В этом материале из серии «Солнечная сторона» мы разберем, как пораженная голодом периферия победила голод и взошла на пьедестал почета большинства мировых рейтингов.
150 лет назад здесь закончился последний мор в Западной Европе. В нищей и отсталой части Российской Империи под названием Финляндия от голода умерло четверть миллиона — почти десятая часть тогдашнего населения.
В прошлом году, ровно через 100 лет после обретения независимости, Финляндия заняла ведущее место в ряде международных индексов как самая стабильная и безопасная страна с наиболее эффективным управлением. Кроме того, Финляндия занимает второе место по шкале прогрессивности общества и третье — по уровню богатства, отсутствию коррупции и социальной справедливости.
Финская юстиция признана самой независимой в мире, финской полиции больше всего доверяют, финские банки — самые надежные, финские компании — на втором месте по этичности, выборы в стране — вторые по открытости. А еще граждане Финляндии имеют высочайший уровень личной свободы, выбора и благосостояния.
Эта страна Северной Европы, население которой насчитывает пять с половиной миллионов человек, считается третьей в мире по гендерному равенству и пятой по равномерности распределения доходов. Финские малыши меньше других страдают ожирением, детвора чувствует себя в безопасности больше иностранных сверстников, а подростки занимают второе место по навыкам чтения (правда, они находятся только на третьем месте по способностям к науке).
Похоже, финны проделали неплохую работу за полтора века. Поэтому новую серию The Guardian о том, что в мире делается по уму, было бы логичным начать именно с Хельсинки.
«Если сравнить, кем мы были и кем мы стали, я думаю, можно с уверенностью говорить о финском чуде, — сказал нобелевский лауреат по экономике Бенгт Хольмстрём (Bengt Holmström), не склонный к преувеличениям. — Как и почему это произошло? Вот это вопрос».
Разумеется, это мысленное упражнение условно: в мире не найдется двух одинаковых стран, у всех народов разный уклад жизни и история. Полученные знания не всегда применимы к другим. Тот волшебный соус, который придал вкуса Финляндии, вряд ли окажется столь же полезен, скажем, для Франции.
Верно, однако, и то, что сами финны, если им продемонстрировать долгий список их социальных и экономических достижений, лишь хмыкнут: ну конечно, мы только-только оклемались после затяжного спада, уровень безработицы — 8%, популисты-националисты набрали 20% голосов — в общем, страна уже не та. Многие — правда, уже в шутку — спросят: «А что, есть страны, где еще хуже?»
Однако если поинтересоваться о рецепте того самого соуса у экономиста, социолога и экс-президента, то получишь интересный набор ингредиентов.
Для начала — о географии и, как следствие, климате. «Мы живем, — говорит, тщательно подбирая слова, Тарья Халонен (Tarja Halonen), президент страны с 2000 по 2012 год, — в месте удаленном, холодном и суровом. Каждому приходится много работать на себя. Но этого недостаточно. Помогать надо еще и соседу».
Брюс Орек (Bruce Oreck) служил послом США в Хельсинки при Бараке Обаме (Barack Obama) и настолько полюбил этот город, что решил остаться. Он говорит о «глубоком и длительном взаимодействии»: «Финны надеются на свои силы и живут наособицу, но в то же время являются частью коллектива, где важны правила. Это культурная особенность, которая успела стать частью личной химии».
Из всех своих слов самым непереводимым финны считают «sisu» — мужественное упорство на грани упрямства и вопреки всем трудностям. Именно это качество в 1939-1940 годы помогло финской армии в 350 тысяч человек не только дважды отбить втрое превышающие по численности советские войска, но и нанести урон в пять раз больший, чем понесли они сами.
Однако есть еще одно, еще более характерное слово, считает Сирпа Кяхкёнен (Sirpa Kähkönen), автор исторических романов и лауреат премий. «Talkoot» обозначает коллективный труд ради общего блага. «Это может быть урожайная страда, пилка дров, сбор денег. Главное — общее дело. Все вместе, наравне».
Сотрудничество и относительное равенство проходят красной нитью через финскую историю. Все 600 лет шведского правления и еще век под властью России Финляндия, по словам Кяхкёнен, оставалась «бедной и демократичной». «Крепостных не было, но не было и бар-толстосумов. В обществе не было иерархии».
Классовые различия в Финляндии были незначительными еще до получения независимости в 1917 году, говорит социолог Риитта Яллинойя (Riitta Jallinoja). «Даже промышленная революция прошла скромно: никаких Ротшильдов, никаких Фордов, даже никаких Валленбергов, как в Швеции».
Это правило действует и в современном Хельсинки, городе чистом, функциональном и очевидно процветающем. «Ты запросто можешь идти по улице рядом с крупнейшим богачом и даже не догадываться об этом», — рассказывает Орек. «В Финляндии не принято ни смотреть свысока, ни снизу вверх. Все друг другу ровня», — объясняет Халонен.
В демократизме финского общества лежит и корень успеха национальной системы образования, созданной в 1866 году — опять же, задолго до независимости — и ныне считающейся одной из лучших в мире. «Просвещение стало ключом к успеху», — считает Яллинойя.
По мнению философа и почетного профессора Иллки Ниинилуото (Ilkka Niiniluoto), вся финская государственность — «социальный конструкт, созданный университетскими профессорами». Университетская среда, стоявшая во главе националистского движения, «создала Финляндию как нацию, ее язык, историю, фольклор, литературу, музыку, символизм и фольклор. Лидером националистов был профессор философии». (По всей видимости, имеется в виду Юхан Вильхельм Снелльман (Johan Vilhelm Snellman), философ, писатель и государственный деятель, один из крупнейших фенноманов XIX века — прим. пер.)
После обретения независимости почти 30% финских президентов и премьер-министров были университетскими профессорами, а если брать ранний этап — то даже половина. «Они создали страну такой, какой мы ее знаем сейчас. Но главное, они дали народу уверенность в социальной мобильности и веру в силу образования. Это часть нашей истории», — говорит Яллинойя.
И даже то, что Финляндия ныне считается страной с самым высоким уровнем грамотности, во многом связано с тем, что в XIX веке молодые не могли венчаться в лютеранской церкви, не пройдя своего рода тест на грамотность. «Недурная мотивация научиться читать», — отмечает Халонен.
Равенство полов тоже было заложено в финское общество. Даже при том, что в других странах женщины раньше добились права голоса, финские женщины в 1906 году первыми получили право быть избранными. В парламенте первого созыва было 10% депутаток. Для сравнения, сейчас эта цифра составляет 42%. Уже в 1930-х женщины составляли почти 30% студенчества. «Финские женщины всерьез взялись за свои права, и мужчины им не мешали», — говорит Халонен.
Здесь нужно добавить еще и другие ингредиенты. Финляндии повезло с мудрыми лидерами во время Второй мировой войны и после нее, считает Хольмстрём.
«Они радели о благе страны, не боялись крутых мер и действовали рационально. И страна единодушно их поддерживала, поскольку все знали, что мы боремся за наше выживание».
Неизменно коалиционные правительства, заботясь о преемственности, принимали ответственные решения, вкладываясь в промышленность и инфраструктуру — и они окупились сторицей. Даже современная, высокотехнологичная Финляндия, привлекающая массу стартапов, родилась из рекордных инвестиций в научные разработки, достигших почти 4% ВВП в 1990-х.
Несмотря на войну, распад Советского Союза и глубокий кризис 1990-х, финская экономика росла со скоростью, сравнимой разве что с Японией — и неуклонный рост укрепил доверие к государственным институтам. «Народ постоянно ругает правительство, и зачастую не без причины, но по большому счету доверяет ему», — поясняет Кяхкёнен.
И это неспроста: Финляндия тратит на социальные нужды 31% своего ВВП, и это второй показатель среди стран-членов Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). «Уж если браться за настоящее социальное государство, все должно работать настолько хорошо, чтобы всякая частная альтернатива оказывалась попросту бессмысленной», — высказывается Халонен.
Финны очень сильно доверяют друг другу, считает юрист и общественный деятель Андре Чакер (André Chaker), перебравшийся в Финляндию 26 лет назад из Канады. Коррупции и организованной преступности в стране, считай, и не существует. «Это не может не сказываться на бизнес-климате. Здесь все быстрее и надежнее».
Такое доверие рождает не только уверенность, но и тягу к новаторству. Всемирный экономический форум считает Финляндию самой инновационной страной на душу населения. Десятилетиями облик страны формировали горно- и лесопромышленники, затем некогда могучая Nokia, а сейчас по числу стартапов на душу населения Финляндия уступает только Кремниевой долине.
Получается, что волшебный соус готовится из фундаментальных добродетелей: уверенности в своих силах, сотрудничестве, равенстве, тяге к образованию и доверии. В основе этого лежит особая степень отношений, считает Ану Партанен (Anu Partanen), финская журналистка, живущая в Нью-Йорке. Она называет этот феномен «нордической любовью», поскольку он наблюдается также в Швеции, Норвегии и Дании.
«Гармония в семье возникает лишь между равными и независимыми личностями, будь то родители, дети или супруги, — говорит Партанен. — На общественном уровне это означает стремление к независимости, свободе и равным возможностям для каждого».
