Вы бы, скорее всего, такого о нем не подумали, но он судил матчи чемпионата мира по футзалу. Аж три раза! Он начинал футбольным арбитром, но ему не нравилось, что игроки по-хамски на него орут. Однажды возмущенные болельщики хотели закрыть его в раздевалке.
Когда у него есть время, он идет на хоккейный матч, и неважно — в Москве, Хабаровске или Владивостоке. Как только по телевизору во время нашего интервью звучит новость о том, что звезда тенниса Каролина Плшкова проиграла в Бирмингеме словачке Рыбариковой, он восклицает: «Как такое возможно?»
«Я люблю спорт», — говорит Мирослав Карас, самый давний зарубежный корреспондент Чешского телевидения.
Он уехал за рубеж еще до распада Чехословакии и до сих пор домой приезжает только в отпуск или по делам. После длительного пребывания в Польше Карас переехал в Россию. У нас ушла неделя, чтобы во время чемпионата мира по футболу уговорить его найти время для двухчасового интервью. Хотя в Москве он живет буквально в соседнем доме.
Idnes: Насколько серьезно Вы относились к роли футбольного арбитра?
Мирослав Карас: С полной серьезностью. Правда, я был слишком молод и восприимчив. Я судил на играх самого низкого уровня «дворовой лиги», но я всегда настаивал, чтобы игра была честной. И все меня воспринимали как гада, который всем хочет только вредить.
— Из-за оскорблений Вы перестали судить и большой футбол?
— Мне не нравилось. Меня ругали не только 30 парней, которые стояли у ограждения с пивом в руках, но и игроки. Я учился в институте и не был готов к подобной безжалостной реакции. Я удивлялся всем тем моим коллегам, кто остался, несмотря ни на что. Сплошная нервотрепка.
— Может, с Вами в роли арбитра приключилась какая-нибудь забавная история?
— Однажды — кажется, это было в Дубче… или в Пршедни-Копанине? Сейчас уже не помню. Я показал столько красных карточек за грубые фолы, что играть уже было не с кем. Мне пришлось досрочно завершить матч. Знаете, будучи студентом, каждую субботу и воскресенье я ходил комментировать игры волейбольной женской лиги на Фолиманку, чтобы подзаработать. Я сидел среди секретарей, объявлял счет и говорил: «Потеря. Отыгранные блоки». И как только заканчивался волейбол, я убегал судить футбол.
— На крупные соревнования Вас не брали?
— Я бы сказал, да, но я должен был активнее добиваться этого: ходить на заседания комитета, интересоваться и, образно говоря, шустрить. Но у меня не было времени, а уж тем более желания.
— Поэтому Вы ушли в футзал?
— Мне казалось, что парни, которые ходят играть в зал, больше уважают труд арбитра. Они не вели себя так по-хамски, хотя от них я тоже многого наслушался. Я начинал с азов — в зале в районе Йижни Мнесто. Потом я продвинулся через «Деканку» и «Татру Смихов» и дошел до международных турниров в Мексике и Аргентине.
— Футзал Вас сломал?
— Нет, я его в обиду не дам, хотя в то время его еще называли футболом в зале и играли «медленным» мячом.
— Что у Вас осталось на память?
— Почему Вы ушли?
— Я не мог совместить судейство с работой. Я поехал работать в Польшу и не мог рассчитывать на то, что мне разрешат не судить игры по выходным, но при этом ездить на чемпионаты.
— Вы были на трех чемпионатах, не так ли? В Италии в 1991, в Аргентине в 1994 и в Мексике в 1997 году.
— Помню, как в Аргентине я судил стартовый матч. Полный зал на 21 тысячу зрителей. Все прыгали, махали шарфами, и я не слышал самого себя. Каждый день в газетах было по пять — шесть страниц о футзале. С Огненной земли я постепенно добрался на север к водопадам Игуасу. Кроме того, я узнал, что в Комодоро-Ривадавия (это порт в заливе Сан Хорхе) проживает чешская община. Я, как журналист, запросил некоторую информацию и когда прилетел, меня уже встречали с чешским флагом как главу государства. Это незабываемо.
— Раз Вы упомянули главу государства, то как Вы думаете: российский президент Путин выигрывает от организации чемпионата мира по футболу?
— Да, и завоевывает еще большее уважение россиян. Когда простые россияне превозносят его, они делают это искренне. В этом народе глубоко укоренилось советское мышление. Они по-прежнему считают распад Советского Союза ужасной трагедией. Что они видели? Горбачева, который, по их мнению, (хотя Запад считает его героем) является предателем, позволившим великой империи распасться. Потом пришел Ельцин, который любил выпить, часто нес ерунду и был неуправляемым. И вдруг появился Владимир Путин, патриот. А, главное, женщинам понравилось, что он не пьет и у него мускулистое тело.
— Он воспользовался удобным моментом?
— Идеально воспользовался. Он пришел к власти в 2000 году, когда российская экономика переживала спад, разваливались предприятия, происходили массовые увольнения. Денег на зарплаты не было. Например, вы работали на предприятии, выпускавшем кастрюли, а зарплата выдавалась не деньгами, а этими кастрюлями. Людям самим приходилось превращать их в деньги. В россиянах убили ощущение идентичности и гордости: «Кто мы, если не граждане СССР?» И тут появился Путин.
— Автократ.
— Русские снова летают в космос. Они успешны и снова, как держава, равняются на Соединенные Штаты и Китай. В магазинах полно товаров, а по улицам ездят дорогие тачки. И даже если, например, люди живут в однокомнатной квартире с совмещенным санузлом, внизу у многоэтажки у них стоит «Ленд Крузер». Скажи мне, на чем ты ездишь — и я скажу, кто ты. Поэтому россияне любят Путина. Они больше не стоят на коленях и снова могут испытывать гордость.
— Для этого нужно так мало?
— Путин прекрасно владеет социотехникой. Что он сделал? Он сделал ставку (для лидеров с подобным авторитарным стилем правления это типично) на чувство патриотизма. Скажем, он устраивает масштабные празднования новых праздников: День России, День Москвы. Или, например, он воспользовался инициативой жителей Томска, которые вышли на шествие, чтобы почтить память павших во время войны, а вскоре это превратилось в общенациональную акцию. Во главе так называемого «Бессмертного полка» всегда, хотя и недолго, идет сам Путин. Также на экран вышли три новых киноэпопеи со спортивной тематикой. Случайность перед чемпионатом мира по футболу? Разумеется, нет. История о советских баскетболистах и о том, как в финале Олимпиады 1972 года в Мюнхене они впервые победили американцев, бьет рекорды проката. Фильм называется «Движение вверх» и поднимает национальную самооценку.
— По-Вашему, это заслуга Путина?
— Я этого не утверждаю, но в России не происходит ничего, о чем не знали бы в Кремле. Путин — и, разумеется, весь его штаб — умеет работать с настроениями в обществе, использует их, работает со статистическими данными, знает, что лучше сказать сейчас, что — потом, а чего лучше вообще не говорить, или что лучше повторить. Так контролируются массы.
— Разве ему не навредит то, что недавно правительство поддержало повышение пенсионного возраста: у мужчин — на пять лет, до 65-ти, а у женщин — на все восемь, до 63 лет. Я даже не могу себе представить, какое восстание это спровоцировало бы в Чехии.
— Когда Путин только стал президентом, он заявил: «Пока я президент, пенсионный срок не повысится». Но, как видите, он поступает хитро: решение он возложил на правительство.
— Никто не будет противиться?
— Полтора миллиона человек подписали петицию, но парламент однозначно пропутинский. Тут нет конструктивной оппозиции. О составе правительства тут никто не спорит. Министры тут не приходят в парламент на интерпелляцию. А если возникают проблемы, на Красной площади собирают демонстрацию в поддержку Путина. Так было и во время президентских выборов, когда даже возникла целая так называемая команда Путина, в которой был даже известный хоккеист Овечкин.
— Культ личности?
— У россиян никогда не было президента, который демонстрировал бы голый торс, а в январе купался в ледяной воде. Путин на мотодельтаплане летает со стерхами, в батискафе достает со дна моря амфоры, держит щуку голыми руками, выпускает лошадей Пржевальского в дикую природу, меряет резцы у уссурийских тигров.
— Действительно меряет?
— Ясно, что все приукрашено, но таким образом он очаровал россиян. О нем слагают хвалебные песни. Представьте себе, чтобы кто-нибудь перед выборами с пафосом воспевал господ Драгоша или Земана. Да над ним все смеялись бы. А тут — нет. Одна девушка из Новосибирска по имени Машани моментально прославилась, потому что упорно поет о том, что все мужчины должны быть, как Путин.
— Вы говорите с россиянами о политике?
— Это невозможно. Даже с друзьями. Они со школы приучены к собственной трактовке истории и никакую другую не приемлют. А если вы им возражаете, они нападают.
— Вы можете привести пример?
— Я снимал сюжет в Пензе в Поволжье, где открыли памятник Сталину. Представьте себе, чтобы у нас установили памятник Готвальду или Гахе, и никто бы этому не удивился. Но не это главное. Я приехал туда и заговорил с одним из инициаторов всей этой акции — молодой женщиной, членом коммунистической партии. Я ее спрашиваю: «Почему? Ведь Сталин отправил на смерть в лагеря миллионы людей, переселял целые народ». И знаете, что она мне сказала? «Моего деда тоже застрелили в лагере».
— Вы выпучили на нее глаза?
— У меня еще хватило сил спросить: «И ты сегодня превозносишь Сталина?» А она: «Да, дедушка, наверное, что-то украл, поэтому заслужил свою смерть».
— Ужас.
— В этой стране у каждой семьи есть родственник, которого во время довоенного террора, в течение войны или сталинской эры казнили или отправили в лагерь. Погибли миллионы людей, но россияне ложно трактуют историю.
— 1968 год, например?
— Русские живут с убеждением, что приехали в Чехословакию спасти мир, что не будь их, началась бы война, поскольку под Прагой были склады Бундесвера и армий НАТО. Якобы им оставалось только выбрать день для нападения на Чехословакию.
— Вам это говорят в глаза?
— Даже образованные люди, историки. Мы снимали сюжет в Самаре, где чешское правительство хотело бы восстановить памятник легионерам, который там, кстати, стоял еще сто лет назад. Самара отказывается: «Здесь? Ни в коем случае! Никогда! Вы бросали наших детей в огонь!» Чешские легионеры — символ зла и убийц, которые боролись с большевиками. В Самаре детей пугают не чертом, а чехом, и местных просто невозможно убедить в том, что правда может быть другой.
— Вы пытались?
— Конечно. Олег, историк, ответил мне на это: «А ты бы согласился, если бы в Праге появился памятник всем павшим советским солдатам, которые освободили вас в 1968 году?» У меня перехватило дыхание, и я сказал: «Олег, вы никого не освобождали, а если кто-то из советских солдат и погиб, то только потому, что напился и упал под гусеницы собственного танка». Я не успел договорить предложение, как прозвучало: «С тобой невозможно разговаривать, раз ты не признаешь, что у вас умирали наши солдаты».
— Как в таких дискуссиях Вы сохраняете непредвзятость?
— Иначе нельзя, наверное. Они удивляются, что их маршала Конева в Праге выкрасили в розовый цвет, но если поехать в город Култук у Байкала, вы увидите: уже много лет у чешского легионера на памятнике отпилена голова. Я говорю русским, которые еще могут разговаривать на эту тему: «Если вы не посмотрите на историю критически, как, например, мы, кто с болью узнал, что после девятого мая мы еще стреляли в немцев, то ваш путь вперед будет заранее неверным». Например, русские ненавидят украинцев, потому что они уничтожили 150 памятников Ленину. Но у них на то было право, или нет?
— О Крыме, пожалуй, говорить нам не стоит.
— Во время оккупации я пробыл в Крыму 17 дней, и у меня в ушах по-прежнему звучат слова Путина о том, что российских солдат там нет. Я был там! Я говорил с этими «зелеными человечками». На них не было погон, но 300 из них президент впоследствии наградил государственными наградами за то, как миролюбиво и чутко они отнеслись к жителям Крыма. Россияне ему аплодируют за то, что он привел Крым в безопасную российскую гавань.
— Итак, еще раз: как Путин воспользуется чемпионатом мира по футболу?
— Он продемонстрирует миру, что Россия — не монстр, что тут безопасно, хорошо, что россияне дружелюбны и умеют болеть.
— Это получается. Россия, один из аутсайдеров, проходит в одну восьмую финала.
— Это прекрасный бонус, на который особенно никто не рассчитывал. Но я желаю им удачи. Как организаторы они проявляют себя отлично. Города чистые, стадионы построены, безопасность обеспечена, и всем помогают волонтеры. Россия хочет доказать, что не является империей зла.
— Но?
— Но уже не говорят о том, почему на стартовом матче не было никого из Европейского Союза. Россия в восторге от того, что сумела сделать, и, несмотря на санкции, введенные против нее, она кричит: «Ураааа!»
— Сколько военных, полицейских и моряков во время чемпионата обеспечивают безопасность?
— Таких данных никто не обнародовал, но, по оценкам, это сотни тысяч человек. Как и на недавней Олимпиаде в Сочи, в толпе увидишь мало людей в форме.
— Мало? Да ведь они повсюду.
— Тем самым организаторы лишь демонстрируют, что у них все под контролем. Однако на улицах намного больше мужчин без формы. Только в Москве установлено 150 тысяч разных камер. Риск того, что произойдет эксцесс, или кто-то даже себя взорвет, сведен к минимуму.
— Будет ли чемпионат успешным?
— Он уже стал таким еще до начала. Прежде всего, для городов проведения матчей. Большинство российских городов на протяжении десятилетий тщетно ждут какого-то ремонта, улучшений. А вот города, где проводятся матчи чемпионата, расцвели. Я, конечно, говорю не о Москве и Санкт-Петербурге, а о девяти оставшихся: их цивилизационный уровень чрезвычайно вырос. Там построили прекрасные стадионы, новые отели, дороги, терминалы аэропортов. А то когда летаешь по России, нередко случается, что чемодан тебе привозит трактор с прицепом. И тогда пассажирам приходится искать в куче свои вещи.
— Изменится ли Россия благодаря чемпионату?
— Не думаю. Однако вне зависимости от того, кто станет чемпионом мира, россияне уже выиграли. Мир к ним приехал, который сейчас может забыть о страхе. Иностранцы видят улыбающиеся лица, чувствуют приветливость, и когда они вернутся домой, то будут рассказывать, что в России хорошо.
— У меня тоже такое впечатление, что лучше организованного чемпионата я не видел со времен Германии 2006.
— А теперь реальность. Обычно телекамерой запрещается снимать на Красной площади. Перед вами мгновенно вырастают парни в черных куртках и выводят вас. В качестве аргумента им хватает одного слова: «Опасность». Зато во время чемпионата мира по футболу можно стоять прямо у мавзолея, и никому до этого нет дела. Можно прийти с камерой в Александровский сад, и никто вас не выгонит. У людей, которые впервые в России, это создает впечатление, что все тут нормально. Они покупают матрешек, зеленые каракулевые шапки, пьют пиво на каждом углу, до полуночи прыгают на Красной площади, а метро работает до трех утра. Но я задаюсь вопросом: «Почему так нельзя всегда?» Я могу снимать на Красной площади только специальный военный парад и на Первое мая, когда пионеры со всей Москвы дают клятву.
— Кстати, чем Вы планируете заняться, когда закончится чемпионат мира по футболу?
— Я поеду отдыхать на дачу — под Румбурк в Шлукновском выбежке. Там соберется вся семья. Дочь Миша приедет из Брюсселя, а супруга с сыном Кубой — из Варшавы. И мы наконец будем все вместе. Так мы делаем каждый год. Я буду обрезать кусты, красить забор… В общем, отвлекусь.
— Как Вы поддерживаете свой прекрасный чешский язык? Ведь за рубежом вы работаете более 25 лет.
— Я не понимаю, как чех может забыть чешский язык. Я еще могу понять, когда трудно вспомнить слово, которое он не использует. Такое и со мной иногда случается: порой сначала я вспоминаю польское слово, потому что моя семья живет в Польше. Но я всегда чувствую себя чехом. Когда звучит гимн, я не прикладывают правую руку к сердцу, но я — чех.
— Что Вы хотите этим сказать?
— Когда я слышу: «Кто не скачет, тот не чех, гоп, гоп, гоп», — меня охватывает ужас. Я никогда не скачу, и подобные заявления кажутся мне фальшивыми и напрасными, потому что делаются только в яркие моменты успеха и в толпе. С другой стороны, если я иду болеть за наших на стадионе, то надеваю национальную форму.
