Когда Маттиас Платцек (Matthias Platzeck) собирается выступить в Дрездене, ему аплодируют еще до начала речи. Одна журналистка, предоставляя ему слово, говорит, что его часто представляют не как человека или по меньшей мере как политика от СДПГ. Вместо этого его представляют как «понимающего Россию Маттиаса Платцека», придавая этому особый оттенок. Однако, по ее словам, несмотря на этот оттенок, билеты на это государственное мероприятие «очень-очень быстро распродаются». 800 мест, все заняты, администрация здания даже спешно организует трансляцию в соседнем помещении. Там нашли место те полсотни гостей, которые пришли стихийно, без билетов.
Так что в итоге пришли 850 гостей послушать речь Платцека, который безусловно является и человеком, и политиком от СДПГ, но также и бывшим премьер-министром одной федеральной земли, но не Саксонии. Откуда такой интерес?
Предыдущая оратор рассказала, что спросила у своей подруги, почему та обязательно хочет послушать Платцека. Ее ответ был — дословно: «Потому что он говорит на моем языке». Последовали бурные, продолжительные аплодисменты. И стало окончательно ясно, что Маттиас Платцек и та подруга познакомились не не курсах арамейского языка в Народной школе. Стало ясно, что речь здесь пойдет о совершенно ином языковом пространстве.
Речь идет о восприятии России. Оно в Восточной Германии особое и более двойственное, чем в Западной. Россию и здесь многие видят как автократически управляемую и в геополитическом плане агрессивную страну. Но эта история здесь часто конкурирует с личными воспоминаниями, со стремлением к примирению и частично с глубоким восхищением.
Эту двойственность можно также и измерить. Она начинается в политических верхах, у восточногерманских премьер-министров, которые постоянно выступают за окончание антироссийских санкций, и не только потому, что Россия имеет большое значение как экспортный рынок для восточногерманских фирм. К России обращаются часто также и более низких уровнях, от партии «Левых» до ПЕГИДы, в ХДС и в СДПГ, особенно много в АдГ. В октябре прошлого года в Лейпциге была создана гражданская инициатива «Добрососедство с Россией», возглавляемая также бывшим главой фракции СДПГ в земельном парламенте. А тех, кто любят выступать несколько погорячее, собственно говоря, можно каждый понедельник встретить на мероприятиях ПЕГИДы, где на транспаранте уже как-то раз было высказано предложение:"Меркель в Сибирь, Путина в Берлин«. Позиции — от примирения до агитпропа — не смешиваются, однако в целом они весомы и поддаются статистическому измерению. Так, телеканал MDR на днях представил результаты одного опроса, в котором среди прочих был задан вопрос о том, кто из международных партнеров заслуживает доверия. По всей ФРГ Россия получила в качестве партнера, заслуживающего доверие, 21%, а в Саксонии даже 31%. В чем причина этого?
Когда Маттиас Платцек выступал, а это уже было некоторое время тому назад, публика постоянно прерывала его аплодисментами. Платцек говорит о якобы имеющей место «славофобии» Запада и о «клише российской деспотии против западной цивилизации». Он говорит, что некое «триумфаторство» делает Запад слепым по отношению к той травме, от которой бывший Советский Союз страдает с момента своего распада. Там остались горькие чувства, из которых некоторые вновь всплывают спустя 25 лет. Об этом следовало бы говорить. Однако: «Мы задаем все меньше вопросов, часто потому, что мы уверены, что уже знаем ответ».
Встреча в Берлине с Платцеком, спустя несколько недель после его выступления. Маттиас Платцек говорит, что примечательным в этой двойственности является также и то, что на Западе ее почти никто не понимает. «Там говорят — слушайте, вы были 40 лет в оккупации, и у вас сейчас больше всего друзей России, как же это так?» Платцек является председателем Германо-российского форума, некоторые называют его не только понимающим Россию или ее другом, но и лоббистом. Он считает последнее название унизительным, потому что он, по его словам, никакой не лоббист. Но он и не считает себя обязанным «критиковать в России все, что в ней есть. В такой критике нет недостатка, это делается с утра до вечера, достаточно только посмотреть телепрограмму „Tagesschau“ или раскрыть газету».
Дефицит Платцек видит в том, что надо друг друга понимать. Так он пытается объяснить, что можно создать «другое, а именно эмоциональное отношение к России с помощью биографической близости, даже если ты сам критически настроен». Понимать означает также различать между русофильскими чувствами по отношению к народу и к культуре, с одной стороны, и теми настроениями, которые Платцек наблюдает на своих мероприятиях на востоке страны, где «у многих создается впечатление, что с Россией и с русскими в СМИ и в политике обращаются несправедливо». И с другой стороны, между пропагандистским и частично подпитываемым российскими СМИ поведением немалой части сторонников ПЕГИДы. Там, по словам Платцека, речь идет скорее о Путине и о «тяге к авторитарным лицам. Это своего рода культ руководителя».
И именно в этих шумных и поэтому широко обсуждаемых кругах иногда имеет место невразумительное и одностороннее братание, вызванное ощущением давления на себя некоей поганой западной-медийной-политической-экономической системы. И если это перевести на тональность сообщений в фейсбуке, то получится примерно следующее: «Эй, люди, вы и ваши сотрудники, вы что, не видите, что ваша антироссийская пропаганда здесь. на востоке, не падает на благодатную почву?… канал MDR проводит такую же отвратительную антироссийскую пропаганду, как и все государственные каналы в Германии…тогда уж лучше задать трепку Путину, грустно…, люди добрые, я надеюсь, что придет день и…вас… фу…».
Незнакомым адресатом всех этих собранных посланий и писем является Штефан Рауэ (Stefan Raue), покидающий свой пост главный редактор телеканала MDR. Рауэ говорит, что на его канале каждое сообщение, каждая документация, касающиеся Путина, вызывают реакцию особого размера — как качественно, так и количественно. Главная мысль сообщений: Вы хотите все слишком упростить, чтобы было удобнее.В качестве главного редактора у Рауэ было немало возможностей, чтобы не упрощать все для удобства. И это опять же означает необходимость различать, отделять одно от другого. Так, например, Рауэ, с одной стороны, видит, что его аудитории важно признание того факта, что «Россия это не Путин и не бывшая КПСС, Россия эта также и народ, традиции, Достоевский, Чайковский. и так далее. И что эта Россия во всей Германии недостаточно представлена, что это слишком по-американски».
Жалоба, направленная то ли против телеканала MDR, то ли сразу против этой системы, чаще всего происходит из чувства несправедливости. Рауэ говорит, что «многие люди считают несправедливую демонизацию Путина и России похожей на то, как несправедливо оценивается в СМИ и в обществе их собственное прошлое и времена ГДР вообще». Это чувство несправедливости может быть выражено еще сильнее и может стать в конечном счете тем, что Штефан Рауэ называет «негативным восприятием справедливости». В контексте российской темы, по словам Рауэ, в письмах также часто всплывает такой пункт, как отказ от НАТО. На востоке страны после падения стены наблюдали, как буквально за несколько недель исчез Варшавский договор, как была унижена Москва. И сегодня в дискуссиях, по словам Рауэ, на востоке страны иногда проявляется и такая позиция:: «Если уничтожается что-то одно, то тогда должно быть уничтожено и другое. Почему все еще существует НАТО? Почему существует бундесвер? Почему американцы все еще в Германии?»
Кажется, что на демонстрациях и в дискуссиях возникают все новые вопросы по поводу прошлых времен, как будто внимание переключается на то, что теолог и «понимающий Восточную Германию» Франк Рихтер (Frank Richter) обозначил для Дрездена и дрезденцев как эллипс. Культура воспоминаний этого города сильно сфокусирована на разрушениях во вторую мировую войну и на мирной революции 1989 года. А как же то, что лежит между этими двумя событиями? Не стоит внимания, а если и да, то скорее в таких категориях, как слухи или рецепты и личное «а помнишь, как тогда».
Однако времена все время переплетаются, надо только внимательно присмотреться или иметь рядом кого-то, кто вам в этом поможет. 38-летняя Яне Янке (Jane Jannke) и есть такой замечательный «кто-то». Вы только что присели с ней на скамейку в дрезденском Алаунпарке, как она уже дает вам понять, что видит то, чего не видите вы. «Быть именно здесь, в этом месте, для меня что-то особенное», — говорит Янке. Оглядевшись, вы увидите детскую площадку и пару квадратных метров того, что можно назвать творчеством озеленителей. Но Янке видит больше, она видит свое прошлое, «Здесь раньше была спортивная площадка Советской Армии, здесь у стен мы дрались с детьми офицеров или просто забирались наверх, чтобы посмотреть, что же там происходит».
Ребенком Янке жила прямо на территории военного городка, а воспоминания о том времени снова всплыли благодаря одному дню, семь лет назад. Янке часто проходила по дороге к Хайде мимо советского гарнизонного кладбища, но никогда не решалась заглянуть туда. Семь лет назад, «это был такой же день, как сегодня, начало лета», Янке словно потянуло туда, за ворота кладбища. Назад она вышла только спустя несколько часов. В последующие годы Янке документировала тысячи фотографий могил, также и в заброшенной части кладбища. Она разыскивала биографии умерших и успешно добилась того, что это кладбище стало охраняться как исторический памятник. Уже давно существует одно объединение, которое занимается также и этим кладбищем и у которого замечательное название — «Мастерская воспоминаний».
Янке говорит, что не может точно объяснить, почему за тем стихийным смелым шагом последовал такой глубокий интерес. «Я только могу сказать, что меня тогда что-то сильно задело по-человечески, тогда вдруг всплыло так много воспоминаний, которые я в себе подавляла: мои детские встречи с советскими людьми, истории, которые мой отец привозил с собой с работы в Советском Союзе». Все это лежало, погребенное под развалинами памяти, не только у нее. «Ведь после объединения было так, что все разговоры о времени оккупации как бы устарели, никто не говорил о том времени. Это было табу, это просто хотели забыть». Длительное военное присутствие Советского Союза, порой серьезные нарушения в области охраны окружающей среды — после вывода войск в 1992 году все вздохнули с большим облегчением, говорит Янке. И быстро забыли. Потом из-за этого молчания образовалось «белое пятно в собственной биографии», осталось такое ощущение, что «мы многое упустили».
Яне Янке хочет, чтобы было как можно больше дискуссий о времени оккупации ее родины. Однако уже даже с этим названием у многих людей возникают проблемы, даже сегодня. Но если «хочешь критически посмотреть на прошлое, то надо и свою собственную роль в том времени рассматривать критически, и для многих это, похоже, невозможно». Других отпугивает чувство, что как раз в дискуссиях о России надо сразу определиться со своей позицией, неважно какой. «Я не думаю, что это правильно, что надо всегда определять свою позицию. Но и это отражает дух нашего времени: все должно происходить быстро».
Рассортировать, оценить, иметь однозначное мнение — это категории демократии. При этом эти вопросы, если подойти к ним немного спокойнее, и выглядеть будут иначе. Затем возник вопрос, не могли бы биографическое личное отношение и культурная близость, особенно в Восточной Германии, как-то предотвратить возможность утери всякой связи с Россией, особенно с учетом жестких суждений на политическом уровне. Однако надежда на это невелика даже у Янке. Ее личные связи были омрачены тем, что она критически оценивает политику Кремля. Так, например, там, где раньше были дружеские контакты с людьми в России, с началом украинского кризиса, по словам Янке, она сразу же почувствовала «отстраненность, частично даже враждебность». И здесь, говорит Янке, есть и такая позиция: мол, если ты не за нас, тогда ты против нас. «Эта точка зрения сильно напоминает мне время объединения, и это меня пугает».
Времена переплетаются, и именно здесь, в Дрездене, это ощущается почти везде. С места в парке, где Яне Янке может для себя свое собственное прошлое как пленку наложить на современность, недалеко до того дома, в котором пять лет жил тот офицер КГБ Владимир Путин, который сегодня правит в Москве. В Дрездене можно записаться на экскурсию по местам, связанным с ним. Также быстро можно попасть и на советское гарнизонное кладбище, дорога туда ведет мимо офицерской школы, где кадеты планомерно маршируют по двору, где их грузят в автобусы и куда-то везут. Отсюда рукой подать до того места, где под землей лежат солдаты, в военных могилах Красной Армии. И времена переплетаются даже там, на кладбище. Тот, кто только коротко заглянет туда, тот может не увидеть вторую часть кладбища, где похоронены военные, которые умерли за годы оккупации.
Маттиас Платцек спрашивает себя, кто, собственно говоря, будет добровольно и интенсивно заниматься Россией, когда Гернот Эрлер (Gernot Erler) после выборов осенью оставит свой пост уполномоченного правительства ФРГ по сотрудничеству с Россией: «После этого будет труднее». Яне Янке рассказывала о том удивлении, с которым ее ровесники слушают о ее интересе к России и о наследии Советского Союза, особенно в Дрездене.
Следовательно вопрос состоит в том, кто на самых разных уровнях в будущем будет обсуждать или по меньшей мере определять наследие этого времени, и как долго и глубоко будут это наследие помнить. Об этом следует подумать во время прогулки по гарнизонному кладбищу июньским днем. Погода и здесь делает свое дело. Это видно на всем — на могилах, на огромном каменном знаменосце, на обелиске. Вы посмотрите на это прошлое и медленно пойдете к выходу. Последнее, что вы увидите там, у двери, будет доска, надпись на которой, вероятно. надо воспринимать символически. На ней написано: «Дверь закрывается автоматически».
