Я учился в Москве в те годы, когда страну бросало из стороны в сторону, до тех пор пока она окончательно не разлетелась на маленькие кусочки.
Тогда Москва представляла собой зрелище жалкое — нищая, голодная, пыльная. Осколки столицы метрополии когда-то великой державы ввергали в глубокую апатию. Апатия перерастала в депрессию, когда на занятиях преподаватели высшей оценкой наших трудов на почве соискания знаний считали возможность остаться в Москве, а не поехать куда-то, к примеру, в Североморск или Читу. Фраза «вы поедете» на протяжении всей учебы звучала как угроза. Но вот, курсе этак на третьем, я сказал себе: может, кто куда и поедет, а я вернусь в самый красивый город на земле — мой Киев. И жизнь понемногу начала налаживаться.
В 1993-м Кучма и Черномырдин провели «обмен учащимися» высших военных учебных заведений: москвичи вернулись домой, а нам дали 48 часов на то, чтобы отметить выпуск, прийти в себя и покинуть Москву.
Мы вернулись в свой Город, город каштанов и парков, город никуда не спешащих и улыбающихся людей, город Турбиных и Паниковского, Голохвастова и лейтенанта Кузнечика. Контраст между Киевом и Москвой был колоссален. Чуть ли не каждые выходные я встречал в Киеве друзей со всего бывшего СССР. Не было человека, который не влюблялся бы в Киев с первого взгляда. Питерцы еще могли держаться, все остальные сдавались сразу. Я знаю десятки семей из России, решивших, что растить детей лучше всего в Киеве, и переехавших сюда с деньгами, знаниями и бизнесом навсегда. Ведь знал Булгаков, когда говорил: нет на свете города красивее, чем Киев.
Но дальше все пошло не по Булгакову, а по Паустовскому: «все изменилось, все казалось нарочитым — и гайдамаки, и язык, и политика, и сивоусые громадяне-шовинисты, что выползли в огромном количестве из пыльных нор».
Приходя, рыцари города грабили и сжигали, современные политические варвары — намного алчнее и прагматичнее, они Город начали застраивать и брать мзду с мещан. За десятилетие на Печерских холмах выросли фаллосообразные чудища, на фоне которых Киевская Лавра смотрится словно мать Тереза на соревнованиях бодибилдеров. Киевская София окружена плодами строительной «золотой лихорадки», с каждым днем в буквальном смысле «выдавливающими» ее с веками насиженных мест; центр Города, обустроенный меценатами Терещенко и Бродскими, создавшими образ Киева, полностью обезличен и обезображен…
Конечно, по своему вкладу в уничтожение и унижение Города нет равных Черновецкому с его «молодой командой», разве что Батый со своей ордой. Но лавры (в денежном эквиваленте) Космоса не дают спокойно эмигрировать еще одному «государственнику». Когда киевляне выбирали Виталия Кличко, верили: великий спортсмен, небедный человек, объехавший весь мир, вернет город, защитит его и очистит от грязи в прямом и переносном смыслах. Но «большой человек» оказался «мелким и слабохарактерным приспособленцем». Город продолжил умирать: инфраструктура разрушена, нелегальное строительство уже ведется на каждом пятачке, сгоревшие остовы исторических зданий, словно в насмешку задрапированные лозунгом «Як тебе не любити, Києве мiй», на улицах идет настоящая криминальная война — ни дня без взрыва, стрельбы, захвата. Киев пахнет не сиренью, как когда-то, Город пахнет Бортничами, точнее продуктом Бортнической станции аэрации. Город словно дворняга — брошенный, грязный, ничей! Нет хозяина у Города, нет тех, кто собирается в нем жить! Киевляне, как когда-то уехал киевлянин Булгаков, стали покидать Город.
Но, как писал Мастер (не тот, что мастер спорта по боксу): «Сейчас в Киеве великая усталость после страшных громыхавших лет… Но трепет новой жизни я слышу. Его отстроят, опять закипят его улицы и станет над рекой… опять царственный Город».
Перефразируя Бориса Гребенщикова:
Город умрет, если будет ничьим,
Пока не поздно,
Пора вернуть этот Город себе!!!
