В августе 2016 года на месте бывшего поселка Галяшор на севере Пермского края появился памятник с 89 фамилиями. Мемориал сделала инициативная группа литовцев, которые хотели увековечить имена людей, сосланных сюда в 1945 году.
С лета прошлого года продолжаются споры о том, нужен ли вообще монумент. Говорят, среди фамилий могут быть «лесные братья» — литовские партизаны. Местные чиновники на словах поддерживают активистов и даже придумали название для конструкции — «Последний путь Галяшора». Но узаконить ее до сих пор не получается.
В июле 1945 года в литовскую деревню Вершулишки пришли сотрудники НКВД. Зашли в дом, где жил Антанас Гуркшнис со своими родителями, братьями и сестрами, велели собрать самое необходимое и вместе с другими литовцами посадили в товарный поезд. «Когда везли в телятниках (вагонах, в которых перевозили животных, — прим.ред.), люди от стресса умирали, — рассказывает Антанас. — Пришлось оставить нажитое таким трудом».
Дом в Вершулишках семья Гуркшнисов построила на земле, данной отцу Антанаса, Пранасу, за службу добровольцем в литовской республиканской армии. Поначалу жили в землянках, а потом обзавелись «живностью, инвентарем»… Все это Антанас узнает от родных позже. На момент высылки ему было всего три года. Депортации тогда избежал только его брат (он лежал в больнице) и одна из сестер: «Пасла коров на лугу, и ее не заметили, а потом — дала деру».
Коллективная ответственность
В заключении МВД Литовской ССР, которое появилось в 1955-м, сказано, что Гуркшнисы были «семьей участника вооруженной банды литовского подполья», поэтому и подлежали депортации. Один из братьев мальчика действительно был партизаном. «Коллективная ответственность», — объясняет старик сейчас. Судя по заключению МВД, партизана из семьи Гуркшнисов убили через год «при проведении войсковой операции».
В 1947 году отец Пранас умер от болезни. Детство и молодость Антанаса прошли в Прикамье, и он называет его своей второй родиной. Вспоминает, что в Галяшоре (с населением в триста человек) все жили дружно. «В школе нас поначалу обзывали фашистами, бандитами, — говорит. — Но это быстро прошло. Да и они [коми-пермяки] постепенно поняли, что литовцы — люди деловые». Литовцы учили местных делать колбасу, вспоминает пермяк Леонид Ладанов, тоже живший в Галяшоре и друживший с племянником Антанаса. «Зарежут свиней — ничего не выбрасывали, — вспоминает он. — Внутренности коптили». Коми-пермяки в свою очередь учили литовцев охотиться. А в лес тогда ходили со школьного возраста. Вместе отмечали 1 мая, 7 ноября и другие праздники. Друзья и коллеги называли литовцев на русский манер: Антанаса — Антоном, Йонаса — Ваней. Иностранные имена было сложно выговорить.
«Пройдет коми-пермяк мимо кладбища — да перекрестится»
Когда умер Сталин, дети и учителя в школе плакали, и Антанас тоже. Но тогда же «вздохнули — грянут перемены». «А когда разоблачили Берию (вскоре после смерти Сталина — прим. ред.) — помню, была радость. Я побежал домой, вырвал из настенного календаря лист с его фотографией и изорвал». В 1959-м съездили с матерью в Литву. На месте дома, из которого их выслали, сохранился только фундамент. Все родственники Антанаса, да и многие другие литовцы постепенно вернулись на родину. Но он остался в Прикамье. После школы поступил в сельскохозяйственный институт в Перми, потом переехал в этот город. Здесь познакомился с будущей женой, родилась дочь. Вспоминает, что была возможность перебраться в литовский Мажейкяй, но «мы не согласились: не хотели переезжать в провинцию».
38 лет Гуркшнис проработал инженером по транспорту в областной станции по племенному делу и искусственному осеменению. «Я был самым молодым из тех, кого вывезли, — продолжает пенсионер. — И понял, что надо как-то увековечить память о литовцах. Время идет, люди умирают. Нужно памятник поставить: пройдет коми-пермяк мимо кладбища — да перекрестится». В начале 2010-х годов мужчина начал собирать фамилии ссыльных, похороненных в Галяшоре. Приехал за справками в Центр исследования геноцида в Вильнюсе. Набралось 89 имен. Все они, по словам Антанаса, реабилитированные, то есть точно не были партизанами.
К августу 2016 года инициативная группа собрала в Литве деньги. Там же сделали металлические таблички со словами: «Здесь покоятся литовцы, поляки — жертвы политических репрессий 1945 года», «Мы вас помним, любим, скорбим. Соотечественники», а также табличку со списком из 89 фамилий. Изготовили и круг, напоминающий солнце с лучами. По словам Гуркшниса, символ тоски по родине. Потом активисты приехали в Россию и десять дней жили в палатках рядом с галяшорским кладбищем. Перед этим, утверждает Антанас, литовцы отправили в администрацию Кудымкарского района 89 справок о реабилитации — чтобы не возникало вопросов. Районный глава Валерий Климов это не подтверждает и не опровергает: во время нашей беседы ответственный за памятник сотрудник находится в отпуске.
Цемент и продукты возил на тракторе — по-другому сюда не добраться, рассказывает Леонид Ладанов. Он тоже помогал. «Если ты в поселке родился — почему не поможешь?— считает он. — Они мне не враги были. Кто поможет больше?». Памятник, вместе с основанием занимающий меньше 10 квадратных метров земли, — единственное, кроме погоста, что есть сейчас на месте Галяшора. Вокруг — снежное поле, лес. Разрешения строить памятник, говорит Антанас, из администрации Кудымкарского района он так и не дождался. Но литовцы посчитали, что тянуть до сентября не будут: осенью работам могла помешать погода.
Бывший председатель отделения правозащитного общества «Мемориал» в Коми-Пермяцком округе Артур Кривощеков, занимавший этот пост до декабря 2017 года, рассказывает — еще до возведения памятника чиновники обратились к нему за советом. И он тогда предложил не спешить с одобрением. Объясняет, в списке фамилий могут быть «лесные братья».
— А если они будут, то что?— спрашиваем собеседника.
— Как что? А как они себя вели, вы знаете? И как сегодня ведут? Все наши памятники в Литве ими разрушены. Они сейчас у власти там.
Монумент, считает Кривощеков, установили «тайком», «по-воровски». «Чего-то они боялись. — уверен бывший руководитель местного «Мемориала». — Списка».
«Или их тут обижали?»
Осенью 2016-го местная кудымкарская газета «Иньвенский край» опубликовала письмо пенсионерки из соседнего с Галяшором поселка Велва-База Валентины Шкварок. «Какие они жертвы <…>?— цитирует это обращение кудымкарское издание «Парма-Новости». — Убиты? Или их тут обижали? Они во время войны убивали наших русских солдат, бросали их в колодцы. <…> Мы все жили в таких же условиях, так же одевались, жили в бараках, спали на полу среди клопов. <…> У меня мама тоже с колхоза приехала, тоже тогда поставить памятник жертвам?».
Против памятника, кроме пенсионерки и Артура Кривощекова из «Мемориала», высказалась также член прикамского штаба Общероссийского народного фронта Светлана Аристова. Затем вмешалась кудымкарская прокуратура. Она нашла нарушение административного кодекса и обратилась в министерство природных ресурсов Пермского края — то выписало Гуркшнису штраф в 20 тысяч рублей за «самовольное занятие лесных участков» (Статья 7.9 КоАП РФ). Потом постановление о штрафе было отменено «в связи с малозначительностью правонарушения». Памятник
Гуркшнис говорит, что уже «три раза» ходил к уполномоченному по правам человека в Пермском крае, и это помогло. Сейчас памятник все-таки хотят легализовать. Это в беседе с нами подтвердил глава Кудымкарского района Климов. «Есть план по этому поводу, как все последовательно сделать, — говорит он. — Идут первые мероприятия по земле». Подробности чиновник рассказывать не стал: «Я не буду вам объяснять, что и как. Сказал, что работа идет, идет соответствующий документооборот». Районные чиновники хотят признать монумент объектом культурного наследия и даже придумали для него имя — «Бэрья туй Галяшор», что с коми-пермяцкого языка переводится как «Последний путь Галяшора».
Впрочем, когда будут заверешены все бюрократические процедуры, глава Кудымкарского района сказать затруднился. Вряд ли мимо памятника будет часто кто-то проходить: монумент находится в отдаленном месте. Наверное, в первую очередь он нужен самим создателям. Антанас, например, после приезда сюда в сентябре этого года отвез на родину фотографии и раздавал их потомкам ссыльных. Но тем страннее выглядит конфликт, который разгорелся из-за монумента.
