Эдем Семедляев — крымский татарин и адвокат, который занимается в основном делами крымских татар, преследуемых по политическим причинам. Но и ему самому нужна охрана: недавно российская полиция провела обыски в его офисах и конфисковала компьютеры. До этого в его дом попытались проникнуть неизвестные, которые утверждали, что являются налоговыми инспекторами. Но, несмотря ни на что, Семедляев остается улыбчивым и бодрым человеком, который не боится вступать в заранее проигранную битву.
— Петра Прохазкова: Готов ли кто-то, кроме Вас, защищать в Крыму обвиняемых по политическим мотивам?
— Эдем Семедляев: С 2014 года, когда Крым был аннексирован, никто из адвокатов, кроме меня и моего коллеги Эмила Курбединова, не брался за политические дела. Мы остались вдвоем и бегали из суда в суд. Но постепенно нам стали помогать, и вы не угадаете кто. Русские адвокаты из материковой России. Помощь от людей из страны, которая оккупирует Крым, оказалась неожиданной и ценной. В последнее время к нам примкнули пять адвокатов из самого Крыма, которые хотят с нами работать.
— В чем чаще всего обвиняют Ваших клиентов?
— Москва одержима борьбой с экстремистами и террористами и гениально жонглирует этой терминологией, чтобы манипулировать общественными мнением в Европе. Россия использует страх перед терроризмом, чтобы оправдать свои репрессии. Русские применили этот принцип и к Меджлису крымскотатарского народа, который признан в мире официальным органом крымских татар. Но когда после аннексии Крыма русским не удалось склонить Меджлис к коллаборационизму, его признали экстремистской организацией. При этом за последние 25 лет, за время существования самостоятельной Украины, в стране не произошло ни одного теракта.
А уж тем более по религиозным мотивам. На Украине с мусульманами не было никаких проблем. Тем не менее, российская пропаганда старается вызвать у граждан страх, боязнь ислама, терроризма, потому что испуганный человек податлив. Иногда это обретает комичную форму: недавно пропал мотоцикл. В поисках было проведено 200 домашних обысков. 200! Они искали мотоцикл в ящиках письменных столов, в компьютерах и в нижнем белье. Конечно, все по закону, ведь они искали мотоцикл. Цель — показать, что в Крыму царит не закон, а произвол, что органы преследования могут делать все, что захотят, и что никто ни в чем не может быть уверен.
— Тогда какой смысл заниматься в Крыму адвокатурой?
— Мы знаем, что приговоры выносятся не в судах. Вердикт приходит уже готовым, как правило, из ФСБ. Когда я защищал заместителя председателя меджлиса Ильми Умерова, я полностью опроверг все обвинения. Но тщетно. Все заранее знали, каким будет решение суда. Мы работаем в абсурдном юридическом пространстве, но все равно работаем.
— То есть единственный шанс для Ваших клиентов — достучаться до Европейского суда по правам человека?
— Наше первое крупное дело, которое мы довели до европейского суда, было делом «Хизбут-тахрир» 2015 года. Это дело уже рассматривается в Страсбурге. Однако пока наши клиенты отбывают наказание. С 2003 года в России эта организация считается террористической, а на Украине она без проблем вела деятельность до 2014 года. Обвинение было предъявлено 14 членам организации.
— Как проводится такой домашний обыск?
— Приезжает отряд полиции, бойцы специального подразделения выламывают двери, пролезают в окна — в общем, врываются в помещение и кладут всех лицом вниз, включая женщин и детей. На всех надевают наручники. Все это похоже на военную операцию. Но полиции хорошо известно, что эти люди ни в чем не виноваты. Однако подобные рейды начальство очень приветствует: чем больше людей посадят, тем больше премии. А иногда возможно и повышение.
— Сколько крымских татар сегодня сидит в тюрьме?
— По политическим обвинениям 24 человека. Четверо уже осуждены, а остальные ожидают под стражей в Крыму. Однако отбывать наказание их увозят в Сибирь, за две-три тысячи километров от их семей. Хотя по закону их должны оставить ближе к дому. Но эта норма не распространяется на осужденных за терроризм и экстремизм. Федеральная служба исполнения наказаний сама решает, куда отправить этих «преступников». Вот и отправляют в Сибирь!
— Вы надеетесь добиться освобождения одного из тех, кто ожидает приговора?
— Нет, не надеемся. В России всего 0,02% вердиктов об освобождении. Однажды я слышал, как российский адвокат объяснял журналисту, почему в Соединенных Штатах так много вердиктов об освобождении, а в России — так мало. «Потому что у нас отличные следователи, которые крайне редко допускают ошибки», — сказал тот адвокат. То есть, по его словам, в Европе и США не следователи, а профаны. Еще одна вещь играет здесь роль: наши следователи, прибегая к различным методам, часто заставляют подозреваемых признаться, даже если те ничего не совершали. Им обещают штраф, условный срок, а потом их приговаривают к реальному тюремному заключению.
— Но как себя должен чувствовать судья, который знает, что его действия полностью противоречат сути профессии?
— Думаю, что в первую очередь судьями движет страх. Я был свидетелем того, как сотрудник ФСБ кричал на судью, как на маленького мальчика. Судьи просто боятся потерять работу, боятся оказаться за решеткой. Поэтому предпочитают отправлять туда безвинных людей. Я все никак не могу забыть Сервера Караметова, 76-летнего старика, который восьмого августа этого года в одиночку пикетировал Верховный суд Крыма в Симферополе.
Над головой он держал плакат: «Путин! Наши дети не террористы! Хватит сажать крымских татар!» Он трясся всем телом, потому что страдает болезнью Паркинсона. И все равно таким образом он хотел поддержать одного из лидеров крымских татар — Ахтема Чийгозова, судьба которого в тот момент решалась внутри здания. Но вскоре Караметова задержали пятеро русских полицейских.
— Но ведь протест одиночки не требует предварительного согласования с властями, как демонстрация. Почему же этого пожилого человека арестовали?
— В некоторых местах даже один человек не смеет выражать свое мнение. Дедушка не знал, что перед судами и полицейскими участками делать этого нельзя.
Больше всего меня шокировало, что тяжело больному человеку дали десять суток. Я не защищал его, но приходил посмотреть на этот процесс. На первый взгляд все проходило так, как должно. Масса доказательств, включая видеозапись. На скамье подсудимых сидел хилый старик и весь трясся. Свидетели-полицейские давали показания. Двухметровый парень утверждал, что старик отчаянно сопротивлялся, когда полицейские хотели помешать ему совершать противоправные действия.
Якобы они не могли с ним справиться. Потом суд удалился для вынесения приговора. На это ушло полтора часа. Наконец судья вышла и зачитала приговор. Ее голос дрожал, и я испугался, что она сейчас расплачется. Было понятно, что ей не по себе. Но она должна была зачитать то, что кто-то приказал. Все присутствующие в суде были шокированы. Такого старика — и отправить в камеру?
Но через три дня на улицу вышли уже семь таких стариков. У них был такой же транспарант, как и у их друга, и еще другие, на которых они выражали ему свою поддержку. Они доказали, что ничего не боятся — даже тюрьмы. Этих стариков за решетку уже не отправили. Побоялись. Семь смелых стариков оказались слишком крепкими орешками даже для российской судебной системы.
