Джеймс Пулос (James Poulos) подбросил интересную идею.
Существуют веские основания утверждать, что коренное население Европы необратимо сокращается. Не менее очевидно и то, что коренное население Америки никогда не захочет покинуть свои берега. Но в течение следующих нескольких лет оба эти аргумента, возможно, придется пересмотреть. По мере того, как общеизвестные проблемы, с которыми сталкивается Запад, снижают у американцев чувство собственной исключительности, а вымирание тысячелетней европейской культуры становится все более явным, растет количество тех в США, кто может прийти к выводу: единственный способ сохранить важнейшие черты и ценности Запада — переехать в Европу.
Он (Джеймс Пулос — прим. пер.) утверждает, что, учитывая мрачную картину падения рождаемости, Европа не может содержать себя без иммиграции, а интегрировать незападных переселенцев очень сложно. Так почему бы не дать шанс американцам? Интегрировать американцев тоже было бы непросто, но все-таки намного легче, чем африканцев и выходцев с Ближнего Востока.
Еще немного аргументации Пулоса.
Как бы то ни было, решающие перемены должны произойти в Америке. И это не так уж сложно представить. Мы уже наблюдаем за тем, как США все больше и больше становятся похожими на остальную часть мира, включая Европу, поскольку негативные последствия глобализации усиливаются, и целые поколения граждан чувствуют, что теряют привычную свободу, сбалансированную благочестием, а ведь именно это сочетание когда-то так много определяло в американской жизни. Мы легко можем представить, как наша политика становится все более типичной — более примитивной, более мелочной, более косной и подверженной покровительству. Почему бы в таких обстоятельствах не испытать судьбу в той части Запада, которая, как ни странно, предлагает больше открытых границ, чем тупиков американского мира с его устойчивыми границами городских, пригородных или сельских поселений?
Не каждый американец будет задаваться таким вопросом, и не каждый начнет действовать. Но для тех, кто может соединить личный интерес с более высоким или идейным желанием «спасти» Европу от очередного травматичного и бурного разрыва со своим прошлым, возвращение в старый мир на благо западной цивилизации может иметь уникальную и мощную привлекательность.
Я один из тех американцев, которым такая идея могла бы понравиться. Но, вероятно, уже не теперь, потому что мне 50 лет, и у меня взрослые дети — два фактора, которые сделали бы такой шаг неосуществимым. Но если бы я был одиноким или состоял в бездетном браке, и в Европе можно было бы заработать на жизнь, я определенно подумал бы об этом. И вот почему.
Да, это правда, я люблю отдыхать в Европе. И европейская кухня — это то, что я люблю, но есть вещи намного более значительные, чем это. Помимо изысканных блюд, кухня европейских стран отражает их глубокие и неизменные традиции. У меня — сакраментальное мировоззрение, а это означает, что я не сажусь за стол, любуясь холмами Умбрии, поесть копченого мяса в качестве антипасты и просто почувствовать его восхитительный вкус. Я узнаю все, что могу, о том, почему они коптят мясо и почему этот способ копчения стал ассоциироваться именно с этим регионом или этой деревней, и что такой способ приготовления еды говорит о местной культуре и ее традициях. Мне нравится есть хорошую местную еду и пить хорошее местное вино или пиво. Это одно из величайших удовольствий жизни.
Однако, если говорить серьезно, я чувствую себя в Европе настолько дома, насколько в Америке давно не чувствую. Точнее говоря, я настоящий американец и, безусловно, гораздо более американец, чем европеец. Я имею в виду, что европейские ландшафты и культура говорят моей душе то, что ни одно место в США сказать не может, потому что мы — такая молодая страна. Европа в ее лучших проявлениях становится убежищем от всего того, что я терпеть не могу в собственной стране.
Я люблю старые вещи, старые здания, старые обычаи и старые места. Известный отрывок из Рассела Кирка много говорит и мне, и обо мне:
«Я никогда не любил холодную гармонию и идеальную организованность, я искал разнообразие, тайну, традиционное, древнее, ужасное. Я презирал софистов и поклонников арифметики; я искал веру, честь и верность. Я отдал бы несколько неоклассических фронтонов за одну бедную, ветхую горгулью».
Мой друг, в течение многих лет активно участвовавший в политических делах консерваторов, сказал недавно: «Я отказался от спасения Америки. Я просто хочу попытаться спасти христианство». Эти слова тоже вызывают во мне живой отклик. Если бы я был моложе и имел возможность этим заняться, я поехал бы в Европу, чтобы бороться за сохранение Христианства, храмов и традиций, которые и создали Запад.
Конечно, это вряд ли возможно для меня или моих детей в большинстве европейских стран, потому что мы — православные христиане и не собираемся отказываться от своей веры. И все же Европа — моя мать. Точнее — наша мать, и это трудно сформулировать, но я чувствую это очень сильно. И я хочу позаботиться о ней и защитить ее (имеется в виду все до 1789 года). Я не хочу, чтобы Собор Парижской Богоматери превратили в мечеть или музей. Во мне есть что-то, что хочет сопротивляться с помощью любви ко всему, что было дано нам, западным христианам, и чем мы слишком долго пренебрегали.
Никаких сомнений, мое сердце — вместе с бедными, потрепанными горгульями. Для меня слишком поздно сделать то, что предлагает Пулос, но, может быть, есть американцы помоложе, способные на такой шаг, если европейские правительства сделают это возможным. Как вы думаете?
