Интервью с историком и советологом Мареком Конратом.
Polonia Christiana: Как выглядели советско-польские отношения после подписания Рижского договора в 1921 году?
Марек Конрат (Marek Kornat): Рижский договор формально закончил польско-советскую войну. Он установил мир между двумя воевавшими сторонами, но не положил конец польско-советскому соперничеству. Советская сторона считала мир с Польшей временным политическим соглашением, которое рано или поздно будет разорвано. Она не примирилась с существованием независимого польского государства.
Следует напомнить, что достигнув выгодного для себя соглашения с Германией в Рапалло, которое наносило удар по версальскому укладу, советская Россия утратила интерес к договоренностям с поляками. Немецкое руководство настаивало, чтобы она не заключала с Варшавой никаких новых международных договоров, закрепляющих территориальный статус-кво, то есть восточные границы Польши. Во второй половине 1920-х годов СССР и Германия вели тайные военные переговоры, на которых появилась очень опасная концепция сокращения польской территории до этнографических границ…
— Уже в 1920-е?!
— Именно так. К счастью для нас, никакого соглашения на эту тему в тот момент не появилось. Обе стороны просто были слишком слабы, чтобы осуществить такой замысел. Но идея появилась и продолжила существование…
— С чем была связана настолько сильная враждебность Москвы к Варшаве?
— Есть несколько факторов. Во-первых, у России были огромные идеологические амбиции: она хотела нести коммунизм за границу, а Польша лежит на пути России в Германию. Во-вторых, Москва была уверена, что Варшава стремится создать блок враждебных ей государств в Восточной Европе. Конечно, польская дипломатия не была настолько сильна, но это уже другой вопрос. В-третьих, советская сторона опасалась, что Юзеф Пилсудский (Józef Piłsudski), который вернул себе власть после переворота 1926 года, не отказался от идеи восстановления Польши в опоре на федеративные связи с Украиной и другими народами прежней Речи Посполитой.
Польская сторона не доверяла Москве, но это не значит, что наши дипломаты отказались от любых действий, направленных на стабилизацию и нормализацию отношений с восточным соседом. Такие шаги предпринимались, начиная уже с 1925 года.
— Как выглядели усилия польской дипломатии?
— Осень 1925 года ознаменовалась неожиданным и неприятным с точки зрения Москвы поворотом в международной ситуации: обозначилась перспектива соглашения по границам между Германией и Францией с участием Великобритании и Италии, выступающими гарантами этих договоренностей. В результате 16 октября в Локарно был подписан Рейнский пакт.
Из Москвы этот шаг Германии выглядел проявлением нелояльности, он противоречил духу политики Рапалло, начатой в 1922 году. Советский Союз опасался, что Рапалльская система просто отходит в прошлое. В связи с этим в отношениях между Москвой и Варшавой ненадолго наметилась оттепель. СССР хотел показать немцам, что у него есть перспективы наладить контакты с Польшей, если те решат отвернуться от Москвы.
В итоге в сентябре 1925 года Варшаву неожиданно посетил народный комиссар по иностранным делам Георгий Чичерин. Он договорился с польским министром иностранных дел Александром Скшиньским (Aleksander Skrzyński), что две страны начнут формальные переговоры на тему заключения договора о ненападении. Это очень важный момент в отношениях между двумя государствами: продлившиеся семь лет переговоры на эту тему начались именно тогда. Их несколько раз приостанавливали и потом возобновляли, а их венцом стал договор, подписанный 25 июля 1932 года.
— Однако до подписания советско-польского договора о ненападении появилось еще два документа, первым стал Пакт Бриана-Келлога.
— Это был многосторонний договор. К нему присоединились все цивилизованные государства мира, которых было на тот момент около 60. Появился он так: в апреле 1927 года в связи с десятой годовщиной вступления США в Первую мировую войну министр иностранных дел Франции Аристид Бриан (Aristide Briand) публично обратился к американскому руководству. Он задал вопрос, будут ли США готовы еще раз поддержать Францию, если мир вновь встанет перед лицом такой угрозы, какую создала Германия во время Первой мировой войны?
Поскольку США после прихода на президентский пост в начале 1921 года президента Вудро Вильсона придерживались политики изоляционизма, а в связи с этим отказались от обязательств, содержавшихся в пакте Лиги Наций, и не ратифицировали Версальский договор, прямой ответ дать они не могли. В свою очередь, оставить вопрос без ответа — означало уронить свой престиж. В итоге Вашингтон ответил устами своего государственного секретаря Фрэнка Келлога (Frank Kellogg) (который позднее стал лауреатом Нобелевской премии мира), что США не могут заключить союз и гарантировать Франции безопасность, но готовы поддержать более широкую концепцию отказа от войны как инструмента внешней политики.
К участию в инициативе пригласили все государства. Начались консультации, а потом официальные переговоры, которые завершились 27 августа 1928 года заключением договора об отказе от войны. Изначально его подписали такие мировые державы как США, Франция, Великобритания, Италия и Япония. К договору позволили присоединиться также Германии и СССР и двум государствам, не обладавшим статусом держав, но игравшим важную роль из-за своего геополитического положения — Польше и Чехословакии. Остальные страны получили право присоединиться к пакту позднее, что и произошло.
— Какую оценку Вы можете дать этому договору?
— Пакт Бриана-Келлога был соглашением, которое давало иллюзорные надежды на мир. Он осуждал войну, но не устанавливал никаких мер, не определял, как действовать в случае нарушения его положений. Это была моральная декларация, которая не имела реального значения. Единственным важным аспектом этого пакта было то, что в нем сформулировали понятие «преступление против мира». Позже это помогло осудить в Нюрнберге таких немецких военных преступников, как, например, Риббентроп.
Пакт Бриана-Келлога очень скоро начали нарушать. Первой это сделала Япония, которая уже в 1931 году нанесла удар по Китаю. Потом Италия, которая в 1935 году атаковала Абиссинию, далее — Германия и СССР, которые 1 и 17 сентября 1939 года напали на Польшу. Повторюсь: этот договор не имел реального значения. Это было лишь щедрое обещание, опиравшееся на высокопарные слова.
— Можно ли сказать то же самое о Протоколе Литвинова, подписанного 9 февраля 1929 года?
— Да, сам по себе он тоже не имел особенного веса. Следует, однако, обратить внимание на два его политических аспекта. Во-первых, в конце 1920-х годов советская пропаганда, стремясь завоевать расположение международной общественности, начала обращаться к мирным лозунгам. Продвигая идею «Советский Союз — государство миролюбивых людей», большевики решили использовать Пакт Бриана-Келлога, чтобы сделать соседям «особое предложение». Они предлагали им подписать дополнительный договор с советским правительством, чтобы не ждать окончания ратификации этого Пакта, а сразу же ввести его положения в действие. Протокол Литвинова лишь повторял тезисы подписанного в Париже соглашения.
Иностранная пресса (в частности, немецкая и французская) провозгласила, что протокол Литвинова — это де-факто договор о ненападении, хотя с такого рода международным соглашением общего у него было мало. Добавлю также, что честь выступать в Москве от имени всех европейских соседей выпала польскому послу Станиславу Патеку (Stanisław Patek). Это был важный жест не столько в политическом, сколько в пропагандистском плане.
— Поляки осознавали, что это очередной советский обман?
— Разумеется. Можно привести такую иллюстрацию: во время встречи Юзефа Пилсудского с заместителем министра иностранных дел Альфредом Высоцким (Alfred Wysocki) на тему этого договора, маршал поднялся со стула и показал рукой на определенную часть тела, говоря, что это соглашение ему до одного места.
— Раз Пилсудский красноречиво заявил, что он думает о соглашении с СССР, а в Европе считали, что протокол Литвинова — это договор о ненападении, зачем в 1932 году понадобилось подписывать еще один документ?
— Протокол Литвинова был многосторонним договором, а маршал Пилсудский считал более эффективными соглашения двусторонние. Он выступал сторонником билатерализма, полагая, что в отношениях между государствами особенно действенными оказываются такие договоры, в которых взаимные гарантии дают друг другу только две стороны. Двум суверенным государствам проще договориться, чем, например, пяти, поскольку во втором случае могут возникнуть расхождения в интерпретации подписанного текста.
Следуя этой концепции, польская дипломатия, которой руководил министр иностранных дел Аугуст Залеский (August Zaleski) (важнейшие решения оставались при этом за Пилсудским), придерживалась мнения, что с СССР необходимо заключить двусторонний договор о ненападении. Польский лидер, по всей видимости, хотел таким образом показать Германии, что у Польши есть поле для маневра, поскольку она способна преодолеть разногласия с Россией.
В 1930 году появились новые возможности. Политическая система Веймарской республики переживала кризис, приведший к дестабилизации страны. Будущее немецко-советских отношений, опирающихся на «концепцию Рапалло», оказалось под вопросом. Еще большей угрозой для советской стороны стало японское вторжение в китайскую Маньчжурию в октябре 1931 года. В Кремле размышляли, не станет ли это первым шагом к нападению на СССР. На самом деле таких планов у японцев не было, но Сталин и его люди испытывали опасения. Впрочем, польская дипломатия не могла об этом знать.
Напомню, что Россия много веков подряд придерживается принципа, что воевать на два фронта нельзя. Следуя этой идее, Сталин приказал комиссару Литвинову как можно быстрее завершить длившиеся семь лет переговоры с Польшей. Он хотел любой ценой гарантировать себе мир в Европе на случай казавшейся ему реальной перспективы развязывания войны с Японией.
Я полагаю, что советского диктатора больше пугало именно столкновение с японцами, а не дестабилизация Германии. Некоторые историки указывают также на другие обстоятельства. 1929-1930 годы — это начало всеобщей коллективизации деревни в СССР. Возможно, Сталин хотел гарантировать себе мир на время проведения этой «реформы». На мой взгляд, особой роли в польско-советских переговорах это не играло.
Добавлю, что польское руководство обрадовала готовность Москвы идти на уступки, это был удачный момент, поскольку отношения между Варшавой и Берлином в тот момент накалились. Германия, начиная с 1930 года, выдвигала все более настойчивые требования по поводу передвижения границы с Польшей. Так полякам после очень сложных переговоров удалось, в конце концов, преодолеть последние разногласия с СССР.
— В чем заключались эти разногласия?
— Основным предметом спора было требование польской дипломатии, чтобы Советский Союз одновременно заключил договор о ненападении с Румынией. На самом последнем этапе поляки от этого отказались. Кстати, румынский политик Титулеску (Nicolae Titulescu) демонстрировал враждебное отношение к Польше, а в Варшаве подозревали, что он хочет помешать созданию польско-советского альянса.
Другой спорный момент может показаться с сегодняшней точки зрения очень странным. Международное право того времени гласило, что в договоре о ненападении должно быть закреплено право Лиги Наций на вмешательство путем третейского разбирательства. Проще говоря: мы подписываем договор, а если в будущем кто-то его нарушит, Лига сможет дать свою оценку ситуации. Москва на такое условие не соглашалась, говоря, что Лига Наций — это антисоветская организация капиталистических стран (отношение СССР к ней изменилось лишь в 1934 году). На заключительном этапе переговоров польское правительство, стремясь как можно быстрее подписать договор, отказалось от формулы, предусматривающей права Лиги.
— Осталось ли в сегодняшней международной политике понятие «договора о ненападении»?
— В межвоенное десятилетие такие соглашения были очень распространенной формой гарантий безопасности. Заключить их стремились, конечно, враждующие друг с другом государства. Чаще всего соседи, имеющие общую границу, но не только: например, в 1932 году такой договор заключили СССР и Италия, которые разделяет большое расстояние. Государства, которые подписывали договор о ненападении, обещали отказаться от использования силы в отношении второй стороны и давали гарантии территориальной неприкосновенности. Необычным примером такого рода документа, в названии которого нет прямого указания на содержание, стал гарантийный пакт, подписанный в Локарно.
Международное право, его нормы, форматы гарантий эволюционируют, в связи с этим сейчас практически никто не заключает такие договоры. В последнее время предложение подписать подобный документ поступало только от Северной Кореи в адрес США (но уже не в адрес Южной Кореи). В любом случае, Вашингтон продолжает его отвергать.
— Благодарю за беседу.
