Если два события происходят одновременно, то они могут быть связаны между собой, а могут и не быть. 19 марта 1938 года Исидро Фабела (Isidro Fabela), представитель Мексики в Лиге Наций в Женеве, подписал составленную на французском языке ноту генеральному секретарю этой международной организации Жозефу Авенолю (Joseph Avenol).
В ноте говорилось: «Тот факт, что руководство в Вене передало власть опирающимся на насилие оккупантам, не может служить оправданием агрессору, и Лига Наций не должна оставлять этот свершившийся факт без энергичных протестов и санкций, предусмотренных пактом Лиги Нации». Практически в то же самое время правительство в Мехико объявило о национализации нефтяной промышленности, находившей в основном в руках американских концернов. Этот был явный случай нарушения существующих договоров.
Может быть, протест против неправомерного присоединении Австрии к германскому рейху был всего лишь попыткой отвлечь внимание общественности от настолько же противоправной национализации американской собственности? Ведь было известно, что американский президент Франклин Д. Рузвельт относился скептически не только к гитлеровской Германии, но и к собственной нефтяной промышленности. Но в самой Австрии большинство людей придерживаются иной точки зрения.
В 1956 году одна из прилегающих к Дунаю площадей была названа Мексико-Платц — в знак благодарности за ноту Фабелы, пусть даже не имевшую никаких последствий. В 1985 году здесь поместили следующую надпись: «В марте 1938 года Мексика была единственной страной, которая заявила в Лиге Наций официальный протест против насильственного присоединения Австрии к национал-социалистическому германскому рейху. В память об этом акте город Вена присвоил этой площади название Мексико-Платц».
Противоречивые сигналы из Москвы
Как следует оценивать реакцию Мексики и почему она стала единственным официальным протестом? Эти вопросы стали предметом обсуждения на состоявшейся недавно представительной конференции в Институте исследования последствий войны имени Людвига Больцмана при Дипломатической академии в Вене. В ряду мероприятий, посвященных 80-ой годовщине «аншлюса», эта конференция стала единственным мероприятием, на котором стали известны действительно новые факты.
Это объяснялось прежде всего международной направленностью конференции, в которой, помимо экспертов из Италии, Франции и, конечно, Мексики приняли участие многие российские исследователи советской политики конца 30-х годов. А тогда Москва отреагировала на присоединение Австрии к Третьему рейху довольно противоречиво.
С точки зрения международного права было ясно, что «аншлюс» — грубое нарушение Версальского договора держав-победительниц с Германией, а также Сен-Жерменского договора между державами-победительницами и Австрией. Некоторые особые положения этих соглашений, которые, кстати, стали не результатом переговоров, а были продиктованы, категорически исключали объединение Германии и Австрии.
Версальский договор, который Гитлер критиковал почти в каждой своей речи, весной 1936 года был практически нарушен вступлением немецких войск в Рейнскую область. Каковы были вообще политические и дипломатические возможности для протеста в данной ситуации?
Влияние гражданской войны в Испании
Советский Союз обратился 18 марта 1938 года к министерствам иностранных дел в Вашингтоне, Париже и Лондоне с предложением выразить коллективный протест против «аншлюса». Советский министр иностранных дел Максим Литвинов назвал ввод немецких войск «актом насилия» и «опасностью для всей Европы» и сигнализировал готовность своей страны к санкциям. Но ответа на предложение не последовало.
Спецслужбы в Москве уже давно считали, что НСДАП систематически подрывает государственные и общественные институты Австрии — что, впрочем, не соответствовало действительности, но свидетельствовало об образе мышления советских руководителей. Они не видели возможности активно вмешаться в ситуацию, в том числе и на фоне жесткой конфронтации во время бушевавшей тогда в Испании гражданской войны.
Наконец, 14 апреля 1938 года временный поверенный СССР в Берлине официально сообщил германскому министерству иностранных дел о закрытии советского представительства в Вене — это было фактически безоговорочным признанием «аншлюса». Но в то же время это было и некой данью реальности: ведь уже 13 марта 1938 года полномочный представитель Австрии в Москве приказал вывесить над входом в здание представительства знамя со свастикой.
Великобритания реагировала крайне нерешительно. Это было связано с политикой Лондона последних лет: заключив в 1935 году германо-британское флотское соглашение, она в принципе смирилась с фактическим нарушением Версальского договора. А серый кардинал британской внешней политики лорд Эдвард Галифакс (Edward Halifax) в ноябре 1937 согласился на требование Гитлера ничего не предпринимать против изменения европейских границ, если таковые будут происходить мирно.
В феврале 1938 году Галифакс стал министром иностранных дел. Умиротворение Гитлера («appeasement») стал главной максимой британской политики. С таким главным дипломатом никакой ясный протест был невозможен.
Во Франции же как раз 10 марта 1938 ушло в отставку очередное слабое правительство. Но и без этого никто тут не желал выступать единым фронтом против Третьего рейха без такого партнера, как Великобритания. Венский историк, специалист по Франции Томас Ангерер (Thomas Angerer), метко описал реакцию Франции — «возмущенное попустительство».
А вот Италия, до 1936 года одна из опор австрийского федеративного государства, уже давно стремилась к более тесным контактам с нацистской Германией. Тем не менее руководство режима Муссолини весной 1938 года провернуло «сделку» с Гитлером, как описал Михаэль Гелер (Michael Gehler). Историк из Хильдесхайма показал, как Гитлера заставили пойти на уступки в вопросе Южного Тироля.
«Фюрер и рейхсканцлер» всегда рассматривал эту в культурном отношении немецкую, но с 1919 года относящуюся к Италии область как «главный осложняющий фактор» своей политики союзов. Через пару месяцев после «аншлюса» остальной Австрии, в том числе и Северного Тироля, он согласился на скорейшее переселение немецкоязычного населения Южного Тироля в рейх. Такую цену запросил Муссолини за поддержку последовавшего вскоре «возвращения в рейх» судетских немцев. В июне 1939 года шеф СС Генрих Гиммлер (Heinrich Himmler) составил соответствующий план, состоящий из трех этапов.
А что же Мексика? Историк Штефан Мюллер (Stefan Müller) рассказал, что решение о национализации нефтяной промышленности было принято в период с 7 по 10 марта 1938 года. То есть перед тем, как стало известно об эскалации отношений между Третьим рейхом и австрийским канцлером Куртом Шушниггом (Kurt Schuschnigg) и, соответственно, еще до ввода войск в ночь с 11 на 12 марта.
По меньшей мере это решение могло не иметь ничего общего с «аншлюсом». Действия Мексики не попадали под действие принципа, суть которого состоит в «использовании благоприятной возможности, предоставленной каким-либо международным кризисом, для создания прецедента в другом кризисе, сомнительном с точки зрения международного права».
Экспансия Японии и Италии
Но, может быть, протест Мексики должен был отвлечь внимание от национализации? Это, с точки зрения Мюллера, также маловероятно. Реакцию Мексики проще понять на основе более ранних действий страны: еще в 1931 году ее правительство протестовало против нападения Японии на Маньчжурию, в 1935 году против нападения Италии на Абиссинию. С 1936 Мексика выступала за республиканцев в гражданской войне в Испании.
Совпадение по времени протеста Мексики против «аншлюса» с национализацией нефтяной промышленности, которая, по сути, должна была стать актом борьбы против чрезмерного доминирования США, было скорее случайным. И участники венской конференции пришли к важному выводу о том, что нет необходимости ставить под сомнение традиционное уважительное отношение к реакции Мексики.
