Возвращение Каспарова на официальные турниры — отличная новость для тех, кому за пятьдесят, в том числе для любителей шахмат, которые считают, что ему уже не по силам тягаться с нынешней шахматной элитой. Точно так же никто не принимал всерьез Джорджа Формана, когда тот внезапно вернулся в категорию тяжеловесов в конце восьмидесятых в возрасте 38 лет. Многие говорили, что техасский гигант вернулся только для того, чтобы набить себе карманы, став посмешищем и разрушив своими руками все, что он создал, но Форман бой за боем доказывал их неправоту, раскидывая своих соперников, как котят. В конце концов, он завоевал безоговорочное уважение всех любителей бокса, выстояв двенадцать раундов против самого Эвандера Холифилда. При этом Форман казался другим боксером: лысый, тучный, грузный, приземистый, прикрывшийся практически непробиваемой французской защитой, практически не работающий ногами, но все еще такой же взрывной и с пудовыми кулаками. Он никогда не был очень быстрым, но его руки не утратили былой силы. Достаточно вспомнить исторический удар, снятый в Киншасе замедленной съемкой: десять сантиметров, как полжизни, до того момента, как кулак Формана ударился в челюсть Майкла Мурера, вернув своего хозяина на вершину тяжеловесов.
Результаты турнира «Рапид-энд-Блиц» в Сент-Луисе, где Каспаров занял восьмое место из десяти, не слишком обнадеживают тех, кто надеется вновь увидеть в действии бакинского мастера. Но не менее важно, что Каспаров соперничает со всем мировым шахматным авангардом, за исключением чемпиона мира Магнуса Карлсена, включая своих старых знакомцев, в частности, своего давнего соперника за титул чемпиона мира Вишванатана Ананда. Возможно, 53-летнему Каспарову нужно последовать примеру Формана: выйдя на шахматный ринг, уйти в глухую французскую защиту, стать другим шахматистом, чьи убеленные сединой голова и виски будут напоминать всем, что было время, когда никто не мог одолеть его за доской. Он прекрасно знает, что новые мастера — Карякин, Аронян, Каруана, Накамура — мечтают впиться в его загривок и содрать с него шкуру себе на трофей. «Я — самая желанная добыча за всю историю шахмат, — сказал Каспаров и продолжил тем же шутливым тоном. — Судя по всему, я подниму турнирный возраст и снижу средний балл!»
В действительности, несмотря на легендарность Каспарова, самой желанной добычей в истории шахмат был не он, а Бобби Фишер, чудаковатый американский гений, покончивший с гегемонией советских шахматистов и отказавшийся от защиты своего титула, уйдя в тень. В 1992 году он вернулся, чтобы провести матч-реванш против Спасского в Свети-Стефан, ставший для него своего рода битвой с призраками. Каспарову все это хорошо известно: тень ушедшего на покой Фишера преследовала его несколько лет подобно проклятью, как воплощение старого шахматного принципа: вероятная угроза хуже реализованной угрозы. И это несмотря на то, что он стал чемпионом и отстаивал этот титул вплоть до изнеможения в борьбе с другим выдающимся чемпионом, крепким и раздражительным Анатолием Карповым. Борьба между ними, бесспорно, была самой долгой и тяжелой во всей истории этого спорта.
Создается впечатление, что противостояние Каспарова и Путина выходит за рамки политических разногласий: Каспарову надо смахнуть чужого короля с доски.
Пресса сходит с ума по возвращению Каспарова, как в те времена, когда в Москве перекрывали движение, потому что играли Каспаров и Карпов, белая и черная сторона перестройки. Я никогда не забуду их последнюю игру в Севилье, когда Карпов выигрывал одно очко, и Каспаров должен был выиграть партию белыми, чтобы удержать корону. Один из друзей матери Каспарова сказал ей в ночь перед решающей партией, что за всю историю шахмат было только два игрока, которые смогли бы выиграть в такой ситуации: «Алехин, который никогда такого не делал, и Фишер, которому никогда не нужно было такого делать». Эта финальная партия была столь драматичной и напряженной, что ее не только показали целиком по телевидению, а это было несколько часов, но и отложили из-за нее трансляцию футбольного матча. Харизма никогда не была сильной стороной Каспарова, но мы хотели бы, чтобы он вновь оказался в центре мировой шахматной жизни, сыграв вопреки времени, словно Антониус Блок, ставящий шах и мат самой Смерти.
