Будучи офицером Штази (разговорное название министерства госбезопасности Германии — прим. перев.), Маттиас Варниг (Matthias Warnig) занимался шпионажем на Западе. Сегодня ни один иностранец в России не дружит с Путиным так тесно, как он. Он является членом наблюдательных советов четырех крупнейших российских концернов и, кроме того, исполнительным директором балтийского газопровода «Северный поток — 2».
В этом интервью он рассказывает о своем желании начать в этом году вопреки сопротивлению Брюсселя и США весьма актуальный политический проект, почему американцы не понимают европейский энергетический рынок и как выглядят его отношения с Путиным.
Welt: Это сразу бросается в глаза: вы никогда не выходите в первые ряды, а всегда остаетесь на заднем плане и оттуда дергаете за ниточки. Это ваш характер или тактика?
Маттиас Варниг: Это сознательно. Я не люблю быть в первом ряду или на первых страницах газет. Может быть, это связано и с моей жизнью. Я не хочу быть популярным среди окружающих, а хочу заниматься своими делами, которые считаю правильными и важными.
— Когда вы говорите о жизни, то имеете в виду ваше прошлое в секретной службе?
— Конечно. Моя работа в службе государственной безопасности, естественно, будет сопровождать меня всю мою жизнь. Многие по-прежнему относятся к этому критически и крайне отрицательно. А я не хотел бы дискуссий и конфронтации, они мне сейчас не нужны.
— Ваша карьера показывает, что у вас настоящий талант создавать связи и вызывать доверие. Вы учились этому, или у вас такой дар?
— И да и нет. Чтобы устанавливать контакты и поддерживать их, нужно уметь слушать и находить подход к людям. Я научился общаться с самыми различными людьми. Я бывал в разных ситуациях, у меня были обстоятельства в самых различных областях. Так приобретается опыт.
— Не потерять доверие к себе — священный принцип?
— Это так. Есть люди, с которыми можно иметь профессиональные отношения, с другими — скорее дружеские, а с некоторыми — вообще никаких. Я никогда не хотел поддерживать отношения во что бы то ни стало.
— Ваша карьера как иностранца в России беспримерна. Какие моменты в ваших явно тесных доверительных отношениях с Путиным были ключевыми?
— Об этом я не особенно много думал. Однако время, проведенное в 1991 году в Санкт-Петербурге, было, безусловно, весьма специфическим. Городу жилось очень плохо. Я жил в одной гостинице на тысячу номеров, и нас было трое или четверо гостей. Вот как мало было иностранцев. «Дрезденер банк», в котором я тогда работал, хотел открыть первый филиал в Петербурге. И с этим планом я появился однажды перед Путиным. Он тотчас распознал шанс.
— И это…
— … было началом наших отношений, даже дружбы. Прошло много времени, прежде чем мы заговорили о нашем прошлом. Тут были параллели, у нас были схожие проблемы, заботы и опасения: у меня было двое детей, у него тоже. Он спрашивал себя, что будет после развала системы. Передо мной стояли такие же вопросы. Мы оба пришли из секретных служб и получили новую работу. Обо всем этом мы беседовали друг с другом.
— Как часто вы встречаетесь теперь с Путиным?
— Иногда чаще, порой не очень. Как это и бывает в жизни. У господина Путина нет мобильника. Но если мне что-то надо и у меня есть потребность увидеть его, то у нас это получается.
— Вы являетесь членом нескольких наблюдательных советов в крупных российских концернах. Стоит ли за этим также важное поручение?
— Многие придерживаются этой теории, но никакого большого плана не существует. Я занимаю эти должности по двум причинам, они случайны и не зависят друг от друга. Ведь большинство мест в наблюдательных советах я получил в 2012 году. В 2012 году закончилось строительство «Северного потока — 1», и срок моего договора истек. Я был готов выполнять новые задачи. Параллельно с этим возник конфликт между тогдашним президентом Дмитрием Медведевым и правительством. Медведев дал указание, чтобы все министры и высокопоставленные чиновники покинули свои места в наблюдательных советах. И тогда возникла потребность в людях на эти должности.
— Это звучит почти как инсценировка, как божья воля: вы ищете, а другим как раз нужен…
— Да, иногда так бывает. Специально я стал работать только в концерне Русал (крупнейший в мире алюминиевый концерн — прим. ред). У этого концерна была весьма сложная структура собственности с очень различными характерами главных акционеров, среди которых возникали в то время многочисленные конфликты. Нужен был независимый управленец.
— В России такие должности занимают с благословения Путина, не так ли?
— Хотите верьте, хотите нет: ко мне обратился Русал, а не господин Путин. Но позднее я понял, что его проинформировали.
— Складывается впечатление, что в ваши функции как доверенного лица Путина входил определенный контроль над руководством концерна.
— Нет, никоим образом. Я — не рупор Кремля. И я не отчитываюсь в Кремле и не рассказываю там у камина, что происходит.
— Перейдем с спорному строительству «Северного потока», точнее к «Северному потоку — 2». Насколько ответственна эта работа?
— Ответственна — не то слово. Это самая ответственная работа, которую я выполнял в своей профессиональной жизни.
— Почему?
— Потому что коммерческий проект стал между тем совершенно политизированным.
— Вас это, видимо, не удивляет?
— В последовательности, в жесткости и в многоплановости — даже очень. Первый проект «Северного потока» тоже был политизирован. Но у сегодняшнего — совершенно другой характер. Дискуссия отчасти выходит уже за рамки рационального. Мы сталкиваемся с политическими темами. Но это не тот уровень, на котором я как менеджер хотел бы находиться и мог бы конструктивно действовать.
— Что же больше осложняет этот проект — США или отсутствие единства в ЕС?
— Это коктейль: смена американской администрации, тема влияния России на выборы в США, позиция некоторой части Еврокомиссии и сопротивление польского правительства. К тому же новое законодательство в Дании, хотя я всегда знал Скандинавию как прозрачное общество. По нынешнему закону, отрицательное решение больше не надо обосновывать, у парламента нет возможности внести запрос, правового пути также не существует.
— Но ведь, в отличие от первого газопровода «Северный поток», вы будете лоббировать с намного большими затратами!
— Это действительно другое измерение. Для этого требуются огромные усилия. Но если вы посмотрите в Брюсселе или в Вашингтоне на лоббистов с Украины или из Польши, то с их стороны затрат скорее больше.
— В прошлые годы вас регулярно приглашала для бесед администрация США…
— Это было, когда я был директором одной американской неправительственной организации в России, что по времени пересекалось с проектом «Северного потока».
— Таким образом вы хорошо разбираетесь в США. Кроме того, «Северный поток — 2» был представлен перед Рождеством в Госдепартаменте США. Какое впечатление у вас сложилось?
— Сам я не присутствовал на презентации, однако наши люди сочли ситуацию там крайне сложной. Мы столкнулись с принципиально отрицательным и отчасти связанным с недостатком знаний заранее подготовленным мнением. Там почти не понимают европейский энергетический рынок и ценообразование в Европе и фокусируются на угрозе со стороны России.
— Но ведь госсекретаря США Рекса Тиллерсона, бывшего главу концерна Exxon Mobil, вряд ли можно упрекнуть в том, что он не понимает энергетический рынок.
— Это верно, однако задействованные лица, с которыми мы имеем дело, различные факты не столь учитывают и в политическом плане интерпретируют совершенно иначе. А поскольку Тиллерсон теперь госсекретарь, то и он по различным вопросам обращал внимание не столько на экономические, сколько на политические аспекты. Это мы видим и в оценке нашего проекта.
— Однако и в самой Европе существует теперь страх оказаться в зависимости от России в результате увеличения импорта газа. Вам понятен этот страх?
— Ведь мы же каждый день приводим аргументы на этот счет. Некоторых людей мы убеждаем, другие начинают задумываться. Но много и таких, кто остается при своей точке зрения. Россия свыше 40 лет надежно поставляла газ, и существует взаимозависимость. И можно даже спросить, кто от кого больше зависит.
— И кто же?
— Конечно, Россия. Это довольно просто. Должен сделать комплимент Еврокомиссии: за последние годы принят целый ряд мер, чтобы создать рынок с независимыми возможностями доступа для поставщиков: возьмите хотя бы свыше 20 терминалов с жидким газом. Сценарии чрезвычайных ситуаций показали, что Европа даже при прекращении российских поставок будет располагать хорошими возможностями. Однако Россия по-прежнему располагает экспортными трубопроводами лишь в Европу, включая Турцию. И этот экспорт составляет существенный вклад в финансирование госбюджета.
— Верите ли вы еще в то, что строительство «Северного потока — 2» начнется, как запланировано, в 2018 году?
— Моя работа — сделать так, чтобы мы начали в 2018 году.
— Ближайшие месяцы будут решающими. Что и когда должно быть сделано?
— Технически и фактически мы выполнили все домашние задания и начинаем теперь мобилизовать партнеров по договору. Нам нужны разрешения от прибрежных стран. От Германии мы его недавно получили. В Швеции завершились рабочие процессы. В Финляндии — еще нет, но мы ожидаем этого в ближайшие месяцы. А потом посмотрим, какое решение примет Дания. Сможет ли она по новому закону наложить вето или нет. Я хочу сказать, что при строительстве первого трубопровода «Северный поток» у нас были с Данией самые профессиональные и самые конструктивные рабочие отношения.
— Вернемся к России. Как концерны справляются с западными санкциями?
— Я не считаю последствия в промышленном секторе столь критичными, как в сфере финансов. Путем локализации многое достигнуто совместно с западными партнерами. Однако поскольку доступ к международным финансовым рынкам драматически ограничен, российские банки сосредотачиваются на голубых фишках (акции наиболее крупных и надежных компаний — прим. ред.), что приводит к тому, что мелкие и средние предприятия остаются в убытке. У них — самые большие проблемы.
— Но реформы продвигать может только Путин. До сих пор он затягивал их. Считаете ли вы, что после президентских выборов он, наконец, примется за более радикальные реформы?
— Это было бы важно для будущего страны. Я думаю, что ответственность президента состоит в том, чтобы принять на себя этот вызов.
— В чем вы не согласны с Путиным?
— Если бы у нас были разногласия, я не стал бы предавать их гласности. Я считаю, что в нынешней ситуации государство должно стимулировать экономическое развитие. Консервативная фискальная политика была хороша и важна для стабилизации страны. Однако теперь от нее нужно отказаться на некоторый период и создать более сильную мотивацию.
