Пожалуй, главный идеологический камень преткновения, разделяющий российское общество и страны Балтии, — это восприятие семидесятилетней истории Советского Союза и потрясений ХХ века. Казалось бы, дискурс жертвенности и героизация прошлого, это диаметрально противоположные векторы, которые должны приводить в совершенно разные стороны. Но на практике все оказывается не так просто и не так однозначно.
Истуканы раздора
21 июля 2015 года закончился демонтаж последних элементов скульптурной композиции «На страже мира». Дискуссия о том, должны ли стоять на знаменитом Зеленом мосту Вильнюса соцреалистические исполины, шла долгие годы. За почти три десятилетия независимости Литвы у руля Вильнюса были разные мэры и заканчивали они тоже по-разному. Но ни один из них не решался убрать скульптуры, несмотря на очевидные антисоветские тенденции в обществе. Сложно сказать, почему этого не происходило — казалось бы, это должно было стать финальным и самым громким аккордом литовской десоветизации.
Но взял его, как ни странно, политик нового типа — молодой и прагматичный мэр Ремигиюс Шимашюс. «Эта композиция — 8 человек на мосту, всегда была двусмысленной», — говорит Шимашюс. Мэр не скрывает иронии: он уже привык, что российские журналисты постоянно спрашивают о снятых скульптурах. Но самого Шимашюса, кажется, эта история не сильно задевает, и о своем решении он говорит, как о какой-то технической ситуации, практически лишенной символической составляющей.
«Скульптуры красноармейцев вызывали негативные чувства у горожан, воспринимались, как войска оккупационной армии. За двадцать лет много раз обсуждали, почему они еще стоят, но агрессивная политика Путина в других странах спровоцировала еще большую дискуссию, — говорит Шимашюс. — И тогда было принято решение снять эти скульптуры по двум причинам: они не вызывают позитивных чувств и связаны с оккупацией Литвы, люди этому вообще-то не рады. И эти скульптуры были в критическом состоянии, нужно инвестировать в их восстановление, а это трата денег налогоплательщиков. Было принято решение снять скульптуры с моста, теперь он полегче».
Шимашюс рассказывает, что был удивлен, насколько спокойно прошел демонтаж: мэр был готов ко всему — к пикетам, манифестациям. Но, по его словам, в итоге нашлись только двое недовольных, которые, к тому же, были изрядно пьяны. Для Шимашюса это не был акт сопротивления советскому прошлому, он говорит об этой истории примерно так же, как о других проблемах города вроде нехватки детских садов и проблем с ветхим жилым фондом.
«Вопрос — где десоветизация, а где движение вперед? Вот например, кладбища советских воинов в центре города. У нас в стране это не принято, хоронить людей в таких местах, и возникает вопрос о перезахоронении. Это чувствительный вопрос», — говорит мэр. По его словам, он вообще не мыслил такими категориями, как десоветизация, и это слово актуализировалось в его жизни благодаря украинскому контексту — там как раз сносят памятники Ленину и прочие советские реликты. К слову, Шимашюс относится к этому спокойно и полагает, что это «довольно натурально».
Он считает, что политика России выстроена на имперском и советском прошлом, поэтому каменные ильичи не диссонируют с российской культурной средой, а на Украине уже началась другая история. Мэр Шимашюс — очевидный оптимист или, по крайней мере, хочет таковым казаться. Он искренне радуется тому, что Вильнюс признали самым счастливым европейским городом, и говорит, что жизнь меняется, молодые литовцы вышли за пределы бинарности «советское-не советское». Теперь у них общегуманистические категории и ценности. А демонтированным фрагментам советского прошлого место в каком-нибудь музее, например, в Грутском парке — большом заповеднике каменных сталиных, лениных и прочих сомнительных личностей истории ХХ века.
Прямая линия
Несмотря на вполне прагматичный подход к следам советского присутствия, обозначенный Ремигиюсом Шимашюсом, далеко не все так же спокойно воспринимают работу с символическими кодами и прошлым. Одним из самых больших удивлений для меня стало то, насколько сильно выражен дискурс виктимности в странах Балтии. Словно травма стала основным консолидирующим фактором, вокруг которого выстраиваются социальные системы. И надо сказать, что в социологии довольно часто говорят о таких феноменах. Травма действительно может работать, как точка сборки и способ самоопределения. Вот только социологи отмечают, что западные и восточные страны по-разному переживают травму, и далеко не везде она работает в созидательном ключе. И если Германия или США, например, смогли найти способ обратить свое травматичное прошлое себе во благо, то восточные страны часто испытывают с этим трудности.
Альгимантас Каспаравичус, историк и политолог, рассказывает, что тема советской травмы и последующей десоветизации все еще довольно чувствительна. По его словам, во многом это связано с тем, что людей, которые были попутчиками советского режима, а позже перестроились и стали ярыми патриотом и националистами, в Литве еще предостаточно.
«Самый яркий пример — Юстинас Марцинкявичус, известный литовский литератор. В советское время он был знаменитым поэтом и членом компартии. Но он активно принимал участие и в восстановлении литовской государственности. Наше общество думает и никак не может решиться, куда его приписать — к коллаборационистам или патриотам. Но это не проблема поэта, а проблема части литовского общества, которая не может определиться. По большому счету, они понимают, что не боролись с советским режимом, а просто плыли по течению. А когда режим стал разваливаться, и стало все возможно, они вспомнили, что они литовцы, националисты, патриоты. И они стали тем, что они есть сегодня», — говорит Каспаравичус.
По мнению Каспаравичуса, c литовской исторической наукой происходит примерно то же, что и в остальном мире — она активно переплетается с пропагандой и становится ее инструментом. «После событий на Украине у нас очень часто выступают за то, чтобы в Литве выстраивался очень понятный четкий нарратив литовской истории. Так не говорят, но по образцу, который выстраивается в России. — говорит Каспаравичус, — В Литве некоторые круги политиков и историков, скатившихся в идеологи, требуют нормальный понятный простой нарратив о том, каким добрым было Княжество Литовское, и каким страшным медведем было великое Княжество Московское, которое начало давить на Литву. Проблема в том, что если смотреть глобальнее, то из-за того, что мы являемся соседями, живем бок о бок тысячу лет практически, мы очень похожи — в мышлении, в структуре поведения. А в природе часто встречается, что похожие часто не любят друг друга, потому что один подозревает, что другой занимает его место. В глобальном масштабе и Литва, и Россия, и Польша — это европейские цивилизации. Но в начале XXI века мы ищем не то, что нас связывает, а что нас отторгает друг от друга. В российской исторической науке ищут, сколько прибалтийцев принимали участие в Холокосте, как они предательски себя вели, обзывают негодяями наших лесных братьев. Мы не остаемся в долгу и занимаемся тем же самым и бросаем в глаза нынешней официальной исторической науке, что вы нас не освобождали от нацистского ига, а оккупировали. Наверное, сначала освободили, потом оккупировали, но это место мы пропускаем и идем дальше. Но принцип один — мы ищем что-то, чтобы сказать, что мы не такие, как вы».
Обретение субъектности
В разговорах об оккупации то с нацистами, то с коммунистами всегда есть один очень странный момент — это потеря субъектности. Словно сам процесс истории был управляющей силой, а народ, общество и страна были просто его объектами. Такой подход, безусловно, возможен, правда он как будто упускает что-то действительно важное и ценное, что есть в людях. В литовской исторической науке написано уже достаточно работ про советскую оккупацию и коллективизацию. Но о том, как жили литовцы в период немецкой оккупации, дискуссия часто увязала в академических кабинетах. Общественный консенсус состоял в том, что мы — жертвы, и не более того.
Но в 2015 году ситуация принципиально переменилась. Вообще, сдвиги были намечены уже после вступления Литвы в Евросоюз. Однако полноценно проявили себя миру они сравнительно недавно. И одним из самых ярких примеров является памятное шествие в городе Молетай, посвященное убитым во время немецкой оккупации евреям. Его организовал Марюс Ивашкявичус, уроженец этого городка и один из самых известных литовских драматургов. «Я этой темой большую часть своей жизни не занимался и был так же равнодушен, как многие, пока эта информация и масштаб не дошли полностью до меня. Не только рационально, но и эмоционально, — рассказывает Ивашкявичус, — Когда понимаешь, что вырос в том месте, где лежат две тысячи человек, убитых не так давно, таких же горожан, как ты. Я, как и все, знал об этом, но отрывочно, не полностью. Но когда я изучил эту историю, меня потряс сначала сам факт ее существования, а потом и отношение моего городка к ней. Формальное. Я об этом прочитал сначала в книге, потом нашел эту могилу — это был скверик советских времен с камнем, на котором была звезда Давида и табличка: здесь убиты 700 человек. Он выглядел формально, неухоженно — это вызвало во мне смешанные чувства, стыд. Я тогда зажегся идеей с помощью наших местных бизнесменов сделать что-то, чтобы это место трогало эмоционально, чтобы жители городка знали об этом. Потому что это пятно. Это большое преступление и стыд, которое ни одна нация смириться с этим не может, — продолжает Ивашкявичус. — Для западных стран, Германии и Франции это тоже требовало усилий и долгой работы, пока не было принято и сказано, что наш народ тоже участвовал в этом преступлении. Я понял, что очень много людей у нас живут в таком намеренном или ненамеренном незнании. Мы знаем, что была трагедия, но не может быть, чтобы убивали литовцы, убивали ведь нацисты. Это нелегко — мы видим на примере той же России, где это не работает или наоборот, работа идет на то, чтобы предать это забвению или сделать героями палачей. Народ это радужно принимает. Наверное, потому что покаяние — это самое трудное, что можно сделать, сказать, что наши деды были преступниками».
Развитие этой истории было весьма неожиданным. Ивашкявичус едва ли не в одиночку смог убедить местные власти сотрудничать, организовал эфиры на национальном телевидении, смог собрать несколько тысяч людей на шествие, о котором до сих пор многие вспоминают как о невероятном и очень важном опыте. Оказалось, что усилий одного инициативного человека порой достаточно, чтобы что-то поменять в сознании многих. «Для того, чтобы признать себя жертвой, не нужно больших усилий. Признать себя жертвой — тут даже нечего признавать. Ты прав. Быть на стороне правых легко. А вот на стороне неправых тяжело», — говорит Ивашкявичус. Он говорит, что принять эту информацию еще сложнее из-за того, что на долю литовцев выпало столько испытаний, репрессий и убийств. А говорить на такие темы свободно стало технически возможно совсем недавно. «Думаю, молодое поколение устало быть жертвами. Это более присуще тем, кто больше прожил в те времена. Этих тем было слишком много, произошло перенасыщение. Молодые хотят жить в свободном мире, не болея этими болезнями своих отцов и дедов. Молодое поколение готово принять то, что мы не только жертвы, потому что у них нет этого горба. Как Толстой говорил, человек — он как река, он меняется все время. Если человек был равнодушным неделю назад, это не значит, что он будет таким всю жизнь».
