ядерных вооружений. Если мы рассчитываем когда-нибудь добиться, чтобы Северная Корея отказалась от атомного оружия, нам изрядно поможет полученный в ходе программы опыт.
Что касается упущенных возможностей — программу совместного уменьшения угрозы стоило сдвинуть к полноценному взаимному сотрудничеству. Мы слишком долго следовали модели поведения, в которой США были главным партнером. Это было подходящей начальной точкой, но со временем Россия становилась все чувствительнее к своему положению ведомого, и требовала большего «уважения». Думаю, нам стоило раньше обратить на это внимание. Тем не менее, эта программа привела к невероятным успехам. Нам не суждено узнать, скольких мы сумели избежать катастроф, однако я уверен, что немало.
