Более четверти века прошло с момента распада СССР, но на его обширной территории сохраняются семь конфликтных зон, некоторые из которых не сумели в свое время гармонично вписаться в нормы международного права, а другие «сошли с рельсов», когда процесс, запущенный в 1991 году, ушел далеко вперед. Кроме того, в России есть застаревшие раны, которые могут открыться в любой момент, например, в богатой приволжской республике Татарстан, где инициированная президентом Владимиром Путиным попытка упразднить обязательность татарского языка (имеющего статус «государственного» наравне с русским, согласно местной конституции) вызывает серьезное напряжение в обществе.
Из семи активных конфликтов четыре (Южная Осетия, Абхазия, Нагорный Карабах и Приднестровье) возникли и обострились еще во времена существования Советского Союза в разгар «перестройки», затеянной Михаилом Горбачевым. Остальные три (Крым и самопровозглашенные ДНР и ЛНР) превратились в международную проблему в 2014 году вследствие политического и военного вмешательства России в дела Украины.
Каждый из этих конфликтов имеет собственную историю, но во всех ключевую роль играет Москва, склоняющая чашу весов на ту или другую сторону в зависимости от ситуации и обстановки, чтобы изменить расклад сил вовлеченных сторон. Советское государство имело иерархическую структуру, которую венчали 15 союзных республик. В этой «матрешке» Абхазия и Южная Осетия являлись частью (с разной степенью автономии) Грузинской ССР, Нагорный Карабах — Азербайджанской ССР.
Приднестровье же представляло собой полосу на восточном берегу Днестра, которую административная инженерия Сталина соединила с румынской Бессарабией, чтобы сформировать Молдавскую республику. Что касается Крыма, то, согласно международному праву, полуостров является частью Украины, что было признано Россией в многочисленных соглашениях, включая «Договор о дружбе, сотрудничестве и партнерстве», подписанный в мае 1997 года, ратифицированный обоими парламентами и не денонсированный до сих пор. ДНР и ЛНР, в свою очередь, являют собой отзвуки эйфории, которую операция «Крым» произвела в русскоговорящих кругах на востоке Украины.
На фоне бегства президента Виктора Януковича и политического и экономического кризиса многие увидели во Владимире Путине спасательный круг для своего неясного будущего в промышленном регионе, завязанном на российской экономике. В конфликтных зонах бывшего СССР нередки были примеры референдумов, которые объявляли независимость, суверенитет или пророссийскую ориентацию. Но эти мероприятия не имели юридической силы на международном уровне ввиду отсутствия наблюдателей от организаций вроде ОБСЕ или Совета Европы. Обычно те, кого в таких случаях называют «наблюдателями», действуют по своему усмотрению или выполняют задания Кремля. Из России были организованы, оплачены и отправлены миссии наблюдателей на референдум в Крыму в марте 2014 года и затем на выборы и референдумы в ДНР и ЛНР.
Семь территорий, сошедших с рельсов международной общественности, находятся в разной степени изоляции, поскольку их отношения с остальным миром сильно зависят от государств, частью которых они являются с точки зрения ООН. (Абхазия и Южная Осетия — от Грузии; Приднестровье — от Молдавии; Нагорный Карабах — от Азербайджана; Крым, ДНР и ЛНР — от Украины).
Россия, обладающая экономическими, военными, а также культурными и человеческими ресурсами, представляется этим «заблудшим» странам альтернативой изоляции, выражающейся в санкциях, физической блокаде, препятствиях для сотрудничества, торговли и перемещений во внешний мир. Ежедневно регулярные рейсы летают из Москвы в Крым, а автобусы пересекают неподконтрольные Украине границы на маршруте «Ростов — сепаратистские «народные республики». Западные компании не могут напрямую торговать с «отбившимися» территориями, но могут делать это через Россию или Армению (в случае с Нагорным Карабахом). Кто это делает, впрочем, рискует стать не въездным на Украину и в Азербайджан.
Руководители этих конфликтных зон стремятся заявить о себе на мировой арене и для этого «прыгают через голову» государств, часть которых формально являются, несмотря на то, что уже больше четверти века повернуты к ним спиной. Бывшие советские республики, которые ООН признало государствами в период с осени 1991 года и до лета 1992 года, в свою очередь, блокируют инициативы вроде участия в выставках вина в Италии (Украина в отношении Крыма) или в международных спортивных соревнованиях (Грузия в отношении Абхазии и Южной Осетии). У Приднестровья меньше проблем, потому что местные компании и футбольный клуб («Шериф») подчинились юрисдикции Молдавии.
Участники конфликтов на постсоветском пространстве мобилизуются и ищут полезные для себя аналогии, когда регионы в других частях света требуют большей автономии или независимости. Каталония является объектом пристального внимания Киева, Тбилиси, Сухуми, Тирасполя и Москвы. Во имя целостности государства Грузия и Украина становятся союзниками Мадрида, хотя в другие времена, когда они намеревались получить свободу от Москвы, отождествляли себя с Каталонией.
Если Каталония получит независимость, «процесс распада ЕС примет более серьезный оборот и станет началом «парада суверенитетов» (…), который ослабит ЕС также в экономическом и военном плане — то есть развяжет руки России», — пишет украинский политолог Алексей Голобуцкий. Но вопрос, по его мнению, «не в том, за Каталонию мы или за единство Испании», а в том, что «в интересах Украины сейчас, чтобы Испания сохранила территориальную целостность».
Участники постсоветских конфликтов могут менять свои позиции в зависимости от имеющихся аналогий. Москва же разыгрывает две карты одновременно. В 2008 году российское руководство предостерегало Запад о том, что признание государственности Косово станет прецедентом для сотен конфликтных территорий, в том числе Абхазии и Южной Осетии. В августе 2008 года Россия помогла Южной Осетии отразить военное вторжение грузинского президента Михаила Саакашвили и признала государствами эти две бывшие автономные республики Грузии.
Для Кремля Косово является двусторонним аргументом, который можно использовать в противоположных направлениях. Он послужил Путину для оправдания Крыма, но и для поддержки территориальной целостности Сербии, когда российский президент посетил Белград в 2014 году. Ирония в том, что Путин пустил в ход упоминания о Косово, оправдывая изменения границ в странах, которые, как Грузия и Украина, не признают государственность этой югославской территории именно потому, что хотят избежать аналогий.
«Непризнанные» или «практически непризнанные» территории пользуются новыми конфликтами, чтобы распространять свои идеи. Например, министр иностранных дел Южной Осетии Дмитрий Медоев 23-24 октября посетил Барселону и открыл там «представительство» своей страны, согласно информации, которую распространили такие российские агентства, как Sputnik или «Regnum». На вопросы журналистов Медоев ответил, что его направил в Барселону лидер Южной Осетии Анатолий Бибилов, а также указал, что так называемое «представительство» — это в реальности «физическое лицо, которое не зарегистрировано в качестве юридического лица и не имеет помещения».
В той же форме своего представителя в Каталонии имеет Абхазия. В совокупности же, по данным ее МИДа, она насчитывает 21 зарубежное представительство, в том числе в Германии, Австрии, Иордании, Сирии, Тунисе, Великобритании, Греции и Израиле. «Мы хотели бы иметь представительства во всех западных столицах, включая Мадрид, потому что чем больше нас будут знать, тем лучше, тем более, что грузины держат нас в изоляции и препятствуют тому, чтобы мир слышал наши голоса», — сказал в интервью Даур Кове, министр иностранных дел Абхазии. Москва могла бы использовать успешный референдум о независимости на Западе как аргумент в пользу своей позиции в Крыму, но игры с сепаратизмом таят в себе опасность, поскольку на территории России есть «много Каталоний», по словам бывшего президента СССР Михаила Горбачева. Сепаратизм может превратиться для Кремля в обоюдоострое оружие в Татарстане, с которым центральная администрация отказалась в этом году продлить договор о распределении полномочий, подписанный, когда регионы имели большую силу относительно центра, чем сейчас.
В марте 1992 года в Татарстане прошел референдум, на котором почти 1,3 миллиона человек (62,23% голосов) высказались за то, чтобы республика была «суверенным государством, субъектом международного права, строящим свои отношения с Российской Федерацией и другими республиками, государствами на основе равноправных договоров». На сегодняшний день в Татарстане проживают немногим более 3,8 миллионов человек, из которых, согласно переписи 2010 года, 53,2% — татары и 39,7% — русские. В 2004 году российский Конституционный суд высказался против того, чтобы кириллическая запись татарского языка была заменена латиницей. Комментируя попытку понизить статус татарского языка, главный редактор радиостанции «Эхо Москвы», Алексей Венедиктов, сказал, что проблема Татарстана развивается весьма похоже на проблему Каталонии, и что во всех 1500 мечетях (в оригинале 500) Татарстана были произнесены проповеди в защиту татарского языка в школе.
Возможно, именно из-за двойственности сепаратистской проблемы Москва проявляет осторожность на территориях, находящихся в ее орбите. Кремль расширяет свою военную инфраструктуру в районе Черного моря (достаточно бросить взгляд на радары и телекоммуникационное оборудования на корпусах российского посольства и военную инфраструктуру в стратегических точках Абхазии).
На Балтике Москва относится с подозрением к тенденциям германизации в Калининграде, хотя они и ограничиваются попытками обогатить российскую действительность немецким культурным элементом. При этом Кремль закрывает глаза на недостаточную защищенность русских граждан в Чечне в обмен на верность государству Рамзана Кадырова — своевольного и капризного местного лидера.
