Интервью — несправедливый жанр. Тот, кто его берет, располагает неограниченным количеством времени для его подготовки, составления вопросов, поиска предыдущих высказываний собеседника и цитат знаменитостей. А интервьюируемый должен найти ответы на эти вопросы в течение нескольких секунд, понимая, что малейшее замешательство не останется незамеченным и будет упомянуто интервьюером. Он не может слишком часто прибегать к простому и честному ответу «не знаю», если не хочет прослыть человеком, не имеющим четко сформированного мнения.
А если интервьюируемый не попросит показать ему интервью в окончательной версии перед публикацией, может получиться так, что в процессе монтажа некоторые реплики будут вырезаны, и сделанные им заявления покажутся ему незнакомыми. Его высказывания могут даже противоречить тому, что он действительно хотел сказать, из-за отсутствия соответствующего контекста. Долгие философские рассуждения могут быть сведены к ряду общих фраз. Кроме того, все трофеи всегда достаются интервьюеру, ведь создается впечатление, что работает только он, а интервьюируемый ничего не делает: для него это — лишь реклама, и он должен радоваться, что ему оказана такая честь.
Приобретя известность после выхода в свет романа «Лолита», Владимир Набоков решил никогда не давать интервью в устной форме, чтобы не попасть впросак. То есть он позволял задавать ему любые вопросы, но отвечал на них в одиночестве, в своем кабинете, записывая ответы на специальных карточках своим образным языком, полным ярких метафор и неповторимой игры слов. Ему несложно было отвечать на бесконечные вопросы, не получая за это ни копейки. Тот факт, что кому-то другому заплатят за его прозу, должно быть, казался ему дешевым откупом за то, что никто его не сможет упрекнуть в замешательстве. «Я мыслю как гений, пишу как выдающийся писатель, а говорю как дитя», — отмечает он в начале сборника «Неколебимые суждения». Таков он был. Даже когда Набоков зарабатывал на жизнь, давая уроки литературы, он не мог прийти на занятия, не записав предварительно все то, что хотел сказать (благодаря этому были опубликованы три тома его «Лекций»).
Набоков не делал исключений ни для радио, ни для телевидения. Примечательно его интервью, данное легендарному французскому журналисту Бернару Пиво (Bernard Pivot), в котором телеведущий был вынужден следовать сценарию, разработанному Набоковым. Всякий раз, когда он пытался отклониться от темы, Набоков поправлял ведущего, возвращая его к согласованному сценарию и зачитывая ответы, заранее записанные на карточках, спрятанных за баррикадой из книг, которые плохо скрывали отсутствие импровизации в высказываниях писателя. Периодически ведущий, выславший Набокову сценарий интервью заранее, задавал ему дополнительные вопросы, исходя из его ответов, пытаясь ближе подобраться к нему, чтобы привести программу в соответствие со своими ожиданиями. Набоков допускал эти вольности, но никогда не позволял, чтобы его требования не выполнялись. Он даже составил проект договора, согласно которому интервьюеры должны были уважительно относиться ко всем его ответам, а средства массовой информации, публиковавшие интервью, давали согласие на то, что авторские права принадлежали интервьюируемому.
С учетом любви Набокова к симметрии не вызывает удивления тот факт, что книга под названием «Неколебимые суждения» (Opiniones contundentes), опубликованная испанским издательством Anagrama в новом дополненном издании (ранее она публиковалась издательством Taurus), включает в себя 22 интервью и 22 текста разных жанров: пролог, письма к главным редакторам разных издательств и статьи на разные темы: от энтомологических экспедиций Набокова до его литературного творчества.
Здесь можно выделить рецензию Набокова на роман Жан-Поля Сартра «Тошнота» и эмоциональное воспоминание о первом приливе вдохновения при написании романа «Ада». Так как большую часть интервью у Набокова брали неспециализированные СМИ (Vogue, Playboy, BBC), писателю часто приходилось бороться с ветряными мельницами, в которых воплотились эти гиганты. Ему приходилось убеждать, что какой-то его роман или творчество в целом имеют социальную направленность, что важную роль в нем играет психоанализ, рассказывать про тяготы жизни в эмиграции. Он должен был доказывать очевидное, напоминая, что автор отличается от своих героев и что созданный им образ Гумберта Гумберта («Лолита») вовсе не свидетельствует о том, что сам Набоков — чудовище (от этого подозрения он не мог избавиться в течение всей своей жизни).
Вызывают интерес его стычки с издателем Морисом Жиродиа (Maurice Girodias), опубликовавшим в 1955 году «Лолиту». После того, как роман завоевал мировой успех, Жиродиа начал распространять нелицеприятные слухи о Набокове из-за того, что писатель постоянно напоминал о своих авторских правах на это произведение, чтобы дать ему популярность, которую якобы не могло принести ему парижское издание в двух томах. И представляется достаточно занудной его теория буквализма (в своих аргументах он доходит до абсурда, настаивая, что нельзя осуществлять никакой другой перевод текста, кроме буквального, который лишает души любое произведение, переведенное с одного языка на другой).
В книге Набокова встречаются неколебимые суждения, негативные высказывания (в отношении творчества Селина, Конрада, Достоевского), выражение уверенности в том, что искусство есть самоцель, высшая форма сознания и эмоций, так как только оно может вступить в схватку со временем — боксером, отправляющим в нокаут всех. Он борется с нерадивыми критиками, сводящими все к символизму (как-то Набоков поставил неудовлетворительную оценку одной студентке, написавшей, что в романе Джейн Остин листья была зелеными, потому что для автора этот цвет был символом надежды). Но Набоков часто смягчает тон своих заявлений, чтобы его не сочли выразителем общественного мнения (хотя иногда именно это он и делает, клеймя, например, студенческую революцию, называя студентов «глупыми драчунами» и выступая против хиппи).
И, конечно, очаровывает проза Набокова, вереница его блестящих образов, счастье, излучаемое воспоминаниями, легкость иронии. Отвечая как-то на вопрос одного из своих интервьюеров о том, какое место занимает он среди писателей современности, Набоков сказал, что нам не хватает специального знака пунктуации для выражения улыбки и что если бы такой знак существовал (а сегодня он есть), это и был бы его ответ на данный вопрос. Сейчас, спустя 50 лет, эта улыбка сменилась смехом.
