Перевод осуществлен проектом Newочём
В июле 2015 года с моим бывшим мужем Питером происходило что-то неладное. На протяжении предыдущих 18 месяцев его поведение было переменчивым и странным. Он то злился и угрожал, то раскаивался и извинялся. Его голосовые и текстовые сообщения представляли собой бессвязные, лишенные смысла монологи, в которых он перескакивал с рассказа о трудностях на работе к ремонту автомобиля и его ручной мышке Сноуболлу.
Я думала, что, возможно, всё это — последствия стресса из-за адвокатской практики или биполярное расстройство. Он работал более 60 часов в неделю на протяжении 20 лет. С поступления на юридический факультет и на протяжении всей карьеры он был адвокатом, получив место в отделе интеллектуальной собственности Wilson Sonsini Goodrich & Rosati, известной юридической компании Кремниевой долины.
На протяжении двух дней с Питером не удавалось связаться. Поэтому я поехала проведать его. Несмотря на развод, к тому моменту мы были знакомы почти 30 лет, мы были семьей.
Я припарковалась у него во дворе, открыла дверь своим ключом и прошла в гостиную, напоминающую мансарду, с бамбуковым полом, залитым лучами солнца. Позвала его: «Питер?»
Тишина. Стойка усеяна фантиками от конфет. Питер работал так много, что почти не готовил ничего сам, питаясь в основном фастфудом, снэками, кофе, ибупрофеном и антацидами. Я направилась в сторону спальни, выкрикивая его имя.
Дверь была распахнута. Скомканные и окровавленные салфетки были разбросаны по простыне. Затем я свернула за угол и увидела его лежащим на полу между ванной и спальней. Его голова покоилась на раздавленной картонной коробке.
Из-за шока я не увидела лежащие на раковине наполовину наполненные шприцы, ложку, зажигалку и раздавленные таблетки. Я не увидела ни пакет с белым порошком, ни жгут, ни ещё одну зажигалку рядом с кроватью. В полицейском протоколе сообщалось об обнаружении нескольких открытых сейфов в спальне, из которых выпали прозрачные оранжевые баночки из-под таблеток.
Питер, один из самых успешных людей, что я знала, умер от системной бактериальной инфекции, распространённой среди инъекционных наркоманов.
Из всех шокирующих деталей этой истории больше всего мне не дает покоя то, что, судя по его мобильному, последний совершенный им звонок был по работе. Питер, страдающий от рвоты, не в состоянии сесть и постоянно теряющий сознание, каким-то образом смог осуществить конференц-звонок.
История его падения
Всё это совершенно не поддавалось объяснению. Мало того, что Питер был одним из умнейших людей в моей жизни: прежде чем стать адвокатом, он был химиком и, вероятнее всего, понимал, как наркотики повлияют на его нервную систему.
Пытаясь понять, как это произошло и как все мы могли этого не заметить, я решила воссоздать события последнего года жизни Питера. (Фамилия не упоминается в целях защиты частной жизни его детей и родственников.)
Я изучила его переписку с наркодилерами и соотнесла её с историей снятия наличных по его карте. Мне было необходимо обнаружить сигналы, которые я прежде не замечала. Те бессмысленные беседы. Тот безумный распорядок дня. Те вечера, когда он говорил нашим детям, что отлучится купить газировки, и исчезал.
Люди — сложные существа и физически, и эмоционально, поэтому нет простого объяснения тому, что привело Питера к наркозависимости. Однако по мере того, как перед моими глазами раскрывалась история его борьбы, всё очевиднее становилась глубоко скрытая проблема роста употребления наркотиков среди американских юристов.
Во-первых, я выяснила, что проблема наркозависимости среди адвокатов практически не исследована. Как нет и материалов, полноценно освещающих употребление наркотиков среди юристов в сравнении с населением в целом или офисными работниками в частности.
Одно из наиболее объёмных исследований, посвященное проблеме наркомании среди юристов, было опубликовано лишь спустя семь месяцев после смерти Питера. Это исследование, проведенное в 2016 году фондом Хезлден Бетти Форд (Hazelden Betty Ford Foundation) совместно с Американской ассоциацией юристов (American Bar Association), содержит анализ анкетирований и опросов, проведённых среди 12 825 лицензированных и практикующих юристов из 19 штатов.
В целом результаты опроса показали: 21% опрошенных испытывают проблемы с алкоголем в то время, как 28% страдают от средней или тяжелой депрессии, а 19% — от тревоги. Лишь 3 419 юристов ответили на вопросы об употреблении наркотиков, что, по мнению Патрика Крилла, главного автора исследования и юриста, уже является показательным. «Остается лишь строить догадки о том, что побудило 75% юристов пропустить раздел, посвященный наркотикам, словно его там и не было».
По мнению господина Крилла, они боялись отвечать.
Среди тех юристов, кто ответил на вопросы, 5,6% употребляли кокаин, крэк и стимуляторы, 5,6% принимали опиаты, 10,2% — марихуану и гашиш, а около 16% — седативные препараты. 85% всех опрошенных юристов употребляли спиртное в течение предыдущего года. (Для сравнения, алкоголь употребляет около 65% населения в целом.)
Почти 21% юристов, признавшихся в употреблении наркотиков в предыдущем году, сообщили о «не слишком сильной» обеспокоенности своей зависимостью. У трех процентов был «высокий» уровень беспокойства.
По словам господина Крилла, лицензированного консультанта в области употребления алкоголя и наркотиков и основателя консалтинговой компании Krill Strategies, которая сотрудничает с юридическими фирмами по вопросам злоупотребления наркотиков и психического здоровья, результаты исследования могут быть поняты двояко. «Первый вариант — в сравнении с алкоголем значительно меньший процент опрошенных юристов употребляет наркотики. Но мы считаем, что это не так».
«Употребление алкоголя разрешено по закону», — утверждает господин Крилл, не говоря о том, что это социально приемлемо. «Таким образом, признание в злоупотреблении алкоголем впрямую не ставит вашу карьеру юриста под удар».
Употребление наркотиков, напротив, вне закона. «Я полагаю, масштабы употребления и злоупотребления наркотиков существенно недооценены».
По результатам последнего национального опроса, касающегося потребления наркотиков и здоровья в зависимости от отрасли экономики, профессионалы сферы услуг (к их числу относятся и юристы) заняли девятое место из 19-ти по объему употребления запрещенных наркотиков. Выше в списке оказались работники развлекательной индустрии, а ниже — представители сектора недвижимости и финансов.
Согласно данным последнего исследования Комиссии по помощи юристам при американской ассоциации представителей этой профессии (The A. B. A.'s Commission on Lawyer Assistance Programs), злоупотребление алкоголем стало наиболее серьезной проблемой для адвокатов и прочих знатоков права. Чуть ниже уровень злоупотребления препаратами, отпускаемыми по рецепту.
«Среди юристов прослеживается две ключевые тенденции», — утверждает Уоррен Цисман, директор по клинической работе EARS Recovery Program в Смиттаун, штат Нью-Йорк, программы по лечению наркозависимости от фармакологических препаратов, а также бывший глава Addiction Care Interventions, реабилитационного центра для профессиональных работников в Манхэттене. «Одна из них — опиоидная зависимость, а вторая — употребление таких бензодиазепинов, как „Ксанакс"».
По его словам, в последние годы «существенно увеличился уровень употребления лекарств, выписываемых по рецепту, особенно среди юристов, что зачастую становится первым шагом к „уличным" наркотикам». Раньше в основном это был алкоголь, но сейчас почти каждый юрист, обращающийся за лечением, даже если и употребляет спиртное, страдает также и от наркотической зависимости: ксанакс, аддерол, опиаты, кокаин и крэк. Опиаты и стимуляторы зачастую употребляются вместе с алкоголем. Иногда к наркотикам прибегают для подавления алкогольного абстинентного синдрома.
Брайан Кубан, адвокат, избавившийся от алкогольной и наркотической зависимости, автор мемуаров «Зависимый адвокат: история о барах, пьянстве, кокаине и избавлении» (The Addicted Lawyer: Tales of the Bar, Booze, Blow and Redemption), регулярно появлялся на работе в состоянии алкогольного опьянения и принимал пару доз кокаина, чтобы работать. «Я нюхал кокс по утрам в ванной, чтобы избавиться от похмелья. Кокаин помогал мне сосредоточиться», — признается он.
Помимо ведения частной практики, в то время господин Кубан работал на своего знаменитого брата, бизнесмена Марка Кубана, который грозился уволить Брайана, если тот не откажется от алкоголя. «Я постоянно думал: „Нет, я не буду лечиться в реабилитационном центре. Я адвокат, адвокаты не обращаются за помощью в реабилитационные центры, не участвуют в программах 12 шагов", — вспоминает Брайан. — Разумеется, половина пациентов в этой программе были юристами».
Лиза Смит, адвокат, проходящая реабилитацию от алко- и наркозависимости, утверждает, что единственным способом побороть симптомы алкогольного абстинентного синдрома, чтобы и дальше работать маркетологом в компании Pillsbury Winthrop в начале 2000-ых, было употребление кокаина. «Я пила и днем и ночью, — рассказывает мисс Смит, теперь — заместитель исполнительного директора в юридической компании Patterson Belknap Webb & Tyler в Нью-Йорке и автор мемуаров «Девушка выходит из бара» (Girl Walks Out of a Bar). — Я принимала кокаин потому, что он позволял мне взять себя в руки и появиться на работе в полдень».
По мнению доктора Дэниэла Ангреса, доцента по психиатрии в медицинском колледже Файнберга (Northwestern University Feinberg School of Medicine), профессиональный стресс также играет немаловажную роль. «Юридическим компаниям присуща традиция скрытности, — сообщает он. — Присутствует стремление не смущать сотрудников, и до тех пор, пока последние выполняют свои обязанности, их зависимость проще игнорировать. К тому же многие не понимают, что зависимость — это болезнь».
Этот общий стресс усилился в связи с экономической рецессией, вызванной финансовым кризисом 2008 года. Число рабочих мест сократилось. Все более ощутимым стало давление из-за отказов от отпуска.
На поминальной службе по Питеру в 2015 году, которая состоялась в его любимом месте с потрясающим видом на Тихий океан, младший сотрудник из его компании произнес речь об их дружбе и совместных походах на концерты, разрыдавшись в конце. Многие юристы, присутствовавшие на церемонии, были погружены в свои смартфоны, заняты чтением и составлением электронных писем. Умер их друг и коллега, а они не могли оторваться от работы, чтобы послушать поминальную речь.
Питер тоже постоянно нервничал. Он был одержим конкуренцией, гонорарами, нуждами своих клиентов и страхом их потерять. Ему нравились те интеллектуальные вызовы, которые предполагала его работа, но он ненавидел агрессивный характер профессии, так как это противоречило его натуре.
Задолго до поступления на юридический факультет, когда ему было чуть за 20, он носил длинные, собранные в хвост волосы и увлекался наукой, философией и музыкой. Одним из его кумиров был астроном Карл Саган. Другим — Джимми Хендрикс. Он давал мне почитать такие книги, как «Сиддхартха» и «Письма молодому поэту», а в колледже и даже уже будучи адвокатом, играл в рок-группах на бас-гитаре.
Когда он был аспирантом химического факультета, мы проводили все выходные, лежа на полу, слушая пластинки и обсуждая наши воспоминания, вызванные той или иной песней.
После окончания обучения Питер работал в двух маленьких фармакологических компаниях, однако работа оказалась скучной и низкооплачиваемой. Поскольку он вырос в бедной семье, ему не хотелось вновь беспокоиться об оплате счетов. Поэтому он решил воспользоваться своим опытом в химии и стать юристом по патентам.
Первая зарплата после окончания обучения на юридическом факультете в пять раз превышала сумму, которую он зарабатывал, будучи химиком. Однако это не упростило нашу жизнь. Хотя денег у нас было достаточно, рабочий график Питера не позволял ему наслаждаться плодами его трудов.
Однажды в начале карьеры начальник Питера позвонил ему на Рождество с фуникулера в Аспене, штат Колорадо, чтобы удостовериться, что письменное изложение дела будет готово к вечеру. Питер выполнил задание, отказавшись от ужина. «Я не могу это делать все время, — жаловался мой муж, — я не смогу продолжать так следующие 20 лет».
Награда за враждебность
Согласно некоторым данным, адвокаты чаще представителей других профессий страдают депрессией. Исследование, проведенное в 1990 году, показало, что они склонны к депрессии почти в 4 раза чаще; исследование Хезелдена обнаружило, что от депрессии страдает 28% адвокатов.
«Да, существуют и другие стрессовые профессии. Быть хирургом, например — тоже стресс, но несколько иного рода. Это как если бы во время операции рядом с тобой был еще один хирург, который пытался бы отменить операцию. В юриспруденции за свою враждебность получаешь награду», — говорит Уилл Миллер, специалист по семейному праву из юридической фирмы Молли Кенни в Белвью, штат Вашингтон. Он отвечал за обвинение и занимался преступлениями сексуального характера на протяжении 10 лет, последние 6 месяцев из которых «сидел» на метамфетамине.
Питер боролся с собственным видом меланхолии, что-то привлекательное было в его трагически поэтическом образе — в тихом омуте черти водятся. Он повторял, что ни разу не чувствовал себя по-настоящему счастливым. Были моменты, когда он был «не несчастным», но все равно эмоционально подавленным.
Он не прыгал от радости, когда случалось что-то грандиозное. Не ударялся в слезы, когда случалось что-то грустное. Я видела, как он плакал, но лишь тогда, когда впервые увидел наших детей.
Однако на протяжении почти 10 лет, работая в разных адвокатских конторах, Питер в своем кабинете не выставлял фотографий — ни моих, ни детей. Когда я спрашивала, почему — а у других сотрудников такие фотографии были — Питер отвечал, что не хочет, чтобы коллеги думали, что он «отвлекается на семью».
Характер и способности Питера были просто пределом мечтаний для адвоката. Его подготовка была равна ученой, он подходил к проблемам вдумчиво, логическим образом. Он был умен, амбициозен, и, самое главное, трудолюбив — возможно потому, что его решение поступить в юридический колледж стоило таких больших материальных и моральных затрат, что он мог оправдать его, только если бы стал лучшим из лучших.
И он стал. В колледже Питер был редактором «Юридического вестника», первым в группе. А на выпускном выступал с речью.
Еще он мог так сильно увлечься чем-либо, что это граничило с помешательством. Помню, как он стал одержим концертами Баха для клавесина и пополнял свою коллекцию всем, что только мог найти. Он читал, слушал лекции и даже нашел на YouTube видео о математической интерпретации одного из концертов, которое он нас всех заставил смотреть.
Такая увлеченность чем-либо отлично подходила для глубокого погружения в новые виды лекарств, медицинского оборудования и технологий, с которыми ему часто и быстро приходилось знакомиться.
Эффект юрфака
Как показывают некоторые исследования, студенты юридических школ перед началом обучения даже здоровее, чем в среднем по популяции, как физически, так и психически. «Есть качественные данные, указывающие на это, — утверждает Энди Бенджамин, психолог и юрист, преподающий психологию в Вашингтонском университете. — Они меньше пьют, чем другие молодые люди, употребляют меньше наркотиков, реже страдают от депрессии и менее враждебны».
Кроме того, по его словам, студенты-юристы обычно приступают к учебе с уже развитым чувством собственного достоинства и сложившимися ценностями. Но, как показало его исследование, формальная структура юридических школ способна изменить их.
Вместо того, чтобы бороться за свое «я», студенты начинают фокусироваться на внешних ценностях, таких как статус, сравнительная ценность и конкуренция. «У нас есть семь очень авторитетных исследований, которые показывают, что это извращает психику людей, они выходят из колледжа с серьезными нарушениями, депрессией, беспокойством и враждебностью», — отметил он.
Ученые часто изучают студентов-юристов, потому что студенты определяют профессию. «Это канарейки на угольной шахте», — говорит доктор Бенджамин.
Уилл Миллер, адвокат и бывший наркоман, рассказал, что юридическая школа заставляла учащихся избавляться от эмоций при принятии решений. «Когда вы начинаете усиливать решение оценками и деньгами, вы не просто подавляете свои эмоции. Вы полностью меняете себя».
Исследование на предмет того, счастливы ли юристы, укрепляет такое понимание. «Психика, которая, как считается, разрушается во время учебы, наиболее важна для благополучия юристов», — говорит Лоуренс Кригер, профессор Колледжа права штата Флорида.
Она и Кеннон Шелдон, профессор психологии Университета Миссури, в своей статье за 2015 год под названием «Что делает адвокатов счастливыми?» пишут: «Критерии, наиболее выделенные в юридических школах — оценки, должности и потенциальный доход от карьеры — малозначимы для благополучия адвокатов».
После того, как студенты приступили к учебе, они испытали «депрессию, значительное ухудшение настроения и физических симптомов, с соответствующим снижением степени удовлетворенности жизнью», — писали профессора.
Студенты также теряют часть своего идеализма. В течение первого года юридического факультета мотивация студентов к изучению права и овладению профессией смещалась от «положительных общественно-ориентированных ценностей к внешним, основанным на вознаграждении».
Молодые юристы, работающие в Центре сетевой терапии и амбулаторной детоксикации в Миддлсексе, штат Нью-Джерси, часто сообщают Индре Сидамби, директору центра, что реалии адвокатуры не соответствуют тому, что они представляли в колледже. Она обнаружила, что студенты-юристы часто пьют и употребляют наркотики, пока они не начнут свою первую работу. После этого доктор Сидамби сказала: «В основном это алкоголь, пока они не станут старшими сотрудниками. Тогда возвращаются к опиатам».
«Это не большинство юристов, — добавила она. — Но есть довольно большое количество людей, злоупотребляющих наркотиками, и как только они добираются до героина, зависимость едва ли можно побороть».
«Это невозможно»
В течение последних двух лет его жизни каждый раз, когда мы были вместе — будь то вечер встречи выпускников, кросс-кантри заезд сына или выпускной нашей дочери — люди спрашивали меня, все ли с ним хорошо. Они интересовались, не рак ли у него или расстройство пищевого поведения, нарушение обмена веществ или даже СПИД. Но они никогда не спрашивали о наркотиках.
Наркотики не приходили в голову и мне. Даже в тот день, когда я нашла его тело среди шприцев и позвонила в службу спасения.
В тот день в доме Питера работники скорой помощи сразу сказали мне, что это, вероятно, передозировка. Я повторяла: «Это невозможно». В конце концов, он был сотрудником юридической фирмы. У него было образование Лиги Плюща.
«Как это могло случиться?— спросила я одного из них. — Он был таким умным».
С планшетом на коленях она понимающе кивнула мне. «Мы такое часто видим сейчас», — сказала она, имея в виду богатых, опытных мужчин и женщин, которые начинают с болеутоляющих средств и заканчивают амфетамином или героином.
Когда я убирала дом Питера после его смерти, я нашла квитанции от медицинских компаний, которые доставляли бинты и жгуты на адрес его офиса. Тем не менее, я не думаю, что наркомания приходила на ум хотя бы кому-то, с кем он работал.
Юридические фирмы часто неохотно обсуждают злоупотребление наркотиками со своими работниками. По мнению Терри Харрелла, адвоката и консультанта Комиссии по вопросам злоупотребления наркотиками среди юристов, это происходит не злонамеренно. Руководство юридической фирмы, по ее словам, не знает, какие признаки свидетельствуют о зависимости. И, когда это происходит с одним из сотрудников, они так заняты, что «просто этого не видят».
Когда президента Американской ассоциации юристов Линду Кляйн спросили, каким образом ее организация намерена помогать в борьбе с психическими заболеваниями и злоупотреблениями наркотиками и алкоголем, она заявила, что правила Ассоциации в области профессионального развития и образования ее сотрудников «гласят, что юристам рекомендуется каждые три года проходить образовательную программу, посвященную психическими расстройствам или злоупотреблениям наркотиками и алкоголем». Она также добавила, что «периодически рекомендуя юристам проходить эти программы, ассоциация надеется на уменьшение числа подобных проблем».
Тем не менее, сложно поверить, что один курс раз в три года удержал бы Питера — кого угодно — от зависимости. Как считают эксперты и люди, поборовшие зависимость, существенные перемены должны происходить на уровне юридической фирмы, но этого сложно добиться из-за присущей этой отрасли культуры частной жизни вкупе с любовью к оплачиваемым часам.
Госпожа Смит, ранее работавшая в Pillsbury Withrop, рассказывает, что не уверена, подозревали ли ее бывшие работодатели о ее зависимости. «Они никогда ничего мне не говорили», — делится она. «И на протяжении всего времени, что я страдала от зависимости, я не получила ни одного отрицательного отзыва о моей работе от вышестоящих сотрудников».
«Ее рассказ открыл нам всем глаза, и мы не хотим, чтобы кому-то еще пришлось переживать такие же страдания в одиночку», — заявил Фландерс.
Вспоминая незамеченные знаки
Последние два года я провела в кромешном аду, изо всех сил пытаясь справиться с наваливавшимися на меня проблемами: запутанное дело о наследстве, страдания моих детей. Я твердо верю, что профессиональная этика юридической фирмы — в особенности если речь идет о крупной компании — должна измениться, ориентируясь на сотрудника, обращать больше внимания на знаки, свидетельствующие о том, что у кого-то из сотрудников возникли проблемы.
Размышляя о прошлом, я вижу незамеченные мной знаки.
Четыре года назад наш сын сломал запястье, играя в футбол. Ему выписали викодин, а Питер разгромил аптечку, пытаясь добраться до остатков лекарства. «Я принимаю его, когда болит спина», — объяснил он.
Или праздничный концерт, где должна была выступать группа нашего сына: Питер появился поздно, его ощутимо трясло; он настолько осунулся, что мне показалось, что его голова стала слишком тяжелой для его же плечей. После выступления я пошла с ним к машине, и он пожаловался на недовольство руководителей фирмы, будто он слишком часто работает из дома.
«Я работаю так намного продуктивнее, но им, понимаешь ли, нужно мое физическое присутствие», — объяснил он. «Они думают, что я не работаю, если я не торчу в кабинете». Они были правы.
И, наконец, в начале 2015 года сын сказал мне, что Питер получил посылку с Amazon, в которой оказались груды шприцов, бандажей, ватных дисков и дезинфицирующих средств. Питер объяснил, что он просто пополнял аптечку.
Моего сына это весьма озадачило. Но к тому времени поведение его отца стало настолько странным, что на этом фоне случай с посылкой казался практически заурядным. «Я просто надел наушники, — сообщил мне сын, — и сказал, что мне нужно делать домашнее задание».
Много лет назад, когда Питер был еще относительным новичком в фирме, он часто шутил, что идеальным наркотиком для него была бы комбинация антидепрессантов, обезболивающего и стимулирующих веществ. Когда я убиралась у него в доме, я нашла все необходимые ингредиенты: викодин, трамадол, аддерол, кокаин, ксанакс, метамфетамин и калейдоскоп таблеток, которые я не смогла опознать.
Однако даже когда зависимость начала угрожать его жизни, Питер продолжал работать. В записных книжках, где он отмечал время приема и дозировку наркотика, он также оставлял неразборчивые записки о звонках от клиентов и встречах, списки документов, которые ему следует подготовить, и даты дедлайнов.
Юрист в области интеллектуального права — невероятно тяжелая с интеллектуальной точки зрения работа, и Питер — настоящий профи — прекрасно с ней справлялся очень много лет. Возможно, высокомерие, вызванное профессией, когда твой совет стоит 600 долларов за час, заставило его поверить, что ему не нужно обращаться за помощью, что он сможет со всем справиться сам. Просто еще один пункт в его длинном списке дел.
И в самом деле: убираясь у него дома, я нашла на дне ящика комода список новогодних обещаний Питера, написанных им в декабре 2014 года. «Пробежать три марафона, проводить больше времени с детьми», — гласил список.
И написанное красным маркером слово «бросить».
Исправления:
В статье неправильно указан период зависимости бывшего прокурора Уилла Миллера от метамфетамина. Речь идет о последних шести месяцах его пребывания в должности, а не десяти годах.
