«Испанский национализм — это спящий лев. Проснувшись, он рвет все на части», — написал директор настоящего издания, Начо Кардеро (Nacho Cardero) около двух лет назад. Анализируя историю Испании и, в частности, события последних дней, невозможно не задаться вопросом: что такое нация, и где грань между нацией и национализмом. Карлос Санчес (Carlos Sánchez), замдиректора El Confidencial, процитировал некоторое время назад Ж.Э. Ренана: «Нация — это великая солидарность, устанавливаемая чувством жертв, которые уже сделаны и которые народ расположен сделать в будущем». По мнению великого французского мыслителя, этот фактор имеет гораздо более весомое значение, нежели язык или территория.
Вторжение Наполеона пробудило в свое время сознательность среди испанцев. Подобным образом драматические события заставили очнуться ото сна многие другие нации, например, французов и русских. Перед лицом кровопролития в мае 1808 года, увидев, что большая часть испанской армии отсутствует, а лидера как такового нет в принципе, испанский народ мобилизовался, создав местные хунты — патриотические органы самоуправления, руководившие борьбой против оккупантов. Рассказывают, что глава администрации небольшого городка Мостолес, Андрес Торрехон (Andrés Torrejón), поднял народ на восстание, разослав гонцов с призывом: «Мадрид в настоящую минуту стал жертвой французского вероломства! Отечество в опасности! Испанцы! Восстанем все для его спасения».
Испания была государством с многовековой историей единой государственной внешней политики и обороны. Прибавим к этому факту национальное самосознание, столь сильно проявившее себя в начале XIX века. Не хватало только единого испанского валютно-таможенного пространства. И вновь Каталония сыграла ключевую роль в процессе объединения — именно она добивалась отмены многочисленных таможенных пошлин внутри Испании и добилась того, чтобы единой испанской валютой стала каталонская песета. Эти шаги, предпринятые при полном верховенстве закона, стали решающими для экономического развития Испании того времени.
Национальное чувство эволюционировало до национализма, который нашел свое выражение на государственном уровне в ряде стран (яркий тому пример — Германия) или в конкретных регионах, особенно в конце XIX века, что породило горячие споры о понятии национального государства. Каталонский политик Камбо (Cambó) сказал много лет назад: «В Барселоне я чувствую себя каталонцем, в Мадриде — каталонистом, за границей — испанцем». Эти его слова созвучны тому, что сказал видный каталонский историк Габриэль Тортэлья (Gabriel Tortella), утверждая, что неверно считать, будто Испания у кого-то что-то крадет: в 1640 году в Португалии и Каталонии произошли восстания, в результате которых Португалия получила независимость. Любопытно теперь проанализировать эволюцию ВВП на душу населения в Португалии и Каталонии с того момента, чтобы увидеть, где ситуация сложилась лучше — в Португалии или в Каталонии.
Индро Монтанелли (Indro Montanelli) заканчивает свою «Историю Рима» такими словами: «Такова история великого народа, который сегодня возгласом «Вива, Рим!» чествует футбольную команду».
Вероятно, эти грустные и наполненные эмоциями события уберегли Испанию от столь же прискорбной участи — когда о единстве нации вспоминают только на спортивных матчах. Эти события придали новую силу национальному чувству, чувству, которое питает Испанию, которое испытывает большинство наших граждан, находящихся вне поля политических перипетий. Возможно, картины этих дней, в особенности — Барселоны прошлого воскресенья, пробудили нечто похожее на то, с чего началось мадридское восстание 2 мая 1808 года, однако, не исключая национализма как такового, принесет свои конструктивные плоды. И это чувство выразит оглушительную волю нации к тому, чтобы вместе строить счастливое будущее, опираясь на общую историю, которая является предметом вековой гордости.
Как сказал поэт Эухенио де Нора (Eugenio de Nora): «Не историю книжных томов, не погибших в бою воспеваю. Испания — это мы, Испания — между нами!».
