Материал переведен проектом Newочём
У каждого, кто родился в России, сохранились свои воспоминания о городских окраинах, и мои весьма незамысловаты. С пяти до десяти лет я жила на юго-восточной окраине Петербурга. Помню, как я выглядывала из окна — квартира находилась на 12 этаже бежевой кирпичной многоэтажки — и видела перед собой квадратный участок газона, который пересекала диагональная тропинка; слева и справа возвышались два абсолютно таких же здания. Иногда сюда приезжала автоцистерна с молоком или квасом, и крошечные люди в тонких куртках выстраивались в очередь, похожую на нить с нанизанными на нее бусинами. Также там был холм, с которого зимой мы катались на санках, и, как я узнала позже, он был сделан из мусора, оставшегося здесь еще с тех времен, когда в этой части города не было ничего, кроме пустырей и свалок. За участком с газоном располагались железные гаражи, а над ними виднелось серое грязное небо, крест-накрест пересекаемое проводами. Пару лет назад за гаражами проложили большую магистраль, соединившую двор моего детства с другими.
Помимо этого, пару раз уже во взрослом возрасте я останавливалась на окраинах Москвы. Летом я жила в районе метро «Юго-Западная», где многоэтажки вырастают из деревьев, прямо как заброшенные португальские церкви на Гоа. Городские джунгли под бесконечным тропическим дождем. Позднее, зимой, мне довелось жить рядом со станцией «Петровско-Разумовская», в невыносимо мрачном уголке Вселенной, где мне приходилось преодолевать 15-минутную дорогу в холодном троллейбусе, по пути проезжавшем фабрику по производству костылей. Как-то раз в семь часов утра я возвращалась после вечеринки, хозяин квартиры в это время еще спал, и я сорок минут проторчала в пустом, холодном и незнакомом месте, пытаясь отыскать нужную дверь: все они были одинаковыми, равно как и подъезды.
Городские окраины в России очень однообразны. Там обязательно есть школа, парочка небольших магазинов, дороги с огромными ямами, безнадежно тонкие молодые деревья и седая старушка-консьержка, сидящая на первом этаже дома в стеклянной будке, заполненной комнатными растениями, и неспособная предотвратить возможное насилие, ограбление или употребление наркотиков в подъезде.
Большие районы напоминают фракталы или пространства, которые образуются, если поставить зеркала друг против друга. Дом номер восемь ничем не отличается от дома номер четырнадцать, и их юные жители, вероятно, озабочены тем же самым: когда-нибудь купить такую же ячейку в одной из новостроек на краю города. Может ли в таком месте зародиться творчество? В современной России, как ни удивительно, да.
Представители нового поколения фотографов (перечисленные ниже) стали первыми, кому удалось широким взором объять спальные районы. Чтобы по-настоящему оценить, какие для этого силы нужны визуально-ориентированному человеку, необходимо иметь представление о том, насколько эти окраины уродливы. Не «красиво-уродливы», как здания, выполненные в стиле брутализма, а уродливы в самом прямом смысле слова. Здания непропорциональны и сделаны из дешевых материалов. Магазинные вывески выглядят как созданные под кайфом шедевры сипанка, а в сквере обязательно валяется старый диван или выброшенная стиральная машина; о разбросанных окурках, жестяных банках и целлофановых пакетах не стоит и говорить. Все эти детали явно не на руку фотографу.
Но современные фотографы, тем не менее, предпочитают показывать окраины такими, какие они есть, со всеми грязными несовершенствами. Их работы представляют собой разные вариации на одну и ту же тему. Это может быть исследование городского ландшафта, выполненное в стиле пасторальных композиций XVIII века, как на фотографиях Александра Гронского. Или же это может быть полноценный портрет района: личный — в работах Егора Рогалева, архитектурный — у Алексея Боголепова, или сюрреалистичный — как у Александра Бондаря. Это может быть одна из частей амбициозного проекта вроде работы Максима Шера, пытающегося исследовать страну и сформировать карту ее фотообразов.
В последние годы российские окраины начали зарабатывать международное признание в качестве художественного фона для новой модной андерграунд-сцены. Всемирно известный дизайнер мужской одежды Гоша Рубчинский стал первооткрывателем этого мрачного и жестокого мира, набрав в качестве моделей ребят с улиц — представителей постсоветского поколения. Он показал тот мир, в котором жил сам, — уродливые многоэтажки, опасные улицы, ковры на стенах, пустующие спортивные площадки, — миру за пределами России, и то, что он продемонстрировал, отдавало суровым духом андерграунда из фильмов Ларри Кларка и ранними выпусками мятежных британских изданий The Face и i-D.
У Рубчинского возникли последователи: независимые бренды «Forget Me Not» и «Standart Deviation» выбрали странно-красивый мир окраин, чтобы представить свои минималистичные авангардистские работы. Такой выбор был своеобразным противоядием от гламурной блестящей Москвы, а также попросту тем местом, где они на самом деле жили. Фотограф Маша Демьянова, которая активно привносит кинематографические истории и женский взгляд в русскую модную индустрию, вернувшись после поездки в Нью-Йорк, неожиданно нашла источник вдохновения в московском районе Зябликово, территория которого ранее была ей совершенно незнакома.
Но для молодого поколения отображение городских окраин в творчестве — это еще и способ самоопределения. Хорошим примером служит проект Авдотьи Александровой «Холодно»: бренд выпускает всего один предмет одежды — свитер с надписью «Холодно». На одной из фотографий молодые люди стоят на балконе, позади них возвышаются белые многоэтажные здания. Это возможность заявить: да, в России холодно, и да, мы русские, хотя мы и не выбирали, где родиться, но это то место, частью которого мы являемся. Не в националистическом ключе, нет: просто чтобы сказать, что выходцами окраин являются не только самые бедные и безнадежные люди; мы все отсюда.
Есть еще один важный момент, который я упустила. В отличие от семейно-ориентированных окраин Великобритании или пригородов Скандинавии, где все идеально спокойно, российские окраины больше похожи на парижские — вам бы не захотелось оказаться там после наступления темноты. Эти места жестоки и недружелюбны, наполнены небольшими скверами и пустырями, где ночью не видно ни зги и где наверняка кого-нибудь убили или изнасиловали. Самый преданный житель и некоронованный король российских окраин — это гопник, кто-то вроде британского чава. Гопник одет в спортивный костюм, он может сидеть на корточках близ местного магазина, держа в руке банку Ягуара и щелкая семечки. Он консервативный, агрессивный, страдающий гомофобией националист и расист. Это он разбрасывал арбузы во время беспорядков на продуктовом рынке в Бирюлево, которым якобы руководили нелегальные мигранты с юга. Он ненавидит тех, кто выглядит иначе и как-то выделяется. И, вероятнее всего, он ненавидит вас.
Гопник — ключевая фигура в работах молодого художника Петра Давыдченко. В своих перфомансах он исследует поведенческие особенности потерянной российской молодежи. На данный момент среди его работ числится перфоманс, в ходе которого он выпил разом бутылку водки, параллельно сжигая какой-то хлам, а также акция, во время которой он, одетый в балаклаву с полосками Adidas, наголо обрил голову добровольца. Давыдченко рос в Арзамасе, небольшом городе в сердце европейской части России, но в подростковом возрасте переехал в Стокгольм. «Когда я жил в России, я наблюдал субкультуру гопничества на очень близком расстоянии. В целях борьбы с субъектом я адаптирую и изменяю некоторые типичные для гопников действия и привычки, погружая себя в ту среду, которая отвергает меня», — объясняет Петр. Интерес Давыдченко к деструктивности, насилию и отчаянию напоминает творчество Киприана Гайяра, использовавшего в одной из своих работ кадры из драки, заснятой им на окраине Москвы. Но в то время как Гайяр смотрит на ситуацию снаружи, Давыдченко представляет взгляд изнутри.
Все более частое использование образов городских окраин в современной российской культуре, особенно в визуальной, говорит о том, что представители нового творческого поколения находятся в поиске новой искренности. Ежедневно окруженные враньем СМИ, они хотят рассказать правду о себе. Вы можете увезти нас с окраин, но вы не сможете вывезти окраины из нас. Мы, как и наши ровесники из Нью-Йорка, носим спортивную одежду, но отчасти это делается для того, чтобы убить внутренний страх перед гопниками. Окраины лучше всего отображают суть российской жизни — огромной и бессмысленной, уродливой и жестокой, заваленной жестяными банками и пакетами. Но одновременно — полной меланхоличной красоты на фоне лучезарного, химического розового заката. Это наша собственная, гадкая, подлая и трудная для понимания Аркадия — которую трудно найти и невозможно забыть.
