Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Путешествие Ольги Мартыновой и ее встречи с читателями: миф о немецком порядке и русской тирании

Когда растает снег? Официальные отношения между Россией и Германией давно не были такими холодными, только вот предрассудки разрастаются. Впечатления от путешествия по России.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Для меня это нечто особенное — отправиться в путешествие по России. Иногда у меня возникает ощущение, будто я нахожусь в двух симметричных ситуациях: в Германии я стараюсь поправить картину о России, искаженную СМИ, а в России — наоборот. Я считаю, что нет ни идентичности, ни менталитета, а немецкий порядок — это такой же миф, как и русская тирания.

Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Москва, Новосибирск, Уфа. Эти города такие разные, но они так похожи друг на друга зимой, которая в этом году непривычно затянулась. Толстый слой снега даже при плюсовых температурах растает еще через пару недель. Поезда ездят без задержек, хотя снег покрыл и рельсы. Из окна поезда виднеется белый снег, голубые следы и темные круги вокруг стволов деревьев. В городах из-за выхлопов автомобилей он зачастую черный, но также и голубой, золотой, и серебряный из-за отражения света. Огромные ледяные сосульки на крышах домов. Во всех городах на улице еще холодно, а в домах чрезмерно натоплено. На севере отопление намного сильнее, и если Достоевский жаловался на скупость немцев, которые зимой лучше замерзнут до смерти, чем будут топить, как следует, то немцы, в свою очередь, страдают от слишком натопленных российских квартир. Культурные различия, как-никак.


Влюбленная в саксонскую весну


Трудно найти более подходящий момент для такого путешествия, во время которого проводятся встречи с читателями. Все газеты пишут о высылке дипломатов со стороны России и западных стран. Последнее, что я говорю во время small talk в Германии, и первое — в России — «Будем надеяться, что дело Скрипаля не станет новым выстрелом в Сараево». После трехнедельного путешествия по российскому снегу, сейчас я сижу в чешском поезде, который едет в Прагу и везет меня из Берлина в Дрезден, и я просто влюблена в саксонскую весну за окном.


Сирийский конфликт повышает градус внешнеполитической эскалации. «Русский медведь рычит, но не кусается… И немецкой общественности стоит в следующий раз выучить этот урок и не воспринимать каждое воинственное высказывание Москвы как чистую монету», — пишет газета, будто хочет еще больше подтолкнуть страны к грани катастрофы. Когда я в России рассказываю, что приехала по приглашению Института им. Гете, все тут же говорят, что надеются, что он не разделит судьбу закрытого в России Британского совета. Поскольку наши знакомые — представители искусства и литераторы, их зачастую напрямую затрагивают такие события.


«Лучше подождем»


Мы находимся в Петербурге, сидим вместе с одним лириком в грузинском ресторане. Добираясь сюда, мы прошли через обледеневшие горы снега и глубокие лужи. Наш друг как раз приехал из Москвы, где он принял участие в организованном американским ПЕН-клубом вечере авторов, которых он переводил. На следующий день мы гуляли вдоль замерзшей Невы вместе с другим другом, который в петербургском офисе ПЕН-клуба отвечает за авторские чтения. Некоторые люди ходили по замерзшей реке, спустя несколько дней МЧС разослал всем жителям Петербурга СМС с предупреждением о том, что в связи с потеплением выход на лед реки опасен для жизни.


«Попробуем организовать что-нибудь вместе с немецким ПЕН-клубом?» — спрашиваю я. «Давай лучше подождем, когда все немного успокоится», — говорит он. В кафе мы встречаемся с директором небольшого амбициозного издательства. Хотя все выглядит безнадежно, издательство делает все, что может, говорит она. Имеется в виду, прежде всего, развитие книжного рынка, которое в России выглядит не лучше, чем на Западе.


В других городах тающий снег даже тротуары превращает в пруды. Во многих из них движение затрудняется еще и тем, что повсюду ведутся приготовления к чемпионату мира по футболу. В известном с XIX века ярмарочном городе Нижнем Новгороде, например, перестраивается вокзал. К чемпионату мира все должно блестеть. Большая часть наших знакомых жалуется, что в этом городе на Волге исторические стальные конструкции в порту — районе города, который образуется в месте слияния Волги и Оки и откуда открывается невероятный вид на мыс — были демонтированы, чтобы территория вокруг нового стадиона выглядела как новенькая.


В этом городе благодаря пьесе Максима Горького «На дне» находится знаменитый дом, ставший прототипом ночлежного дома из пьесы. На соседней улице проходит экскурсия, на которой рассказывают о ночлежках для бедных в XIX веке, где во время ярмарок, когда все было забронировано, останавливались и богатые гости. Например, маркиз де Кюстин, чья книга «Россия в 1839 году» в свое время была бестселлером, полная модных в то время псевдонаучных поучений: «Буржуазная Германия для России все еще более чужая, чем Испания, с ее народами, в венах которых течет арабская кровь». Такие немецкие, как он считает, черты, как «медлительность, неповоротливость, грубость, тревожность и неуклюжесть противоречат славянскому духу». С испанскими «местью и тиранией» славяне скорее подружатся. Экскурсовод цитирует из своей книги, как у того в Нижнем Новгороде вызывали отвращение тараканы на потолке в его комнате.


Дикие 90-ые годы


Над этим симпатичным районом города расположен Кремль (Кремль есть не только в Москве, само слово означает «крепость»), там в здании арсенала середины XIX века расположился Центр современного искусства. Здание в середине 90-х годов было полностью разрушено, когда после падения СССР государство перестало следить за государственными институтами, а частные инициативы только начинали появляться. Там были люди, которые выступили за развитие этого здания.


Сейчас на трех этажах расположены выставочные залы, кинозалы, кафе, книжный магазин. Особый объект — Дуся. Ее череп был найден здесь в ходе раскопок, в лаборатории был восстановлен ее внешний вид, для нее была выдумана типичная история о жизни женщины в XVI веке. Она рассказывает эту историю на аудиозаписи, она единственная в этом городе, кто говорит с характерным волжским акцентом с акцентированием гласной «о» в неударной позиции. Было научно доказано, что череп датируется XVI веком. Но 90-ые годы были полны историй, когда подобные находки были внезапно идентифицированы как новейшие и оказывались не в музее, а в полиции.


Те дикие 90-ые годы в России были не только временем неожиданной свободы, но и периодом страшного явления дикого капитализма. Когда разные эксперты сегодня объясняют, что русские поддерживают Путина, потому что он вернул им национальное самоощущение, принадлежность к великой державе, они упускают из виду тот момент, что люди после восстановления государственных структур радовались, прежде всего, безопасности, что они вечером снова могут гулять по городу, не боясь при этом быть ограбленным или побитым, или тому, что служащие государственных учреждений (в том числе учителя и врачи) снова регулярно стали получать зарплату.


Современное искусство здесь еще нельзя назвать обычным явлением; и если кто-нибудь из городского руководства заинтересуется этим хорошо и со вкусом отремонтированным зданием и захочет прибрать его к своим рукам, он скажет, что здесь пропагандируются «неправильные ценности».

 

В поезде из Нижнего Новгорода в Москву учительница музыки, возвращающаяся с какого-то детского музыкального фестиваля, говорит с кем-то по телефону и жалуется. Дети, которые, по ее словам, пели безупречно, не получили приза, потому что их песня была признана «кичем» и «пропагандой материальных ценностей». «Ведь мы живем в XXI веке!» возмущается она. С теми или иными «ценностями» сейчас приходится сталкиваться постоянно, причем не только в России. Во всем мире говорят о тех или иных ценностях — демократических, европейских, традиционных, национальных, семейных и т. д. Демагогический потенциал «ценностей» пугающе велик.


Голоса немецких адептов «ценностей идентичности» добрались до России. Многие вопросы, возникающие в ходе нынешней поездки, отражают шум, поднявшийся в немецких СМИ: Правда, что там из-за мигрантов уже жить невозможно? Правда, что немцы из-за Второй мировой войны боятся высказываться против иностранцев и что в Германии по этому вопросу нет свободы слова? Получала ли я после того, как мне была присуждена стипендия для поездки в Крым, какие-то указания, о чем я могу, а о чем не могу писать? «Ни в коем случае!» — отвечаю я с большим удовольствием — я уже успела на нескольких мероприятиях рассказать, как сталкивалась с ситуациями, когда кто-то утверждал, что в Германии все СМИ настроены одинаково.


Дискуссия в новосибирском Академгородке, известном с 1960-х годов клубе, считавшемся еще до его основания островком свободы. Основанный в конце XIX века Новосибирск быстро разросся и превратился в «столицу Сибири», а после Второй мировой войны еще и в научно-исследовательский центр. Снег здесь очень темный, и сначала кажется, что он такой из-за очень интенсивного дорожного движения. Однако говорят, что сюда долетает пыль с расположенных южнее казахских степей.


Мои собеседники в Академгородке — философ и женщина-политик. Публика в зале принимает участие в дискуссии. Заметно, что в России, как и в других странах, люди стремятся к упразднению границ (по крайней мере, внутренних). Но есть также и противоположное движение — в сторону возведения дополнительных барьеров. Мои собеседники выступают за открытый мир без границ. Политик задумчиво говорит на замечание кого-то из зрителей по поводу «проблемы мигрантов» в Западной Европе, что в России представители разных религий живут в мире друг с другом.


Вопрос с Европой


Руководительницу Немецкого читального зала в Уфе, столице Башкирии, зовут Гизела, хотя сама она башкирка, а не «русская немка», как я подумала сначала. У ее матери в детстве была подруга по переписке из ГДР, и девочки договорились назвать своих дочерей в честь друг друга. Гизела олицетворяет собой дружественность и открытость миру. Она училась в Германии, а сейчас много путешествует. Она показывает мне Уфу.


Мы пришли в старую мечеть, которую когда-то любила ее бабушка. Здесь старые мечети (в отличие от шикарных и претенциозных новых) со своей скромной архитектурой удивительным образом похожи на старые русские церкви: белые и простые внешне. Медресе при мечетях также напоминают старинные монастыри. На заднем плане виднеются замерзшая река Белая и покрытые снегом склоны на ее берегах.


Нам повезло, и мы застали окончание молитвы. Мулла, муэдзин, все очень спокойно, народу не слишком много. Мужчины по окончании молитвы поспешили к своей обуви и быстро ушли. Женщины надевали сапоги медленно — и задумчиво. Другую сторону Уфы составляют многочисленные деревянные дома с резными оконными рамами — типичная архитектура для старинных российских городов. В одном из этих домов провел свое раннее детство (с 1795 по 1797 год) писатель Сергей Аксаков. Я иду через эти комнаты, знакомые мне по его произведениям — и узнаю их вновь.


Иногда у меня возникает ощущение, что нахожусь в двух симметричных ситуациях: в Германии я стараюсь противостоять искажению информации о России в СМИ — а в России наоборот. На одной студенческой конференции в России речь зашла об отношении к Европе. В России часто и с удовольствием упоминают книгу Шпенглера «Закат Западного мира» (Der Untergang des Abendlandes), хотя не всем доступны содержащиеся в ней полутона: так, в Германии о «Западном мире» говорит организация Pegida, а в России это словосочетание перевели просто как «Европа», и под этим подразумевается, в частности, непосредственно ЕС. Кроме того, многие не учитывают, что Россия также относится к Европе.


На мое замечание, что нет ни идентичности, ни менталитета, а есть лишь определенные обстоятельства, которые заставляют людей действовать тем или иным образом, и иногда намного более важную роль играет профессиональная, а не национальная принадлежность, один студент ответил, что существует что-то вроде менталитета, и приводит в качестве примера немецкий «порядок», типичный для немецкого характера.


Конечно, все смеются, когда я говорю, что немецкий «порядок» — это лишь миф, они думают, что я шучу. Я буду вспоминать этот разговор, когда приземлюсь в берлинском аэропорту Шёнефельд (Schönefeld) или буду спешить на поезд, чтобы вовремя успеть в Дрезден, где меня по предварительной договоренности, достичь которой было довольно трудно, должны встретить. Я успела к поезду вовремя — но вдруг узнала, что он был отменен, а следующий отправится лишь через 40 минут.


Конечно, для меня это нечто особенное — отправиться с лекциями в путешествие по России в качестве немецкой писательницы. Молодая журналистка спрашивает меня, хотят ли немцы конфронтации с Россией, и я отвечаю: «Нет». Говорю ли я при этом правду? Думаю, да, но с оговоркой, что говоря о «немцах» (так же, как и о «русских»), надо понимать, что речь идет не о некой единой массе, а о великом множестве разных людей.


Если сравнить общее настроение с настроением в преддверии Первой мировой войны (в юбилейном 2014 году было много поводов вспомнить о ней), то можно заметить, что большинство людей не поддаются фанатичному энтузиазму. Первая мировая война закончилась почти 100 лет назад. В последующие годы нам предстоит еще немало юбилеев разных катастроф. При этом понятно, что ни одну проблему современности нельзя решить одной лишь силой. И тем не менее по всему миру есть много партий, выступающих за применение силы.


По дороге в аэропорт я вижу в окно такси один и тот же пейзаж: толстый, слоистый снег: геология зимы. Однако температура постоянно держится выше нуля. На православную Пасху Москву, украшенную искусственными вишнями и огромными пасхальными яйцами, усердно чистили от сугробов, который дворники лопатами раскидывали с газонов на тротуары и проезжую часть, чтобы он таял побыстрее. Я дописываю последние путевые заметки в почти по-летнему теплом Франкфурте и ловлю себя на том, что думаю, можно ли считать потепление метафорой, относящейся к нынешней морозной политической атмосфере. Хотелось бы верить, что это будет именно так.

 

Ольга Мартынова родилась в 1962 году в Красноярске. Писательница, живет во Франкфурте-на-Майне.