1 декабря 2013 года как минимум полмиллиона человек вышли на Майдан — просторную площадь в самом центре Киева. Они пришли туда, чтобы выразить свое негодование в связи с действиями президента Украины Виктора Януковича, который накануне отдал приказ бойцам «Беркута» разогнать студентов, протестовавших против его неожиданного отказа подписать соглашение об ассоциации с Евросоюзом. С точки зрения тех молодых людей, решение Януковича лишило их того европейского будущего, к которому они стремились. С точки зрения тех сотен тысяч, которые присоединились к студентам на улицах, после того как тех избили, акт насилия против украинских граждан со стороны Януковича положил конец негласному социальному контракту.
Среди тех, кто вышел на Майдан в тот декабрьский день, был 24-летний Павел Пененжек — журналист из соседней Польши, который изучал украинский язык в Варшавском университете. Участники демонстрации бросали бутылки и булыжники, которые они вынимали прямо из тротуаров. Милиция применила слезоточивый газ. Пененжек согнулся и попытался прикрыть лицо шарфом. Он увидел бегущих людей. Он поднялся и оглянулся: с одной стороны от него был киоск, с другой — бойцы «Беркута». Он вытащил свое удостоверение и закричал, что он — журналист.
«А кого это волнует!» — крикнул ему в ответ офицер «Беркута».
Затем его ударили дубинкой по голове. Пененжек съежился и прикрыл голову руками. Последовал еще один удар, а потом еще один. Он попытался побежать, и для этого ему нужно было прорваться через строй. Когда он наконец оторвался от «Беркута», он начал искать помощь, но все скорые были заняты другими ранеными и истекавшими кровью людьми. Он увидел фургон какого-то телеканала, внутри которого девушка, как умела, перевязала ему голову. Примерно 20 минут спустя врач, который закончил оказывать помощь другим раненым участникам акции протеста, перебинтовал голову Пененжека, сказав, что тому немедленно нужно ехать в больницу.
В больнице молодого иностранного журналиста встретили довольно дружелюбно. Врач, который делал ему рентген головы, сказал, что людям необходимо выйти на улицы и, наконец, избавиться от этого правительства, потому что так жить невозможно.
* * *
Сегодня, спустя четыре года после тех событий, на Украине все еще идет война, хотя на Западе о ней очень часто забывают. Учитывая разрушительный конфликт на Ближнем Востоке и миграционный кризис в Европе, а также заявления президента Дональда Трампа о возможной ядерной войне с Северной Кореей и другие международные катастрофы, вероятно, нет ничего удивительного в том, что мы обращаем так мало внимания на эту «гибридную войну» на Украине, в которой главные действующие лица, такие как президент России Владимир Путин, лишь косвенно вовлечены в перестрелки между воюющими сторонами. Однако существует традиция, в соответствии с которой определенный тип военного корреспондента испытывает непреодолимое стремление запечатлеть особенно ужасные акты насилия, превратив их в литературу факта.
В декабре 2013 года Пененжек был лишь немногим моложе, чем был американский журналист Джон Рид в тот момент, когда он отправился в Петроград в 1917 году, и примерно того же возраста, что и британский журналист Тимоти Гартон Эш (Timothy Garton Ash), который в 1980 году отправился в Гданьск. Рид стал свидетелем зарождения коммунистического режима. Гартон Эш стал свидетелем начала его конца. Но их объединяет еще и то, что они оба прониклись идеями тех революций, к которым они не имели никакого отношения. «Десять дней, которые потрясли мир» Рида и «Польская революция: Солидарность» Гартона Эша стали классическими отчетами о тех революциях в Восточной Европе, вылившихся в многолетнюю горячую и холодную войну. Новая книга Пененжека «Война, которая нас изменила» представляет собой рассказ о совершенно иной войне, произошедшей в совершенно иную эпоху, и может по праву занять место рядом с более ранними книгами Рида и Гартона Эша.
Рид и Гартон Эш были иностранцами, оказавшимися в самой гуще событий. Рид попадает в Петроград осенью, когда там сыро и холодно, а солнце садится уже в три часа дня, в следующий раз появляясь над горизонтом только в 10 утра следующего дня. Хлеба в Петрограде не хватает, младенцы голодают без молока, а город — без информации: люди читают жадно, проглатывая информацию с той же скоростью, с какой песок впитывает воду. Рид пишет так, будто он задыхаясь кричит в диктофон в режиме реального времени. Нельзя терять ни секунды: один час может перебросить людей на целое столетие вперед, в совсем другую эпоху. Он встречается с лидером большевиков, который говорит ему: «Игра началась». Это решающий момент, момент «или/или», и Рид передает это опьяняющее возбуждение, порожденное отчаянным решением.
Голос Гартона Эша кажется гораздо более уравновешенным. Он пишет, что, когда он приехал в Гданьск в августе 1980 года, он очень часто слышал незнакомое ему слово «Йалта», полагая, что оно должно значить что-то вроде «такова жизнь». Однако это было слово «Ялта» — напоминание о том моменте, когда Уинстон Черчилль и Франклин Рузвельт согласились на то, чтобы за Советским Союзом была закреплена сфера влияния в Восточной Европе — когда определилась послевоенная судьба Польши. (В 1980 году слово «Ялта» имело непосредственное отношение к самому важному вопросу того момента: вмешается ли Советский Союз?) Гартон Эш пишет с характерной британской иронией, в которой порой проскальзывает снисхождение: «Разве не Бальзак сказал, что поляк не способен увидеть пропасть, не прыгну в нее?» Однако в его книге отчетливо ощущается та надежда, которую 25-летний британский журналист питает вопреки обстоятельствам.
Подобно Риду и Гартону Эшу, Пененжек пишет книгу от первого лица. Однако он вовсе не ставит себя в центр повествования: в его прозе царит прежде всего объективность и стремление к ясности, несмотря на всеобщее смятение. (Хотя он пишет не на английском языке, его работы довольно легко переводятся, потому что в его языке нет никаких витиеватостей и излишней декоративности.) Он не чувствует себя героем, и он не видит какого-то чрезмерного героизма в других. Он чувствует симпатию по отношению к своим героям, но он не стремится идеализировать их готовность рискнуть жизнью. В отличие от революции, которая ей предшествовала, война на востоке Украины принимает форму трагикомедии.
* * *
После того как бойцы «Беркута» избили его, Пененжек вполне мог уехать домой, в Польшу. Однако он остался и своими глазами увидел долгую революционную зиму, февральскую бойню на Майдане, бегство Януковича в Россию. Когда весной того года президент Владимир Путин аннексировал Крым и спровоцировал войну на востоке Украины, Пененжек отправился на восток. Он чувствовал, что он обязан увидеть то, что там происходит, чтобы закончить ту историю, которую он начал рассказывать еще в Киеве. В тот момент, ранней весной 2014 года, он и подумать не мог, что отправляется на войну. Он скорее ожидал увидеть новые, возможно, более жесткие выступления сторонников Януковича, подобные тем, которые прошли в Киеве.
Пененжек пишет, что приезд в постиндустриальный Донбасс похож на вступление «в особую зону беззакония». Ни на Украине в целом, ни в Донбассе диктатура закона никогда эффективно не работала, но теперь ситуация стала еще хуже. Президент-преступник бежал, государство практически исчезло. Все было возможным, и у всего (и у всех), казалось, была своя цена.
Весной и летом 2014 года в Донбассе самопровозглашенные «сепаратисты», заявлявшие, что они защищают русскоязычное население от спонсированного Америкой фашистского переворота в Киеве, подняли мятеж. Вскоре после этого появились «Донецкая народная республика» и «Луганская народная республика», которые получали от России оружие, добровольцев и даже солдат — пока Путин настаивал на том, что все это — лишь плод воображения Киева. В июле с контролируемого сепаратистами участка Донецкой области была выпущена ракета класса «земля-воздух», сбившая пассажирский самолет Малазийских авиалиний. Когда Пененжек вместе с первой группой журналистов прибыл на место крушения, он увидел около 300 тел, разлагающихся на июльской жаре.
Планы самих сепаратистов были самыми разными. Некоторые хотели очистить этот регион от олигархов, кто-то хотел создать независимые города-государства, кто-то исповедовал идею мифической Новороссии, состоящей из территорий юга и востока Украины, кто-то ждал присоединения к России. Однако «матушка Россия» предлагала кров русскоязычным жителям Донбасса лишь в метафизическом смысле. А Путин, между тем, добивался лишь нестабильности на Украине.
Правительство в Киеве не было готово к войне. Пока сепаратисты штурмовали правительственные здания, солдат украинской армии набирали через интернет. Тогда появились добровольческие батальоны, готовые воевать с сепаратистами и не подчиняющиеся правительственным вооруженным силам. Самоорганизация — «самый впечатляющий элемент этой революции», как пишет Пененжек — позволила продолжить борьбу за сохранение территориальной целостности Украины. Именно добровольцы кормили, одевали и обеспечивали всем необходимым украинских солдат. Эти добровольцы по большей части были непрофессионалами, предлагавшими то, что у них было и что они сами знали. Крымские татары принесли с собой разбитый барабан. Кто-то из добровольцев принес надувную куклу, откликнувшись на просьбы солдат найти им замену проституткам.
* * *
Пененжек говорит довольно тихо, с детской улыбкой на лице и очень вежливо, но его не так легко шокировать. Он не чувствует отвращения к своим разномастным героям. В рядах сепаратистов можно увидеть местных жителей, русских наемников и даже агентов Кремля. Со стороны украинского правительства Пененжек тоже рассказывает истории о том, как война и ее добровольческие батальоны стали местом для изгоев и неудачников, для пропащих душ, которые не смогли найти себе места в нормальной жизни. По словам Пененжека, лучше всего к войне оказались готовы преступники и хулиганы.
— Кто стреляет?
— Откуда мне знать?
В этой войне самой долгой и самой страшной битвой стала вторая битва за донецкий аэропорт. Не так давно это был новый аэропорт, открытый перед Чемпионатом Европы по футболу 2012 года. Предполагалось, что он позволит открыть Донбасс для всего мира, но вместо этого он превратился в настоящий ад. Для солдат с обеих сторон вход в здание аэропорта стало своеобразным рубежом, выходом за пределы человеческой нормальности. Как говорит один украинский солдат, «для каждого из нас это стало долгом — пройти испытание аэропортом». Битва за него длилась с конца сентября 2014 года до конца января 2015 год — к этому моменту защищать уже было нечего, поскольку от аэропорта уже ничего не осталось. Украинских бойцов, которые продолжали оборонять те обломки, которые прежде были терминалами, стали называть «киборгами», намекая на то, что обычному человеку невозможно выжить в таких условиях.
Деревни, окружавшие аэропорт, опустели. В октябре 2014 года местный житель по имени Артем показал Пененжеку поселок Веселое. Само название поселка теперь звучит крайне саркастично: сейчас там живут в основном бездомные собаки, чьи хозяева были вынуждены уехать. Пока они идут по поселку, они несколько слышат свист, грохот взрывов и гул снарядов. Но Артем, кажется, не обращает на них никакого внимания: он привык к обстрелам. Пока они разговаривают, в нескольких сотнях метров от них появляется маленькая девочка, которая спешит домой. Ее задевает осколком. Она умирает прямо на дороге, и кто-то прикрывает ее тело простыней. Пожилая женщина, проходящая мимо, поднимает простынь.
«Господи! Настя!»
Эта девочка была ее внучкой.
В нескольких метрах от тела девочки Пененжек видит разбитые яйца, пятна крови, кепку и мужчину в пропитанной кровью рубашке. Он все еще дышит.
Пененжек проводит немного больше времени в контролируемой украинскими войсками деревне Пески, расположенной в 1,5 километра от аэропорта. Там «Куча», «Кент» и несколько других членов добровольческого батальона, созданного ультраправой группой «Правый сектор» (запрещенная в России организация — прим. ред.), заняли пустую квартиру — пустую, потому что ее хозяин, как и многие другие, уехал из города, как только туда прибыли танки и артиллерийские орудия. В определенном смысле бойцы «Правого сектора» — очень гостеприимные ребята, и они тепло встречают Пененжека, который умеет находить общий язык с людьми. Он также обладает даром трезво оценивать людей и их поступки. В своей книге Пененжек описывает старую постсоветскую квартиру в Песках: плакаты с обнаженными женщинами, мешки с песком на окнах, гранатометы, висящие на стенах рядом с украинским флагом, и безвкусная картинка маленькой собачки. Он отмечает, что здание является более крепким, чем может показаться на первый взгляд: оно выдержало не одно попадание снаряда. (Напротив, пишет он, идеологические доводы «Правого сектора» вовсе не так последовательны, как может показаться.)
В этой квартире Куча и его товарищи по оружию проводят время, слушая музыку и просматривая старые советские фильмы. Любимая радиостанция Кучи — «Новороссия Rocks». Кучу, по всей видимости, не волнует то, что это радиостанция поддерживает его врагов в борьбе за победу: там ставят музыку, которая ему нравится. Его любимая песня — «Молодые ветра» группы 7В. Когда она звучит, Куча и Кент включают радио на полную громкость и подпевают.
Прежде чем присоединиться к добровольческому батальону, чтобы сражаться в Донбассе, куча сидел в тюрьме на юге Украины. Пененжек чувствует, что Донбасс — это очень комфортное место для Кучи, потому что здесь никто не станет задавать никаких вопросов. Куча не участвовал в революции на Майдане, его это не интересовало. Украинский национализм тоже его не слишком привлекает. Он примкнул к «Правому сектору» скорее из желания сражаться как казаки из рассказов прошлого. «Если бы Куча и Кент родились где-нибудь в России, — пишет Пененжек, — сегодня они, без сомнения, сидели бы в засаде в нескольких километрах отсюда, поддерживая "молодые республики" — с самоотверженностью, но без какого-либо идеологического притворства».
К тому моменту, когда он пишет эти строки, Пененжек уже провел достаточно времени по обе стороны конфликта, чтобы понять, что все не только слушают одни и те же российские музыкальные группы и смотрят одни и те же советские фильмы, но и используют одно и то же старое советское оружие, сделанное еще в 1970-х годах. (Как он отмечает, «качество оружия оставляет желать лучшего».)
Пененжек предпочитает не обсуждать с бойцами одной стороны свои контакты с бойцами другой стороны. Но он не любит врать, поэтому, если его спрашивают, он говорит правду. В какой-то момент Кент спрашивает его, общался ли Пененжек с сепаратистами под аэропортом.
Когда Пененжек признается, что общался, Кент улыбается и говорит: «Сначала мы в вас стреляли, теперь они в вас стреляют».
«И его это действительно забавляет, — пишет Пененжек. — В его словах нет ни следа гнева или подозрительности».
* * *
21 января 2015 года сепаратисты захватывают аэропорт. Почти сразу после этого гибнет Кент. Кучу исключают из батальона за курение марихуаны. Пененжек проводит много времени с такими людьми, как Кент, Куча и Артем. Он умеет слушать. Он слушает рассказы преступников. Он слушает рыдания бабушки. У него достаточно времени. Он открыт перед неожиданностями. И он знает, где нужно промолчать. Фраза «я понимающе киваю» стала одним из лейтмотивов его книги.
Один украинский боец из добровольческого батальона показывает Пененжеку фотографию на своем смартфоне: вражеский солдат на фоне зарослей — это фото было сделано при помощи видоискателя оружия, из которого солдат был убит несколько мгновений спустя. Характерный крест видоискателя хорошо виден на фотографии.
«Это его последняя фотография — я сделал ее прежде чем выстрелить».
Солдат улыбается. И Пененжек понимает, что такое увлечение фотографией — это способ развлечься в условиях войны. Пененжек не хочет его судить: «В конце концов функция солдата на войне — убивать оппонента». И долгие, скучные часы, которые приходится проводить в ожидании, перед тем как убить его, зачастую являются самыми трудными — скука и бессмысленность. Ожидание опустошает, а ждать приходится очень много: бои ведутся в течение нескольких часов в день, начинаясь обычно примерно в 7 вечера, когда международные наблюдатели уже возвращаются в свои отели. Война превращается в рутину. И все приспосабливаются к ее ритму.
Пененжек приходит к социологическому пониманию человеческой потребности в рутине. В окрестностях Жовтневого на севере Донецкой области, стрельба ежедневно начинается в 4 часа дня. «Это "час Zero", — пишет он, — после которого жизнь останавливается, и все спускаются в подвалы». Утром оставшиеся жители Жотневого выбираются из подвалов и начинают наводить порядок во дворах. Женщины бегают с ведрами и метлами.
«Хотя никаких особых дел у них нет, люди все время спешат», — пишет Пененжек.
Трое мужчин прилаживают кусок оргалита, чтобы закрыть им разбитое окно. Один из них говорит: «Я был бы рад поговорить, но нам нужно быстро прикрепить его. Скоро начнут стрелять». Каждый день они наводят порядок и что-то ремонтируют, несмотря на то, что на следующий день все снова будет разрушено. Это сизифов труд, и они подвергают себя ему, полностью осознавая это. Зачем?
Хотя они не могут сформулировать ответ на этот вопрос, Пененжек знает причину: они хотят отстоять маленький кусочек своего пространства, на котором они хотя бы отчасти смогут сохранить контроль над реальностью, который ускользает из их рук.
Такое соседство жестокости и нормальности, экстремального и банального кажется Пененжеку наиболее дезориентирующим и мучительным. Сюрреалистично короткие промежутки времени и пространства — час, километр — между салатом, съеденным в кафе, и осколками, убившими маленькую девочку, спешившую домой. Пененжек тоже привыкает к правилам войны и подстраивается под ее ритм. Ночью, независимо от того, где он находится, он засыпает сразу же, как ложится в постель. И, если взрывы не оглушительны, он спит крепко всю ночь.
* * *
По мнению Пененжека, Донбасс стал воплощением невероятной человеческой способности — очевидной для всех по обе стороны Атлантики — делать ненормальное нормальным. Он также демонстрирует физические последствия метафизического скачка в постправду. У этой войны нет реальных причин — все причины, которые ее спровоцировали, были лишь мрачными фантазиями. Не было никакого спонсированного ЦРУ фашистского переворота. Украинские нацисты, пришедшие, чтобы убить всех русскоязычных жителей востока Украины, — это тоже выдумка.
В Иловайске Пененжек беседует с супружеской парой, которым уже за 50 и которые рассказывают ему историю о 50 местных сепаратистах, имевших в своем распоряжении только автоматы и разгромивших 1500 профессиональных украинских солдат, вооруженных до зубов.
— Но как такое возможно?
— Возможно, потому что они сражались за свою землю!
Я понимающе киваю, но на самом деле я ничего не понимаю.
Несмотря на то, что в ходе этого конфликта мне десятки раз пытались навязать подобные истории, все заканчивается одинаково: я сдаюсь. Потому что что еще я могу с ними обсуждать? Нарисовать на листе бумаги картинку, чтобы показать, что 50 человек не могут окружить 1500 человек, независимо от того, насколько они мотивированы? Нет смысла. В Донбассе география, расчеты, всевозможные теории и, в первую очередь, здравый смысл, полностью утратили свое значение.
Пененжек — не единственный, кого поражает подверженность населения Донбасса влиянию российского телевидения. Постправда, пишет он, преждевременно пришла в Донбасс, где она расцвела задолго до Брекзита, Дональда Трампа и решения Оксфордского словаря выбрать слово «постправда» словом 2016 года. С российской стороны через границу в Донбасс пришли не только солдаты и оружие, но и очень сложная разновидность фейковых новостей. Потоки российских фейковых новостей начались в период волнений на Майдане, но во время войны они достигли совсем другого уровня. Дошло до того, что однажды прозвучали сообщения о том, что украинские солдаты распяли маленького мальчика из Иловайска.
Пененжек отмечает, что в отсутствие вмешательства и провокаций Кремля никакой войны не было бы. Он также отмечает, что украинские СМИ тоже далеко не невинны: хотя они не обрушили на Донбасс потоки фейковых новостей, они все же были крайне избирательны в выборе новостей, не хотели критиковать украинских солдат и не хотели признавать, что украинские войска тоже наносили удары по гражданским объектам и убивали мирных граждан. И игра украинских СМИ оказалась не слишком безупречной — она не может сравниться с постмодернистской изощренностью, продемонстрированной российскими СМИ — поэтому они теряют доверие местного населения. По мнению Пененжека, для украинских СМИ было бы гораздо лучше настаивать на правде: это война, а не «антитеррористическая операция»; сепаратисты Донбасса действительно пользуются мощной поддержкой; обе стороны конфликта виновны в гибели мирных жителей. Такова реальность войны.
В Донбассе рядом оказываются не только жестокость и нормальность, но и постсовременность и досовременность. На фоне постправдивых махинаций путинской геополитики у людей сохраняются их маленькие человеческие нужды, которые, в сущности, не менялись веками. Спустя много времени после того, как большинство жителей Дебальцево покинули этот городок, потому что там не стало воды, электричества и газа, Пененжек встречает там Дмитрия и его жену, которым за 50. Их подвал стал им домом. Артемовск, который контролируют украинские войска, находится всего в 40 километрах. Но Дмитрий не хочет бросать свою кошку, а в автобусы для эвакуации с животными не пускают. Более того, объясняет Дмитрий, они с супругой не хотят бросать все свои вещи. С собой все взять невозможно — не только памятные вещи, такие как фотографии, дипломы и блокноты с его собственными стихами, но и обыкновенные вещи, такие как ножницы, швейные иглы — маленькие ничего не значащие вещи, к которым человек сильно привязывается.
* * *
Пененжека никогда не заносит так, как заносит Рида, и его ирония никогда не становится такой же язвительной, как ирония Гартона Эша. Он одновременно менее романтичен и менее циничен, чем его предшественники. Скорее он мягче и печальнее. Он погрузился в войну, в которой он никогда не хотел принимать участия. В отличие от многих молодых людей, он никогда не восхищался танками, оружием и солдатами. Но он смог привыкнуть к ним и найти свое место в войне, которая не была его собственной.
Лев Толстой писал, что каждая несчастная семья несчастна по-своему. Джордж Оруэлл продолжил эту мысль, написав, что каждая революция несет в себе свой изъян. Работа Пененжека свидетельствует о том, что каждая война — это трагедия. На Украине это связано с исчезновением границы между реальностью и телевидением. Пененжек описывает то, что он видел своими глазами, и таким образом показывает нам реальность гибридной войны: люди по-настоящему умирают из-за причин, которые являются выдумкой. Он понимает, что избавиться от бессмысленности этой войны нельзя. Спустя три года он признает: счастливого конца не будет.
«В таких конфликтах победителей нет», — пишет он.
Долгое время Пененжек надеялся оказаться на фронте в тот момент, когда эта война закончится. Но теперь он оставил эти свои надежды — что конец наступит скоро, что у него хватит терпения его дождаться, что он сможет рассказывать печальные истории снова и снова. Он полагает, что, когда в один прекрасный день война все же закончится, сепаратистам, особенно идеологически убежденным, придется посмотреть в лицо правде: «Вместо исполнившейся мечты о богатой жизни внутри обновленной версии Советского Союза они обнаружат, что они оказались в постапокалиптической воронке в земле с высоким уровнем безработицы и жалкими пенсиями, в месте, которое мир не признал, в котором люди не имеют никакого значения и которое никому не нужно».
Теперь Павел Пененжек ведет репортажи из Сирии и Ирака.
