«Похоже, что мы живет в мире, в котором насилие, хаос и страх взяли верх над порядком, демократией и рациональностью. Мир всегда был местом опасным, может статься, что интернет и социальные медиа еще более усиливают все самое плохое в наше время. Основания для опасения есть. Традиционные демократические идеалы и институты становятся объектами нападкок».
New York Times написала это в связи с традиционным Демократическим форумом, который газета ежегодно проводит в Афинах.
Накануне форума газета предоставила на своих страницах место ректору Национального университета в Сингапуре, автору книги «Проиграл ли Запад». Он написал большую — на всю страницу — статью, в которой затрагивает весьма существенные моменты. То, как западные демократии обращаются с Россией и Турцией, прокладывает, считает он, путь авторитарным тенденциям в этих странах, что, в свою очередь, как зараза перекидывается на страны Запада.
Интересно, что The New York Times берет на себя смелость ставить подобные вопросы в то время, когда геополитическая конфронтация сильнее, чем когда-либо ранее в период после окончания холодной войны. Демократиям на западе брошен вызов и изнутри, и форум в Афинах тоже уделил этому внимание. «Всемирный демократический форум» Европейского Совета также неоднократно вносил этот вопрос в повестку дня, собирается сделать то же и в нынешнем году.
Главное, что характеризует старые демократии — это ослабление позиций традиционных партий. Развитие получают сильные популистские силы. После выборов в Нидерландах и Франции многие думали, что можно выдохнуть с облегчением. Но, как говорит самый, вероятно, видный сейчас эксперт в области популизма Кас Мудде (Cas Mudde): «СМИ чрезвычайно раздули масштабы поддержки популистов, а когда их пророчества не сбылись, объявили, что опасность позади. Но популизм пользуется такой же поддержкой, как и перед этими выборами. И у него большой потенциал для дальнейшего роста», — считает он.
Сейчас мы видим, как этот популизм проявился в Германии. Но есть основания для предостережения и потому, что другие силы — а именно власть олигархов — тоже бросают вызов демократиям. Эта власть — самое большое зло, например, в России и на Украине, там она признается. Но мы видим также, как выросла власть олигархов в политических и демократических процессах и в целом ряде других стран во всем «западном мире» (хотя мы и не используем термин «олигархи», проблема здесь та же: растущее влияние денег). В США это стало очевидным.
Деньги и социальные СМИ прошлись и по Республиканской партии, и, в конечном счете, по Демократической. Президент Джимми Картер в открытую говорил об олигархизации американского общества. Партии стали слабеть, а влияние олигархов — расти еще в 1970-е и 1980-е годы, когда началась глобализация и экономический регресс во многих странах.
Таблоиды Мердока оседлали волну, созданную политическим истеблишментом. И большинство считает, что именно это в значительной степени способствовало тому, что большинство высказалось за выход из ЕС. Сегодня многие чувствуют себя обманутыми, и на самом деле никто не знает, как же выйти из кризиса, который стал результатом всего этого. Накануне парламентских выборов мы наблюдали и еще один настораживающий момент: систематические нападки на лидера лейбористов Корбина.
Корбин не имел права быть избранным, у лейбористов не было шансов, так это называлось. Велик был соблазн утверждать это по экономическим соображениям, но это отражало также и желание экономической элиты поставить все на свои места и позаботиться о том, чтобы господствующий порядок продолжал существовать. Что будет дальше, не знает никто.
В Великобритании многим кажется, что демократия их предала. После трамповской революции в США мы предвидим рост конфликтов, насилия и беспорядков. Сейчас популизм Трампа приводит к самым серьезным последствиям на мировой политической арене. Недавно мы наблюдали это в ООН. Полагаться на США, которые долго считались мировым лидером, больше уже нельзя. Уже давно существовали признаки того, что деньги начинают значить гораздо больше, чем бюллетени для голосования. Мне, как парню из рабочей семьи, горько быть свидетелем подобного развития. Я видел, как Рабочая партия с помощью совершенно обычных бюллетеней для голосования могла быть равноценным партнером в экономической и политической игре. Государство всеобщего благосостояния было создано совместно с конкурентами — буржуазными партиями.
В Европе мы наблюдаем то же самое. Европа тоже была создана консерваторами и социал-демократами. Сейчас, вероятно, этому альянсу приходит конец. Что касается Норвегии, то для меня совершенно очевидно, что путь из нефтяной эры вновь должен строиться на компромиссах между трудом и капиталом. Для меня вопрос заключается в следующем: а возможна ли такая рациональная политика в условиях становящейся все менее ясной политической действительности? Что касается Европы, то здесь это еще больший вопрос.
Недавно один человек из New York Times показал мне карикатуры на разные страны Европы. Вместо Норвегии — белый лист: сказать совершенно нечего, здесь уже по определению все в порядке, ни ошибок, ни недостатков.
Это была ирония.
