На днях дома мне в руки попала книга, которую я упустил из вида. Она называется «Россия. Лица растерзанной страны». Название, возможно, не очень оригинальное, но содержание соответствует теме. Книга рассказывает о России, какой она была четверть века назад: разновидность сумасшедшего дома. Как раз только развалился Советский Союз, надежда на начало чего-то нового почти сразу иссякла. Прежние функционеры и хитрые дельцы разорвали наследие советского государства и наслаждались своим внезапным достатком, но большинство россиян обнищали. Бабушки при любой погоде стояли на «толкучках», блошиных рынках, и продавали свои свадебные сервизы. Рядом стояли школьники и расхваливали свои с любовью собранные альбомы с почтовыми марками. На окраинах империи тем временем шла война.
Что тогда представляла собой Россия, куда она будет двигаться политически и как разрешать конфликты — в 1992 году не могли объяснить ни политики, ни простые россияне. И мы, журналисты, конечно, тоже.
Все это уже история, сегодня, в общем и целом, дела у России идут неплохо. Упомянутую книгу написал я, в ней даются портреты 18 человек, которые тогда искали свое место в новой России. Они были типичными для переломного периода: политики и генералы, бизнесмены и деятели искусства, идеалисты, популисты, преступники.
Некоторых из них уже нет в живых, кто-то был убит, другие покинули Россию или вошли в правительство. Глядя сегодня на эти портреты, понимаешь, почему одни из них оказались выброшенными из колеи, а другие построили карьеру. И какими средствами Россия снова встала на ноги.
Один из героев книги — Джохар Дудаев, который в 1991 году объявил независимость Чечни от России и призвал народы Кавказа к сопротивлению «московским колонизаторам». По его мнению, Россия разожгла войну, послав 60 тысяч солдат в маленькую республику. Через три месяца после моего разговора с президентом Чечни его резиденция, в которой мы встречались, была стерта с лица земли, еще через 15 месяцев российская ракета лишила его жизни, через 15 лет в Чечне воцарился покой. Предположительно, эта война стоила 160 тысяч жизней. С тех пор в России больше нет стремлений к отделению.
Другим героем этой книги был биохимик и дерматолог Сергей Дебов, он тоже теперь мертв. В 1952 году Дебов примкнул к секретной команде «Мавзолей Ленина», к группе ученых, которые с 1924 года бальзамируют в Москве лежащего в гробу вождя революции. Почти 40 лет Дебов, который бальзамировал и Сталина, секретным раствором освежал тело Ленина, и так дважды в неделю.
Потом Советский Союз и коммунизм разрушились. Президент Борис Ельцин прекратил финансирование секретной команды и снял почетный караул перед мавзолеем. Ленин превратился в козла отпущения нации, гражданская инициатива выступала за его погребение на петербургском кладбище. Дебов, напротив, показался мне шокированным: «вычеркнуть Ленина из истории России — так не пойдет».
То, что вождь революции спустя 25 лет по-прежнему выставлен на показ на Красной площади и преемники Дебова продолжают свою работу, тоже объясняет, почему Россия нашла путь к стабильности. Лидер Октябрьской революции, которому было так же, как и Сталину, неважно, сколько его соотечественников должны пасть жертвами коммунистической идеи, по-прежнему остается важным политическим символом. Его продолжающаяся демонстрация успокаивает сторонников коммунистов, и иллюстрирует убежденность кремлевского руководства, что в истории России не о чем сожалеть. Он представляет собой своего рода связующее звено для понимания истории в стране Владимира Путина.
Третий герой книги еще жив, ему сейчас 53 года. Он родился в день рождения Сталина, поднялся до вице-премьера и на сегодняшний день отвечает за военную промышленность. Я познакомился с Дмитрием Рогозиным, когда ему был 31 год, незадолго до этого он вошел в кадровый резерв государственного молодежного союза (комсомола). Позднее он стал послом при НАТО и шокировал западных военных фамильярной речью; мы часто встречались в Брюсселе.
После развала Советского Союза Рогозин взял на себя ответственность за судьбу тех 25 миллионов русских, которые теперь жили за границей страны, в других бывших советских республиках. Он основал «Конгресс русских общин», чтобы защищать их интересы, и стал идейным лидером «русского мира». Того мира, который, согласно Путину, сегодня нужно защищать во всех уголках земного шара, там где живут российские соотечественники. С тех пор Рогозин стал неким националистическим спикером правительства, как раз в эти дни он снова обозвал западных политиков «паразитами».
Возвращение Чечни, реабилитация советской истории и воспоминания о собственном, русском мире — аналогично сегодняшним действиям Дональда Трампа в США под лозунгом «Америка на первом месте» («America first») —, все это способствовало спасению молодой России. Россияне благодарны за это Путину, это проявляется в поддержке более 80% избирателей.
В новой России многое можно посмотреть. Несколько недель назад я шел по городку Гвардейск на северо-западе России, там живут только 13 тысяч жителей. В последний раз я был там в 1998 году, после большого обвала рубля, который чуть не привел государство к банкротству. Тогда закрылась бумажная фабрика, потом завод по производству железобетона, потом завод по производству сыра. У теплоэлектроцентралей больше не было угля, три четверти жителей оказались за чертой бедности.
Даже в больнице было холодно, не хватало лекарств и перчаток для хирургов. В армейской казарме и тюрьме, находящейся в старой крепости, еда была в дефиците. В деревнях под Гвардейском плохое питание и загрязненная питьевая вода привели к случаям туберкулеза и менингита.
Сегодня, в 2017 году, дома на рыночной площади свежеокрашены, открылись мебельная фабрика, мясокомбинат и завод по производству упаковочного материала, есть молодежный клуб и студия фитнесса. А из тюрьмы в крепости сделают туристическое место.
Конечно, если поехать на восток, глубоко в провинцию, можно увидеть и совсем другую картину, там погибают целые деревни. Но о национальном бедствии, которое парализовало Россию два десятилетия назад, уже ничего не напоминает. А тем более в Москве, которая превратилась в современный мегаполис с пешеходными зонами, огромными супермаркетами, джазовыми клубами и авангардными театрами, с Wi-Fi на улицах и даже под землей — в метро.
И все же есть что-то, что за последние 25 лет не изменилось ни в столице, ни в остальной части страны. Я столкнулся с этим, когда недавно читал доску объявлений у входа в мой московский жилой дом. Это объясняет феномен, который сопровождает Россию на протяжении веков и в очередной раз объясняет 80% поддержку Путина.
Объявление посвящено сообщению московского правительства о плане сноса около 4,5 тысяч ветхих жилых домов. Речь идет о пятиэтажных уродливых и часто поврежденных панельных зданиях, это касается около миллиона москвичей, примерно двенадцатой части населения города. Однако мэрия настолько бесцеремонно приступила к реализации этого плана, в мгновение ока протащив соответствующий закон через Думу, что поднялась буря негодования. Даже в моем районе, в котором таких домов вообще нет.
В объявлении на моем доме сообщается об инициативе «Москвичи против сноса». По их мнению, проект является бесчестным актом по принудительному переселению. Речь идет не только о ветхих панельных зданиях, но и о том, чтобы подкинуть близким правительству строительным компаниям участки земли для строительства более прибыльных высотных домов. Жителей, отказавшихся от переезда, переселили бы принудительно, без какой-либо компенсации за то, что жильцы вложили в ремонт, многие никак не смогли бы получить что-то эквивалентное их приватизированной квартире.
Возмущение в Москве колоссальное. Правительство, объявившее, что хочет как-то помочь населению, было поражено неожиданным сопротивлением. Даже Путин был вынужден вмешаться и побудить Думу внести незначительные изменения в закон, ведь в 2018 году предстоят выборы президента, и ему не нужны протесты рассерженных граждан.
Так часто бывает в России: даже если руководство обещает сделать в принципе что-то хорошее для народа, в процессе осуществления это обычно искажается. Потому что оно принимает единоличные решения и преподносит их народу как рождественский подарок. И потому, что оно пытается осуществлять планы в большевистской манере. То, что там у людей могут возникнуть возражения, российским политикам обычно в голову не приходит.
Дебаты вокруг переселения жилых домов показывают, что в политической системе России, как и прежде, отсутствует обратная связь. Правительство совсем не утруждается привлечением собственного народа. Политика ведется путем помилований или запретов. Поэтому и возобновляются демонстрации в Москве и других городах страны. Народ и государство в России редко встречаются друг с другом.
Это страна шлагбаумов; «нормальное положение шлагбаума — "закрыто"», однажды сказал писатель Виктор Ерофеев и задал вопрос: «Родина охотно позволяет тебе любить ее, но любит ли она тебя тоже? Любит ли нас Россия?» Ерофеев считает, что любовь россиян к России основывается не на взаимности, что я тоже неоднократно замечал за прошедшие десятилетия. Но он думает, что россияне виноваты в этом сами, потому что они не интересуются государством.
Несколько месяцев назад я поспорил на эту тему с именитым кинематографистом и театральным режиссером Андреем Кончаловским. В этом месяце ему исполняется 80 лет, он снял несколько лучших российских фильмов и долгое время прожил в Голливуде. Несмотря на все разногласия, во многом мы оказались очень близки. Кончаловский сказал, что россиянин на протяжении веков по сути своей остается крестьянином. Он никогда не становился гражданином и всегда был враждебно настроен по отношению к государству, потому что оно постоянно у него что-то отбирает. Одновременно он обладает таким терпением, что ему легче смириться с несправедливостью. Кроме того, русское мышление манихейское, оно знает только черное и белое.
А потом Кончаловский сказал, что сначала Путин думал как западник. Потом он осознал, почему каждому российскому правителю было тяжело управлять этим государством: потому что его жители, согласно незыблемой традиции, добровольно делегируют всю власть одному единственному человеку. А потом они ждут, что эта власть будет о них заботиться, сами же они не делают ничего.
Поэтому отношения народа и государства в России — сплошное недопонимание. Можно ли иностранцу говорить такое? Думаю, да, я занимался Россией более 30 лет и половину из них прожил в этой стране. Мне ясно, почему либералы Бориса Ельцина потерпели неудачу в 90-е годы. У либерализма в России нет никакого шанса, народ его не допустит.
Странное отношение россиян к своему государству проявляется и во многих повседневных деталях. Два-три года назад московский мэр начал решать проблему парковок, введя онлайн-систему оплаты парковки. Тариф незначительный, час стоит в основном меньше одного евро. Ситуация разрядилась, система пошла всем на пользу. Но что произошло? Москвичи стали заклеивать свои автомобильные номера так, чтобы автомобиль контроля, проезжая мимо, не смог отсканировать номера припаркованной машины и выявить нарушителей правил парковки.
Другой пример: на протяжении десятилетий в России практически не строятся новые дороги, не говоря уже об автобанах. Однако сейчас между Москвой и Санкт-Петербургом строится новая скоростная трасса, первая ее часть ведет до московского аэропорта Шереметьево. Только она практически не используется, потому что небольшой дорожный сбор повысили. Водители России видят в этом сдирание денег государством и предпочитают стоять в пробке на старой трассе.
Гражданин должен сделать что-то для общества, чтобы получить от него что-то в ответ — такое осознание редко встретишь в России. Так, хотя россияне ценят своих актеров и поэтов намного выше, чем это делают немцы, к по-настоящему творческим людям, которые своими способами пытаются продвигать обсуждения о будущем пути страны, они относятся скептически.
Писатель Борис Акунин издается в России миллионными тиражами, но живет за границей, потому что он не переносит политику своего правительства. Как и его коллега Владимир Сорокин, который долго преследовался близкими правительству политическими организациями. Добившийся международного признания режиссер Кирилл Серебренников тоже попал под давление, недавно полицейские отряды штурмовали его театр. Его балет «Нуреев» в Большом театре был отменен за три дня до премьеры — он натолкнулся на ожесточенное сопротивление консервативных политиков. Что коснулось и меня, потому что я отвоевал себе на этот вечер один из труднодоступных билетов в Большой театр.
Подобные эксцессы мешают лишь немногим русским, нигде не поднимаются протесты — за исключением нескольких голосов московской интеллигенции.
«Мы — один народ, мы любим тех, кто похож на нас, нам не нужны непохожие» — так это саркастически объяснил Виктор Ерофеев. Прокурор, который внушает народу страх, все равно ему ближе, чем исправившийся олигарх Михаил Ходорковский, который открыто критикует путинскую систему.
Как это возможно, задавался я вопросом, когда в эти дни оказался в полицейском участке в центре Санкт-Петербурга. Потому что именно там особенно заметно, как государство пытается унизить своих граждан. Дежурный офицер ни разу даже не взглянул на тех, кто обращался к нему с просьбой. Тяжелые железные двери преграждают вход в кабинеты, время от времени они открывались, следуя необъяснимой логике; в кабинетах протоколы еще ведутся от руки. А на стенах висят портреты Феликса Дзержинского! Это был первый начальник спецслужбы Советского Союза, тот человек, который развязал красный террор и приказал убить десятки тысяч человек. Его памятник перед московской Лубянкой еще до конца Советского Союза был снесен одним из первых — а теперь полиция снова тайно повесила его портреты?
Почему россияне принимают это молча?
Их пассивность и безразличие нехорошим образом смешиваются с фатализмом и страхом перед ответственностью, которые делают невозможным для большинства проникновение в суть исторической правды. Многим все равно, что заново устанавливаются памятники Сталину. При том, что это примерно так, как если евреи поставят памятник Гитлеру, писал один московский публицист.
Применение силы со стороны государства также воспринимается как нечто метафизическое, судьбоносное. Подавляющее большинство населения, как и прежде, не в состоянии осознать тот факт, что вследствие красного террора миллионы людей лишились жизни, говорит социальный философ Александр Ципко.
Когда 35-летний житель сибирского Томска Денис Карагодин после долгого расследования выяснил, какие работники спецслужб объявили его прадеда Степана в 1938 году японским шпионом, чтобы затем его казнить, он подал иск против ответственных за это, хотя они давно умерли. Он первый гражданин России, который не стал довольствоваться формальным решением властей о реабилитации. Он хочет привлечь палачей к ответственности, хотя бы символически. Но его упорство вызывает непонимание и недоумение. Аргументы: в любом случае, того, что уже произошло, не изменить.
То, что здесь описано, придумал не Владимир Путин. Путин этот менталитет обнаружил, он его также учитывает. Бегство от персональной ответственности? Изоляция инакомыслящих? Покорность судьбе? Чувство неполноценности по отношению к остальному миру? Это качества, с которыми государство должно бороться. Вместо этого, оно их укрепляет, потому что ему это выгодно. В последние годы даже среди русских друзей мне с тревогой бросается в глаза, что большинство из них поддалось демагогии их президента.
Путин разжигает у россиян чувство презрения по отношению к украинцам, хотя — я в этом уверен — россияне в глубине души завидуют, что украинцам теперь удается сблизиться с Европой. И он поддерживает в населении чувство морального и военного превосходства перед Западом, которое имеет мало общего с реальностью, тогда как государство, как и народ, все больше изолируется от внешнего мира. Путин превращает Россию в диссидента мирового порядка, а народ этому радуется как ярмарочному фокусу. При этом Европа и Америка для многих россиян по-прежнему остаются важнейшими ориентирами для собственной жизни.
Как уже сказано, все это изобрел не Путин. Путин лишь научился мастерски играть на этих клавишах и использовать российский менталитет с помощью демагогии, полуправды или лжи. Это стало для меня важнейшим осознанием за 25 лет после перерождения России.
Кристиан Нееф с 1983 года работал корреспондентом в Москве, с 1991 года — для издания Der S[iegel. Позднее он стал заместителем руководителя иностранной редакции. Последние три года Нееф снова жил и работал в Москве. Теперь он уходит на пенсию.
