Освобождение двух лидеров крымско-татарского народа, заместителей председателя Меджлиса (меджлис крымско-татарского народа, запрещенная в России организация — прим. ред.) Ильми Умерова и Ахтема Чийгоза, стало, пожалуй, самой засекреченной операцией по спасению граждан Украины из плена Кремля. Впрочем, сразу после прибытия в Киев Ильми Умеров заявил о намерении вернуться в родной Крым, где его приговорили к двум годам колонии-поселения и откуда вызволили благодаря договоренностям между президентами Турции и России.
В интервью «Апострофу» Умеров рассказал подробности освобождения, которое вызвало у него противоречивые чувства, поделился планами на будущее, объяснил, зачем получил российский паспорт от оккупационных «властей» Крыма, и назвал несколько шагов, которые помогут Украине вернуть полуостров.
— С момента вашего освобождения и прибытия на материковую Украину прошло больше недели (интервью записывалось 3 ноября). Что за это время изменилось в вашей жизни?
— Изменилось очень многое. Я уже много шутил на эту тему. Освободили двух человек — Ахтема Чийгоза и Ильми Умерова. Ахтема освободили из тюрьмы, а меня освободили от тюрьмы. Я был под подпиской о невыезде и находился дома. А теперь я нахожусь не дома, поэтому у меня двоякие чувства к этому освобождению. Там меня ждала колония, приговор уже вступил в силу. То есть освободили от колонии, и за это я благодарен всем, кто принимал в этом участие.
— Еще до приговора вы с пессимизмом смотрели на перспективы возможного освобождения. Как вы отреагировали, когда узнали, что не будете сидеть в тюрьме?
— Немного по времени можно разделить. Было одно событие, о котором я сейчас расскажу. Хочу начать с того, что я никого и ни о чем не просил. И это самый важный и существенный момент. Если бы у меня спросили, кого надо освободить, я бы назвал вместо себя кого-то другого, у кого более длительный срок. У меня срок небольшой, поэтому я бы его как-то перетерпел.
Но мы ни о чем не сумели договориться, других контактов у нас не было. И 25 числа я находился в больнице на стационарном лечении, когда заявились ко мне пять-шесть человек, один из которых представился сотрудником Федеральной службы исполнения наказаний и попросил проехать вместе с ними для небольшой формальности — ознакомления с указом президента Путина о моей реабилитации. И я свободен. Как такому не обрадуешься? Обрадовался, поехал вместе с ними. Они привезли с собой скорую помощь, все-таки я из больницы. И меня повезли в ней, а их машины, видимо, сопровождали спереди и сзади. В салоне со мной находились только два медицинских работника. Один — доктор, второй — фельдшер. Они не были в курсе, кто я такой и куда меня везут. Их задача была следить за моим здоровьем: измеряли давление, считали пульс, спрашивали о состоянии. А дочь с женой ехали на своем автомобиле по адресу, который этот сотрудник ФСИН назвал. И уже в Симферополе я начал понимать, что мы едем не туда. Узнал одну стелу, которая указывает на аэропорт, успел позвонить дочери и сказать, что меня куда-то не туда везут, скорее всего, привезли в аэропорт. Мысли были, конечно же, в первую очередь, что это этап к месту исполнения приговора.
— Вы в Крыму в то время находились в больнице, даже проводилась экспертиза в психиатрической больнице. Вы не боялись, что вам могут там что-то сделать?
— Это отдельный эпизод в этом уголовном деле. Психиатрическая экспертиза проводилась еще в прошлом году, в августе-сентябре. Когда следователь решил провести эту экспертизу, я от нее отказался, потому что выяснил у адвокатов, что это необязательная процедура, и ее можно не проводить. У меня достаточно других заболеваний соматических, из-за которых я являюсь инвалидом. Но психических отклонений пока еще никто во мне не замечал. Вот эта небольшая гипомимичность, медлительность — это проявление болезни Паркинсона, но никак не психических заболеваний. Но следователь вместо того, чтобы провести судебно-медицинскую экспертизу по установлению моего соматического состояния, решил проверить психическое состояние.
Потом они решением суда постановили провести принудительную психиатрическую экспертизу, поместили меня в психиатрическую больницу, где я провел 21 день. Это были ужасные дни. Я фактически находился среди сотни душевнобольных людей с непосредственным контактом с ними. Бытовые условия были ужасными, я это оценил, как давление с целью повлиять на мою позицию и как большую пытку. Кстати, результат этой психиатрической экспертизы такой, что у меня не выявлено никаких психиатрических заболеваний, никаких психических отклонений. И я сейчас один из немногих людей, у которых есть справка (улыбается). Я так шучу.
— Я не замечал таких попыток. Но на всякий случай лекарства принимал только свои, которые мы покупали в аптеке.
— Была такая возможность?
— Да, я поставил такие условия. Я привязан к нескольким препаратам, которые постоянно принимаю. И их я брал не из больницы, а мне приносили из дому. Воду я пил только бутилированную, которую приносили из дому, больничную еду я не ел, ел только ту, которую приносили из дому. Единственное — я физически находился в этой среде.
— Возвращаясь к освобождению. После вашего отказа писать прошение о помиловании и до 25 октября больше не было других предпосылок, что освобождение состоится?
— Никто со мной не беседовал, никто не показал указ президента, никто не говорил о том, могу я оставаться в Крыму или нет. При первой беседе эту тему тоже обсуждали, и я сказал: если Путин хочет помиловать, пусть ищет варианты и милует без обращения, потому что обращений не будет. И еще одно условие — я ни при каких обстоятельствах не хочу уезжать из Крыма.
— Но все-таки вас заставили…
— Обманным путем, выудили из больничной палаты, привезли в Симферополь в аэропорт, провели в самолет. В самолете я уже увидел, что в салоне сидят Ахтем Чийгоз и где-то полтора десятка наших сопровождающих, в том числе доктор, который всегда сидел рядом со мной. Те, кто был в скорой помощи, там и остались. Дальше сопровождал такой коллектив, который, видимо, этими вопросами занимается постоянно.
— В приговоре шла речь о том, что вам придется отбывать срок в колонии-поселении. Адвокаты говорили, что вас даже могли отправить в Сибирь. Сейчас уже известно, где именно вы бы отбывали срок?
— Когда приговор вступил в силу, мне принесли предписание из крымской Федеральной службы исполнения наказаний. Предписание было на Керчь. Этот оригинал предписания так у них и остался.
— Ваш адвокат Николай Полозов сказал, что такой срок можно считать смертной казнью для вас. Но, если я не ошибаюсь, колония-поселение — это колония, где вы могли бы свободно перемещаться и даже жить с близкими.
— Там есть некоторые нюансы. Первые полгода ты должен жить, как в общежитии, с себе подобными осужденными. И только через полгода при примерном поведении, при каких-то еще условиях можно арендовать жилье на территории этого поселения, супруга может рядом находиться. Но это при определенных условиях через полгода срока.
А что касается смертного приговора, и некоторые политики об этом говорили, и мои адвокаты. Но я сам этого никогда не говорил. У меня достаточно диагнозов, которые им позволяли об этом говорить. Но я считаю себя достаточно волевым человеком, и по крайней мере два года колонии я бы выдержал.
— Почему вы все-таки после оккупации Крыма не уехали оттуда в Киев с семьей? Вы наверняка предполагали, что могут начаться репрессии?
— Я для себя принял решение оставаться в Крыму, потому что это — моя родина, в Крыму мои родственники, моя семья, дом. И сейчас, если у меня будет возможность жить в Крыму, я буду там жить. Я для себя еще не принял решение, жить ли в Киеве или в каком-то другом месте. Примерно в конце 2014 года мне предлагали из Администрации президента Украины (я всегда занимал активную позицию, можно сказать, ходил по лезвию ножа вплоть до возбуждения уголовного дела) довольно высокопоставленную должность. И даже не один вариант, а два. Не буду говорить, какие конкретно. Довольно высокие, должность уровня заместителя председателя облгосадминистрации.
— Нет, не в Киеве, в другом регионе. Я отказался, потому что у меня есть социальное прикрытие — это пенсия. И есть желание продолжать оставаться в Крыму.
— Давайте вернемся к вопросу вашего прибытия в Турцию. У вас же была личная встреча с президентом Реджепом Тайипом Эрдоганом. Он вам объяснил, как происходили договоренности о вашем освобождении, для чего нужна была такая засекреченность?
— Нам этого до сих пор никто не объяснил. Хотя мы пытались об этом спрашивать. Что там происходило на самом деле, я не знаю до сих пор. Я знаю, что крымскотатарская диаспора передала Эрдогану письмо, в котором, видимо, говорилось о нас с Ахтемом. А, может, там говорилось о многих политзаключенных, которых более 40 в Крыму. Просто выбор пал на нас, потому что мы — два зампредседателя Меджлиса крымско-татарского народа. Вот если бы я сам отбирал, я бы себя не выбрал. Я бы выбрал того, у кого 12-15 лет срока.
— Вы уже неоднократно говорили, что на встрече с Эрдоганом обсуждали его помощь в переговорах об освобождении украинских политзаключенных, в частности крымских татар…
— Мы говорили конкретно о том, что приоритетом в этом списке является Олег Сенцов.
— Как вы думаете, Эрдоган действительно хочет помогать в этом? Возможно, ему было достаточно договориться касательно вас.
— Я думаю, что ему престижно этим вопросом заниматься. Потому что крымскотатарский народ очень близок к турецкому. У нас одинаковые культура, язык, религия. У нас очень много общего. Просто мы — малочисленный народ, который подвергается репрессиям на территории Крыма. И мы ожидаем помощи от Турции в любом случае, при любом развитии событий. Независимо от того, какова позиция Турции в отношении России, несмотря на то, что она не присоединяется к санкциям. Иногда нам эти вещи непонятны. Но рассчитывать на помощь Турции мы будем всегда.
— Расскажите, как вас встретил Эрдоган? Он вас принял в своей резиденции или на нейтральной территории?
— В каком-то из залов, где он обычно проводит какие-то приемы. Это не резиденция, а Администрация президента. Встреча была очень душевная, спокойная, без ажиотажа, без журналистов, съемок. Это как раз к тому, что об освобождении политзаключенных и заложников много говорить не следует, желательно делать, договариваться, и, может быть, не все нужно рассказывать.
— Он вам и Ахтему Чийгозу не предлагал переехать в Турцию?
— Нет, об этом речи не было. Я не только по поводу Турции, я даже по поводу Киева до сих пор сомневаюсь, останусь ли я здесь. Скорее всего, я сейчас воспользуюсь предложением канцлера Германии Ангелы Меркель о проведении обследования и лечения в Германии и после обязательно поеду в Крым.
— К этому вопросу мы еще вернемся. Я бы хотела остановиться на деятельности Меджлиса. Вы сейчас снова приступаете к своим обязанностям заместителя председателя Меджлиса. Расскажите, в чем заключается ваша работа?
— Я думаю, что основная моя работа — это консолидация активистов национального движения все-таки в Крыму. Я еще не думал над тем, чтобы найти для себя какое-то применение в Киеве. Я еще не готов об этом думать. Вот если меня не пустят в Крым, я потом об этом задумаюсь. И, скорее всего, у меня будет какая-то деятельность, учитывая мой опыт работы в государственных структурах. Я 20 лет был украинским чиновником, занимал довольно высокие должности, у меня первый ранг госслужащего. Наверное, я займу нишу в национальном движении по контактированию или по взаимодействию с государственными украинскими структурами — депутатами, членами правительства, комиссиями, комитетами, Верховной Радой, Кабинетом министров.
— Контактировать с ними по поводу возвращения политзаключенных?
— Тему не могу обозначить. Скорее всего, это будет связано с восстановлением прав крымскотатарского народа. И темы будут связаны с деоккупацией Крыма и возвращением его де-факто в Украину. Формально он никогда не выходил из Украины, а фактически он сейчас находится под юрисдикцией России. И над этими процессами нужно работать, чтобы украинские политики не буксовали и не застаивались, кто-то должен с ними постоянно контактировать. Усилий наших лидеров Мустафы Джемилева и Рефата Чубарова иногда оказывается недостаточно. Или они чересчур перегружены, их нужно в этом направлении немного разгрузить. А у меня достаточно большой опыт в этом направлении.
Давайте так, вот когда меня не пустят в Крым, и я вернусь в Киев, тогда к этому вопросу вернемся. Я сейчас просто рассуждаю о том, чего еще нет.
— Кто вам сейчас помогает обустроиться в Киеве, обеспечивает жилье и все необходимые условия жизни?
— Все понемножку. Ахтем из тюремной камеры, я из больницы в больничной одежде оказались в Анкаре. Турецкие спецслужбы, которые нас принимали, повели меня и Ахтема в магазины, одели, обули, начиная от нижнего белья, заканчивая костюмами, чтобы мы приняли человеческий вид. Я не знаю, за счет чьей стороны, турецкой или украинской, нас перевезли в Киев. Но у нас никто не попросил деньги за дорогу.
В Киеве, конечно, Меджлис и меджлисовские структуры обеспечили несколько дней в гостинице, а сейчас арендовали квартиру. Свои родные меджлисовские структуры помогают пока. А сейчас ко мне приехала супруга на несколько дней, поддержать морально и материально (улыбается).
— Много крымских татар после оккупации Крыма переехали в Киев и другие города материковой Украины. Но в России также есть крымскотатарская диаспора. Они поддерживают российскую власть?
— Я думаю, что это примерно так же, как и везде. Кто-то поддерживает, кто-то нет, кто-то говорит, кто-то молчит, кто-то боится, кто-то немного смелее. Но я точно знаю, что подавляющее большинство крымских татар, где бы они ни находились, не поддерживают аннексию, юрисдикцию России в Крыму. Это так называемая «кухонная политика». Родственники, знакомые, люди, с которыми, так или иначе, контактируем, практически все не поддерживают юрисдикцию России в Крыму.
— Наблюдается ли раскол среди крымских татар в самом Крыму?
— Есть люди, которые пошли на сотрудничество с властью, являются коллаборационистами, занимают какие-то должности. Таких довольно много. К счастью, за ними нет электората, за ними нет людей, поддержки. И я уверен, что в так называемой «кухонной политике», то есть на бытовом уровне или в сознании людей, подавляющее большинство, 90-95%, не приемлет эту новую власть и не признает юрисдикцию России в Крыму.
— Тех крымских татар, кто все-таки решил сотрудничать с оккупационной властью, считают изгоями?
— Они превращаются в изгоев в нашей среде, их считают предателями. Их часто игнорируют. Некоторых из них уже выгнали с должностей, ничего взамен не предложили. И они на самом деле превратились в изгоев.
— В нашем разговоре вы уже много раз повторили, что хотите вернуться в Крым и продолжить там жить. Как известно, никто вам официально не запрещал этого делать. Но вот, например, «глава» оккупированного Россией Крыма Сергей Аксенов посоветовал вам и Ахтему Чийгозу не возвращаться, иначе вам светят новый приговор, новое задержание. Можно сказать, что вас уже предупреждают. Это может повлиять на ваше решение?
— Я отвечу на вопрос так: я немножко поменяю риторику.
— Это как?
— Пока я буду заниматься своим здоровьем, поездкой в Германию, в это время мои адвокаты займутся поиском текста указа президента, поиском возможных ограничений, которые запретят мне въехать в Крым. И когда я вернусь из Германии, я еще раз оценю ситуацию и приму решение уже на тот день. Вот на сегодня, на данную минуту я убежден, что мне нужно поехать в Крым в обязательном порядке. Сейчас я не знаю, есть ли запрет. А вдруг его нет? Ведь решение о помиловании президент этой большой страны принимал без прошения. И крымская «власть» вряд ли пойдет наперекор своему президенту или президенту, которого она считает своим.
С другой стороны, есть обязательство перед Эрдоганом, перед мировым сообществом. И в данном случае, если я вернусь из Германии от Меркель и меня не пустят в Крым, это будет большим ударом против Российской Федерации.
— А вы в Германии планируете личную встречу с Меркель?
— Нет, я ничего не планирую. Но если у меня будут какие-то встречи в посольстве Украины, может быть, я об этом попрошу.
— Когда ваши близкие передвигаются через административную границу между Крымом и материковой Украиной, к ним нет никаких претензий со стороны российских пограничников?
— Каждый раз, когда кто-то из членов моей семьи переходит эту так называемую «границу», контрольно-пропускной пункт между Автономной Республикой Крым и Херсонской областью, учитывая, что на той стороне де-факто российская власть, пограничники, таможенники, ФСБшники, обязательно происходят какие-то задержки, беседы, глупые вопросы задают.
— Вещи отбирают?
— Нет, только осматривают. У них никогда не бывает автоматов, гранат, пулеметов.
— А у вас есть российский паспорт?
— Есть. Я получил этот аусвайс из двух соображений. Первое — жить на оккупированной территории без аусвайса очень тяжело, а я принял решение не уезжать из Крыма ни при каких обстоятельствах. Для того, чтобы как-то приспосабливаться к социальным вопросам, которые могут возникать, это необходимое условие. И самое главное — это состояние моего здоровья. Я часто нуждаюсь в медицинской помощи. А без соответствующих документов, в том числе этого аусвайса, это невозможно. Я знаю много людей, которым отказывают в медицинской помощи, потому что у них нет паспортов.
Получение паспорта, который навязывался этой новой «властью», мы в Крыму не расцениваем как признак коллаборационизма или предательства. Это только средство облегчения существования на этой территории. От украинского паспорта практически никто не отказывался. И даже на заседаниях суда, когда меня называли гражданином России, я все время просил называть меня гражданином Украины, потому что по собственным ощущениям и по самосознанию я — гражданин Украины. А их паспорт я получил вынужденно для того, чтобы облегчить пребывание на оккупированной территории.
— У вас, по сути, сейчас два гражданства.
— Второе гражданство я не считаю. Это паспорт, который в мире нигде не признается. Это оккупированная территория, там всех людей обилетили этими паспортами. И по сути это фикция.
— Если вы примете решение остаться на материковой Украине, вы сохраните этот паспорт?
— Не знаю, это никакого значения не имеет.
— Многие политики говорят, что оккупации полуострова и всех последующих событий можно было избежать. Но что сделано, то сделано. Сейчас уже стоит задумываться о том, какие шаги необходимы для возвращения Крыма. Что, по вашему мнению, необходимо сделать украинской власти?
— Вообще самую большую ошибку Украина допустила еще в 1992 году, когда создала Автономную Республику Крым по территориальному признаку. Если бы уже тогда прислушались к требованиям крымских татар и обозначили бы эту территорию как Крымскотатарскую автономию, я убежден, что никакой аннексии не произошло бы в 2014 году. Потому что у Путина не было бы никаких оснований сказать, что это «сакральная российская территория». Это была самая большая ошибка.
И сейчас, не дожидаясь возвращения Крыма в состав Украины де-факто, необходимо принять несколько серьезных решений в Верховной Раде Украины: сменить статус автономии с территориальной на национальную, назвать ее Крымскотатарской автономией и принять закон о статусе крымскотатарского народа в Украине.
— Вы думаете, этого будет достаточно? А как возвращать население?
— Нет, это задача-минимум. Что касается населения, я считаю, что страна в первую очередь должна бороться за свою территорию. А население пусть само принимает решение. Конечно, надо какие-то идеологические методы воздействия применять, но они должны быть демократичными, с соблюдением прав человека, гарантией свобод, которыми должен обладать человек. А уже внутреннее содержание того, кто не приемлет юрисдикцию Украины в Крыму, наверное, само примет решение, жить там дальше или уехать на родину, на территорию России. Но присоединиться к России с моей родиной — это неправильно, так не должно быть.
— Несмотря на оккупацию Крыма и войну на Донбассе, Украина не разорвала дипломатические отношения с Россией, а кто-то даже продолжает вести бизнес с соседней страной. Вы как считаете, стоит ли полностью Киеву оборвать отношения с Москвой или проводить политику хитрее в этом вопросе?
— Я думаю, что не надо проводить хитрую политику. Украина и Россия находятся в состоянии войны фактически. И, наверное, это надо решить на законодательном уровне. Не АТО, а война. И тогда будут новые взаимоотношения. А торговать потихоньку на фоне того, что происходит, — это безнравственно и аморально.
