Gość Niedzielny: Всюду елки, светящиеся гирлянды. В Европейском парламенте — тоже. А что мы, собственно, празднуем? Может быть, вы знаете?
Марек Юрек: По-разному: одни отмечают праздник нашей веры, Рождества нашего Спасителя. Для других — это дань памяти религии родителей или предков, для третьих — праздник их соседей. Хорошо, что мы продолжаем праздновать. Нельзя забывать, что в Европе живут миллионы людей, которые верят в Бога и следуют его заповедям, хотя их притесняют и лишают политического представительства.
— Чувствуется ли еще на Западе Рождество? Звучит ли вообще это слово?
— Общественность молчит на тему Бога, даже христиане предпочитают говорить о ценностях, а не о Творце, который вложил в эти ценности смысл. Однако христианство остается фундаментом нашей жизни. В парламенте я выбрал к празднику две красивые современные открытки, на которых изображено Святое семейство и волхвы. Конечно, были и другие сюжеты, но, к счастью, остались и такие.
— Можно ли утратить веру, ходя по коридорам Европейского парламента и сталкиваясь на его заседаниях с миром, который имеет с христианством мало общего?
— Вере, скорее, вредят не столкновения с проблемами, а ее превращение в привычку. Европа переживает сейчас «экзистенциальные терзания», поэтому так важно, чтобы христианство заявляло там о себе.
— Некоторых споры делают сильнее, а некоторым подрезают крылья… Как это происходит у вас?
— В Европарламенте мы видим кризис во всей красе, там он особенно заметен. Эти впечатления мобилизуют. Если мы верно их осмыслим, нам откроется благодать, без которой наши действия никогда не смогут принести плодов.
— Вы знаете, какую фразу я слышал в каждой европейской стране, в которой оказывался? «Нужно веселиться!» Что может расстроить наше веселье?
— Как обычно, кризис. Проблемы заставляют задуматься. Когда европейские народы видят последствия демографического кризиса, они начинают осознавать, что следует подумать о будущем, ведь оно лишь кажется далеким, но в конце концов все равно наступает.
— Как выглядит душа Европы с перспективы Европейского парламента?
— Самосознание человека основано на его памяти, именно она связывает нас с прошлым. В Европарламенте этой памяти не видно. Больше всего поражает вездесущая абстрактная живопись: здесь нет не только отсылок к истории, но и вообще фигуративного искусства.
— Часто можно услышать, что страдающий амнезией, теряющий связь со своими корнями Старый континент совершает самоубийство. Это не преувеличение?
— Когда теряется историческая перспектива, будущее кажется безоблачным. Что касается будущего, народы Европы (в особенности Западной) создали себе множество проблем, которые завтра никуда не исчезнут. Например, из-за утраты христианского самосознания стало все сложнее опираться на категории справедливости и естественной этики. Все это взаимосвязано.
— Есть одно еврейское слово, которое может означать и «память», и «мужское семя». Европейцы на самом деле страдают амнезией? Они отказались хранить память о прошлом?
— Европейский правящий класс перестал отождествлять себя с прошлым, с наследием народов Европы. Евросоюз считают не объединением государств, призванным укрепить их независимость, а новым образованием, которое создается на их месте. Европейские элиты практически забыли о том, что мы выступаем наследниками прошлого, плоды которого следует передать детям и внукам. Наследие превратилось из ценности в проблему.
— В этом году провели опрос, в котором немцев в возрасте от 18 до 34 лет попросили рассказать о своей связи с христианством. 85% респондентов ответили, что им не нужны ни Церковь, ни Бог. Что вы чувствуете, читая такие заявления?
— Я счастлив, что Польша выглядит иначе, хотя, конечно, нельзя сказать, что разразившийся в других странах кризис совсем нас не затронул. Мы подчиняемся тем же самым трендам, так что события, происходящие в других частях Европы, показывают, с какими проблемами мы можем столкнуться. Мы живем на этом континенте, так что все это будет на нас влиять — порой непосредственно, на политическом уровне.
— Видя закрытые на замок французские соборы, сложно не придти в отчаяние.
— Кардинал Ратцингер еще во времена папы Иоанна Павла II говорил, что закрытые храмы — это знак отказа от евангелизации. Закрывать храмы нельзя даже на время, ведь это не просто место собрания верующих, а святыня. Служба заканчивается, но поклонение Богу продолжается. Если мы хотим, чтобы храмы были открыты, стоит просто заходить в них и молиться.
— После парижского теракта 13 ноября 2015 года, когда тысячи людей меняли свои фотографии в Facebook на лозунг «Je suis parisien», архиепископ Хенрик Хозер (Henryk Hoser) без обиняков заявил: «Европа не может найти себя. В своем функционировании она ставит на первое место маркетинг, экономику». На вас не смотрят, как на чудака, когда вы используете в дискуссиях слова «духовность», «самосознание»?
— Каждое публичное заявление — это возможность укрепить солидарность. Я организовал выставку, посвященную народам, которых поработила коммунистическая революция или СССР, жертвам и героям сопротивления. Меня очень тронули слова благодарности и поддержки, которые я услышал от коллег из Словакии и Болгарии, чьи родители были жертвами преследований. Если мы хотим, чтобы главная Правда и все правды, которые мы защищаем, оставались понятными, о них нужно говорить. Если мы будем молчать, они станут для нашего окружения окончательно чуждыми.
— Что вы чувствуете, слыша вездесущее слово «политкорректность».
— Я думаю, люди пытаются с его помощью уйти от проблемы. «Политкорректность» — это не какие-то отклонения либерального мира, а логичное следствие его развития. Это орудие «диктатуры релятивизма», которое так верно описал Бенедикт XVI, серьезная опасность, а не какое-то невинное чудачество.
— Два месяца назад ксендз Войчех Венгжиняк (Wojciech Węgrzyniak) сказал мне: «Европа станет исламской, и это будет результат ее выбора. Иногда мне кажется, что Бог говорит Европе: „Я дал вам миллион детей, а вы не позволили им родиться, я дал вам жен и мужей, а ваши семьи распались, я дал вам призвание, а вы злоупотребили моим доверием и творили мерзости. Я дал вам возможность нести мое слово в Америку и Африку, но вы, принеся им Христа, отобрали у них золото. Моя ли вина в том, что вас так мало?"» Жесткие слова. Отец Войчех не преувеличивает?
— Это поистине пророческие слова. Стоит, однако, помнить, что пророчества предостерегают перед будущим, чтобы мы могли его изменить. Божье послание обращено к сфере свободы, а не фатализма. В свою очередь, свобода — это не релятивизм и возможность выбирать, что угодно, а способность менять мир, исправлять совершенные ошибки, сопротивляться тенденциям, которые кажутся непреодолимыми. В Европе живут миллионы христиан, однако, их голос звучит очень слабо. Мы говорим о «политкорректности», пытаясь забыть о проблеме и делая вид, что она нас не касается. Но христианская цивилизация была и есть, нам следует только стать более активными.
— Потягивая пиво в одном их голландских соборов, превращенных в шикарные бары, легко сделать вывод, что Церковь пришла в упадок. Но если взглянуть на статистические данные из Африки, где каждый день христианами становятся 23 000 человек, можно увидеть, что на юге христианство переживает настоящий бум. Может быть, в наших разговорах о Церкви мы слишком сильно концентрируемся на нашем континенте?
— Месяц назад я был на саммите Европа — Африка в Абиджане. К сожалению, у меня не было времени, чтобы поехать в Ямусукро (где находится самое большое христианское религиозное сооружение в мире — прим.пер.), но я посетил местный кафедральный собор и санктуарий Африканской Богоматери. Я увидел также так называемую живую Церковь. Я пришел в храм, когда еще продолжалась предыдущая воскресная служба. Хор пел на латыни гимн Sanctus, потом Agnus Dei. Служба закончилась, хоры поменялись, и все началось заново.
Темнокожий священник пел на латыни префацию, посвященную Христу Царю. Африканцы чувствуют более тесную связь с европейской традицией, чем большинство европейцев. Нам стоит помнить слова гвинейского кардинала Робера Сара (Robert Sarah), которые он произнес в Польше, и понимать, что в первую очередь мы — христиане, во вторую — поляки, а европейцы мы лишь потому, что относимся и к первым, и ко вторым.
