Этот репортаж готовился в середине сентября в присутствии сотрудника Министерства информации: такое правило действует для большинства иностранных журналистов, которые находятся в Сирии в подконтрольных правительству зонах.
На террасе расположенного неподалеку от Мечети Омейядов кафе «Аль-Навфара» (его называют самым старым в Дамаске) всегда людно. Молодежь курит кальян, занята смартфонами, пьет кофе. Чуть дальше на восток, по направлению к вратам Баб Тума (одни из семи древних ворот города) болтают и смеются небольшие группы подростков в школьной форме. Сейчас середина дни, и уроки только закончились. Издали периодически слышны звуки обстрелов, когда реже, когда чаще.
Ведущая ребенка за руку мать с бесстрастным лицом и школьники садятся в микроавтобус, чтобы добраться до дома. Ни один из мужчин, которые сидят у магазина напротив школы, не обращает ни малейшего внимания на стрельбу. «Это длится так долго, что мы уже давно привыкли». «Это далеко». «Бывало намного хуже, сейчас — просто ерунда». Так ответят нам сирийцы, с которыми мы встретимся на этой неделе в Дамаске.
Нечастые, но ежедневные звуки артиллерийского огня доносятся из Восточной Гуты, крупного оплота мятежников на периферии сирийской столицы. Как бы то ни было, они уже больше никого не тревожат. Квартал Джобар, за который до сих пор ведут борьбу режим и противники Асада, находится менее чем в километре от предместий старого города. Удары правительственных сил и бои пошли на спад после запуска Россией в июле процесса «дезэскалации» в Восточной Гуте. Перемирие не относится к джихадистам «Джабхат ан-Нусра», связанной с «Аль-Каидой» (обе террористические организации запрещены в РФ, — прим.ред.). В сентябре в этой зоне (один из последних оплотов мятежников в регионе) было зарегистрировано усиление насилия.
Жители осознают, как им «повезло»
Хотя снаряды реже залетают в город, угроза осталась. За время нашего пребывания они не раз падали на территории, контролируемой властями. Однажды утром правительственная газета сообщила о погибшем и нескольких раненых в квартале Дуэла, назвав ответственными «террористов» из Восточной Гуты. Стрельба, разумеется, вызывает у жителей чувство незащищенности, но их страх не имеет ничего общего с тем, что они испытали с 2013 по 2015 годы, когда могли в любой момент погибнуть под минометными обстрелами. Дамаск все еще ощущает себя воюющим городом? «Скорее, столицей воюющей страны», — отмечает торговец Абу Касем.
Местные жители осознают, как им «повезло» по сравнению с населением Хомса или Алеппо, где бои обернулись большой кровью. Как бы то ни было, несмотря на обычное дорожное движение и открытые магазины, конфликт дает о себе знать повсюду, будь то периодические звуки взрывов или военные посты. «Сейчас их намного меньше», — утверждает один местный житель, рассказывая о прошлогодних пробках. Блокпосты расположены на периферии столицы, главных дорогах и въездах в различные кварталы.
Повсюду вывешены фотографии президента Башара Асада в гражданской одежде или военной форме (их также можно увидеть во всех заведениях). Иногда встречаются прославляющие армию плакаты. Водитель такси жалуется на потерю времени из-за проверок документов и машин. Он пытается встать в «военную очередь», откуда его быстро выгоняют. За несколько дней все быстро входит в привычку: человек в форме дважды стучит по багажнику и после проверки позволяет продолжить путь.
Повышение безопасности
У одного блокпоста неподалеку от Гуты мимо нас проносятся два пикапа с бойцами в камуфляжной форме. На стене же виднеется лозунг: «Асад или никто». На подъездах к Джобару взгляду предстают здания с пробитыми стенами и почерневшими от огня фасадами. Все это — лишь малая часть разрушений в зоне мятежников, которую вот уже который год обстреливают сирийская и российская авиация. Рассказы бежавших оттуда людей, напоминают об ожесточенности боев. Хотя они не возвращались обратно, так или иначе им удалось узнать, что их дома разрушены. Но это — параллельная реальность, другой мир, близкий, но в то же время далекий. Расположенный у Джобара овощной рынок продолжает работать на территории правительства.
Дамаск изменился. Площади были закрыты, улицы перегорожены. Государственные министерства и военные ведомства теперь окружают ряды бетонных блоков. С 2011 года в городе произошел целый ряд крупных терактов. Последний, по официальным данным, завершился гибелью двух человек и ранением еще шести: 11 октября три смертника пытались добраться до штаба руководства полиции. Они попали под огонь охраны и взорвались, не успев проникнуть в здание.
2 октября теракт был направлен на отделение полиции квартала Мидан: погибли не менее 17 человек, главным образом, сотрудники правоохранительных органов. Ответственность взяло на себя «Исламское государство» (запрещенная в России террористическая организация, — прим.ред.), которое все еще сохраняет присутствие в пригороде Ярмук (его некогда занимал палестинский лагерь). На пике конфликта в городе даже похищали людей. «Но стало безопаснее», — со вздохом уверяют нас местные жители, стараясь забыть о прошлом.
Куда более охотно (и искренне) они рассказывают о каждодневных проблемах с тем, чтобы свести концы с концами. Средняя зарплата составляет тут 30 тысяч сирийских фунтов (около 49 евро). Расходы на жилье резко возросли. Как и на транспорт. Продукты подорожали раз в десять. «Каждый социальный класс скатился вниз на один уровень, — говорит сотрудник благотворительной организации из Мидана. — Средний класс обеднел, а бедные обнищали». По его словам, в последнее время все же стало чуть лучше: в конце лета его организация смогла приостановить программу по раздаче еды.
80% за чертой бедности
Расположенный на юге Дамаска Мидан славится своими магазинчиками с восточными сладостями. Люди из средних и малообеспеченных слоев собираются в этой части города с низкими домами и мечетями времен мамлюков и османов. Вечером гурманы приходят сюда отведать свежую выпечку с ароматом сахара и цветков апельсинового дерева. Как бы то ни было, торговцы жалуются, что дела идут на спад. Для многих сирийцев жизнь все еще остается борьбой, ежедневным вызовом, который заставляет довольствоваться минимумом. «До кризиса каждая семья в Мидане могла позволить себе два килограмма мяса в неделю. Сейчас же хорошо, если в доме появляется килограмм в месяц», — отмечает сотрудник гуманитарной организации.
По данным ООН, сейчас за чертой бедности живут более 80% сирийцев против 28% до конфликта. 53-летняя Самира Бадавие входит в их число. Ее расположенный у овощного рынка дом удивляет своей запущенностью, хотя раньше это старинное здание, наверное, смотрелось впечатляюще. Сегодня же окна выбиты, а стены обшарпаны. Создается впечатление, что все может в любой момент развалиться. В окнах на втором этаже вывешено белье. Здесь она живет с четырьмя детьми. В конечном итоге ей удалось найти прибежище в принадлежавшей родителям квартире.
В июле 2012 года, когда повстанцы, казалось, были готовы прорваться к центру столицы, она бежала из Ярмука, где бушевали ожесточенные бои. «Я целый год боялась по ночам за моих детей, — рассказывает она. — Четыре соседних квартала обстреливали. Летом 2012 года все ждали нападения Свободной армии. ИГ тогда еще не существовало». Подмявшая под себя большую часть Ярмука в 2015 году джихадистская организация до сих пор находится там, и Самира не собирается возвращаться. Для нее все это в прошлом: «Люди говорят, что весь район, где мы жили, разрушен».
Муж бросил ее в начале войны, и она пытается выжить с помощью займов, которые возвращает на периодические заработки 19-летнего сына-портного. Он ушел из школы и не вернется туда, даже если завтра установят мир. «Он — единственный мужчина, — говорит Самира. — Нужно же на что-то жить». В начале учебного года она сомневалась, стоит ли ей записать в школу двух младших дочерей: виной всему — нехватка денег. «Но потом я сказала себе: вдруг они устроятся на госслужбу. Поэтому я все же их записала».
Несмотря на бедность, Самира пытается достойно принять гостей. Она готовит кофе, нахваливая щедрость соседей. В гостиной стоит кроватка, в которой, сжав кулачки, спит родившаяся несколько месяцев назад внучка. Муж ее старшей дочери — сапер. Каждый месяц ему дают трехдневную увольнительную. «Его уже пять раз ранило», — сокрушается она. По последним новостям, его отправили на фронт в Идлиб на север страны, где не стихает оружие.
Общество из очень богатых и бедных
На улице перед стеллажами с помидорами и баклажанами 47-летняя Майяда Айуб рассказывает о каждодневных лишениях. По ее словам, общество «сейчас состоит из очень богатых и очень бедных». Самой ей удается выжить благодаря деньгам, которые присылают две уехавшие в Германию дочери: одна — до войны, вторая — после. Ее муж, боец палестинской группы в Ярмуке, погиб. Она считает для себя делом чести помочь больной племяннице и племянникам с расходами на школу. В сумке у нее лежат купленные в аптеке лекарства. «Их привезли из Ирана, — признает она. — Мне сказали, что они хорошего качества и не очень дорогие». Фармацевт Лубна подтверждает это: «У меня есть целая полка с лекарствами из Ирана, в том числе психотропными препаратами и обезболивающими. Мы по-прежнему продаем все, однако наблюдается рост спроса на успокоительные и снотворное».
До конфликта в Сирии была развитая фармацевтическая промышленность. Впоследствии многие заводы были разрушены или повреждены, а производству препятствовали трудности с импортом сырья в связи с американскими и европейскими санкциями на финансовые операции. Сирийцы столкнулись с нехваткой лекарств. Западные медикаменты дорогие, а провезенные контрабандой опасны.
Вне зависимости от того, поддерживают ли они сирийскую власть или критикуют ее, большинство наших собеседников недовольны санкциями. Их целью было наказать режим за разгон демонстраций в первые месяцы восстания в 2011 году и ослабить власть, однако сильнее всего они ударили по населению, которому пришлось столкнуться с инфляцией и дефицитом. Такого же мнения придерживается и ряд работающих в Сирии международных гуманитарных организаций. Тем более что недобросовестные дельцы хорошо нажились на контрабанде и черном рынке.
На полках в аптеке Лубны лежат также пакеты с детским питанием и произведенные в Сирии подгузники. Недешевые товары даже в обычное время. Лубна знает матерей, которым приходится ограничивать количество молока для детей или же заменять его водой с рисом. Некоторые столкнувшиеся с финансовыми проблемами родители устраиваются работать в несколько мест. Так, многие таксисты сидят за рулем в камуфляжных штанах: солдаты пользуются увольнительными, чтобы немного подработать. «Зарабатываем не очень хорошо, но нужно как-то содержать семью», — говорит один из них. Если он не за рулем желтого такси, значит, сражается где-то в районе Пальмиры.
Ожидаемый экономический подъем
Мохаммед Хассан аль-Калаа, глава торговой палаты Дамаска и представитель федерации сирийских торговых палат, не дает цифр об ущербе, который потерпел его сектор. Он ограничивается общими словами, подчеркивая, как сильно пострадала вся экономическая деятельность в стране. «Промышленные регионы были обстреляны, заводы проданы на запчасти». Торговцы и предприниматели тоже пострадали от санкций. «Но сирийцы изобретательны, — добавляет он. — Все можно найти на рынке. Взять хотя бы бытовую технику. Так было еще до кризиса, но затем все набрало обороты: у нас импортируют двигатели и все производят на месте».
Он часто пользуется словом «кризис», а также «события» для описания ситуации после 2011 года. Аль-Калаа перечисляет проблемы: производство пшеницы (до войны оно обеспечивало потребности страны и даже позволяло отправить часть на экспорт) сократилось вчетверо, предприниматели вынуждены закрыть бизнес, промышленники уехали после разрушения заводов… Глядя в прошлое, он пытается найти причины, чтобы поверить в возрождение Сирии: «Во время Первой мировой войны был поток эмиграции на американский континент. Тем не менее страна продолжила жить дальше».
Руководство радовалось проведению этим летом в Дамаске международной ярмарки. Впервые за шесть лет. Это мероприятие было представлено как символ возвращения к нормальной жизни и привлекло иностранных посетителей: россиян, китайцев, индийцев, египтян. Это, конечно, шаг вперед, но до конца войны еще далеко. «На окончание военных операций потребуется еще несколько лет. Затем экономическая жизнь наладится, и все станет лучше, чем прежде», — хочет верить аль-Калаа. Люди, которые нажились на войне благодаря самой разной контрабанде, смогут найти для себя хорошее место в этом подъеме. Кто они такие? «Привилегированные», «нувориши», отвечают нам, не называя имен. Как бы то ни было, «все их знают». «Самое главное для экономики — это не источник денег, а то, что они будут пущены в оборот и не останутся лежать в сундуках», — считает аль-Калаа.
Соня Ханджи Кашешо, глава предприятия и член управляющего совета торговой палаты Дамаска, не может скрыть чувств, когда мы встречаемся с ней в ее офисе не первом этаже расположенного неподалеку здания. Одну из ее близких убило ракетой неподалеку от международной ярмарки. Она не скрывает отвращения к тем, кто нажились на горе других, но предпочитает быть прагматиком: «Так происходит в любой войне». Участь некоторых ее коллег выводит ее из себя: «Малые предприниматели обнищали. Они выбыли из игры и выбрали изгнание не по политическим причинам, а потому что у них больше ничего нет, потому что у них все разрушили. Надежды, имущество, семейную историю». Ей тоже приходили в голову мысли об отъезде, но она отогнала их: «Здесь все еще есть жизнь и солидарность, несмотря на войну, которая уничтожила множество сирийских душ».
Молодые денди
Тут собираются молодые денди, а девушки хихикают, глядя на них. Террасы модных кафе переполнены. Там курят кальян и пьют кофе. Блестящий внедорожник останавливается у одного из таких модных заведений, которые недоступны для большинства сирийцев. Водитель в камуфляжных штанах выходит открыть дверь пассажирам. Кто они такие? Зачем им такие привилегии? Посетители оживленно смотрят футбольный матч. Несколько мгновений, украденных у депрессии и разрушений. На стене висит плакат «Орлов Касиюна», национальной сборной, которой не хватило совсем чуть-чуть, чтобы попасть на чемпионат мира 2018 года.
На террасе известного в старом городе ресторана «Нарандж» двое детей устраиваются на террасе, чтобы понаблюдать за свадьбой. Новобрачная, с диадемой в длинных волосах, танцует в окружении гостей под опьяняющие ритмы музыки. Раньше этот ресторан был одним из любимых заведений Башара Асада. Несмотря на войну, он не закрылся. «На пике кризиса свадьбы проводили днем», — вспоминает отец Юсеф, который занимается регистрацией браков в православном патриархате. «Последние несколько месяцев у нас чаще отмечают свадьбы и дни рождения, — подтверждает Мирна Меда, управляющая соседней гостиницы «Бейт Заман». — Люди хотят ощутить мгновения радости».
Ее заведение тоже осталось открытым. Останавливавшимся там до войны туристам пришли на смену журналисты, сотрудники НКО… «Мы взвесили все за и против, — объясняет Мирна. — И решили продолжить. Так можно было сохранить надежду и дать отпор». И неважно, что часть сотрудников уехали, что ее дочь эмигрировала в Германию… Мирна осталась с сыном. В свободное время она фотографирует для дочери улицы Дамаска. Она давно перестала обращать внимание на обстрелы, из-за которых трясутся стекла во дворике отеля. Она верит, что если битва за Восточную Гуту закончится, «жизнь станет проще: больше работы, меньше блокпостов и страха».
Жизнь продолжается
На расположенном в другом конце старого города рынке шелка мы видим выставленное на манекене свадебное платье. «Вокруг кризис и война, но, несмотря на это, жизнь продолжается. В этом весь сирийский гений: в умении приспосабливаться», — уверяет продавец Мохамед Ганем Геха. В прошлой жизни он работал в Ливии, откуда уехал в 2011 году, когда часть населения выступила против режима полковника Каддафи. Тогда он стал автомехаником в Джобаре, но бежал от боев в правительственную зону и сменил профессию. Сейчас он демонстрирует цветные и белые платья для невест и новобрачных. Их можно приобрести или арендовать, если не хватает средств. Некоторые из обращающихся к нему девушек отмечают свадьбу в одиночестве или с семьей, а затем едут к мужу за границу.
«Выйти замуж — большая удача, потому что работы нет, а мужчин не хватает», — объясняет Рихам, поражаясь ценам на белье и туфли на шпильках. Эта 20-летняя девушка ходит по магазинам с матерью. Они собираются арендовать зал для свадьбы. Рядом, 23-летняя студентка Доха считает дни до собственной свадьбы, которая должна пройти в пригороде столицы Джарамана. Сейчас же она выбирает платье в сопровождении трех женщин с закрытыми лицами: матери, свекрови и тети. Все они рассматривают представленные продавцом модели.
Доха хотела бы купить собственное платье, «которое никто другой никогда не носил и не будет носить». Тем не менее у семьи нет на это денег, и его придется арендовать. В общей сложности обе семьи заплатят за церемонию 900 тысяч фунтов (1 500 евро), что равняется 30 средним зарплатам. Кроме того, список приглашенных был ограничен самыми близкими, добавляет свекровь. «До войны на свадьбах семьи собирались на три-четыре дня, — рассказывает она. — Сейчас же все сидят в своих регионах, и организовать такое празднество просто невозможно». Как бы то ни было, церемонию снимут на камеру, чтобы затем показать уехавшим за границу близким. «Это будет радостный и памятный момент, — говорит она. — В каждом доме есть эмигранты, пропавшие без вести или погибшие». В Дамаске все именно так: призраки тех, кого больше нет, видны повсюду, даже на свадьбах.
